Я сидела на подоконнике и грызла карандаш. Вредная привычка, за которую меня постоянно стыдили, но сейчас стыдить было некому. Разве что мисс Дженни, и та спала, уютно свернувшись клубочком на тахте. А я рисовала. Рисовала несмотря на то, что было уже далеко за полночь — с выставки вернулась поздно. Рисовала, подтащив поближе лампу-артефакт (на нее уходила приличная часть жалованья, но художнице без такой лампы никуда). Рисовала, вытягивая образ из глубин сознания по чертам.
Хищный разлет бровей и жесткий взгляд светлых глаз, прямой нос, мягкая линия подбородка и красиво очерченный контур губ. Серебристая прядь, словно иней впитался в волосы (почему-то мне казалось, что это важно). Закончив, подтянула набросок, который сделала раньше, соединила два листа вместе и поднесла к свету.
Они не были похожи.
Даже близко не были, резкость Ормана не вязалась с красотой мужчины на втором наброске. Красотой бесспорной, пусть и жесткой. Хотя кое-что общее у них все-так
После этих слов повисла такая тишина, что если бы кто-то за дверями уронил булавку, боюсь, мы бы это услышали. Сейчас я не слышала даже своего дыхания: молчание стало вязким и густым, как молочный кисель. Будто у меня заложило уши.— Вы очень наблюдательны, мисс Руа, — произнес он, наконец.— Это правда, — заметила я. — Но вообще-то я жду ответа. Расскажите мне все, месье Орман. Немедленно!Уголок его губ дернулся, словно он собирался улыбнуться.— Я лучше вам покажу.Прежде чем успела вздохнуть, зал вокруг меня растаял, а если быть точной, обернулся другим. Стены выросли ввысь, стало еще темнее, но лишь на миг. Темнота растворилась, чтобы вспыхнуть вокруг серебряным огнем многочисленных факелов. Таких масштабов я даже на картинках раньше не видела — просторный холл раскинулся справа и слева от нас, двойная лестница, сплетающаяся как два гигантских угря, уходила ввысь. От белого камня веяло холодом, настоль
— Замолчите!!! — голос срывается на крик, который тонет в вязком мареве сна, но Орман словно этого не замечает.— А теперь давай посмотрим на твой самый большой страх.— Посмотрите на свой! — рычу я, бросаясь к нему, и меня швыряет в…Пустоту. Непроглядную пустоту без цвета, запаха и звука, где серое марево стягивает плотным коконом, мешая дышать, где дыханию просто нет места. Здесь нет места ничему, потому что имя этому…Смерть. Тишина. Одиночество.Я падаю в них, когда меня резко выбрасывает назад. В холл, где лицо Ормана совсем рядом с моим:— Твой самый большой страх, Шарлотта. — Он смотрит мне в глаза, и маска на нем идет трещинами. Разлетается в пыль, чтобы явить уже знакомое лицо, которое становится хищным. А глаза… нет, их ни один человек в здравом уме не назовет мертвыми. Золото, текущее в радужку, заставляет меня отшатнуться и упасть в очередное воспоминание.За
Пауль ОрманДавно он не чувствовал себя настолько отвратительно. Давно он настолько не чувствовал.Ненависть, боль и что-то еще, клубком свернувшееся у сердца и не дающее разомкнуть глаза.«Сильные чувства — не для тебя, — говорил Джинхэй, — иных они ведут по жизни, но тебя разрушают».Разрушенным он себя сейчас не чувствовал, а вот ярость, надежно похороненная под годами ледяного спокойствия, вспарывала лед с легкостью воды по весне. Внутренняя тьма медленно поднималась из глубин души, ворочалась, шипела, как полузадушенная тварь.Гувернантка Шарлотты не выглядела старой, сейчас она наверняка еще жива. Мысленно он уже представлял, как сжимает ладонь демоновой мисс Хэвидж, как ломаются ее кости, как рука превращается в крошево из костей и мяса, и как бесцветные глаза вылезают из орбит от боли. Хотя возможно, стоило медленно переломать ей пальцы.
— Ай!Запястье обожгло, шпилька выпала из рук и со звоном упала на пол. Я наклонилась, чтобы ее поднять, и у меня потемнело перед глазами. После вчерашней ночи заснуть так и не решилась: едва глаза начинали закрываться, насильно выталкивала себя в реальность. И так несколько раз, поэтому с утра я сыпанула в чай соли вместо сахара и долго удивлялась странному вкусу.Запястье дернуло снова, весьма ощутимо — долг начал напоминать о себе немногим больше часа назад. Чем увереннее стрелки часов двигались к двенадцати, тем больнее жалила проклятая метка. Я даже оборачивала руку тряпкой, смоченной в ледяной воде, но помогало смутно.Ничего, потерплю.Сегодня у меня будет замечательный день. Не просто замечательный — чудесный, волшебный, невероятный! И я никому не позволю его разрушить.Даже Орману.Особенно ему.При одной мысли о нем меня начинало трясти, а еще возникало искушение вцепиться в маску, содрать и швырнуть
Он вышел, я же осторожно положила букет на стол и раскрыла сверток, едва уловимо пахнущий пряностями. Внутри оказался шелковый шарф: невесомый, льющийся между пальцев. Насыщенного изумрудного цвета. Я пропустила его между ладонями и прижала к щеке, нежная ткань коснулась разгоряченной кожи лаской прохлады.— Нравится? — Оказывается, Ирвин уже вернулся и стоял в дверях.— Очень, — прошептала тихо. — Ты помнишь мой любимый цвет?Сколько себя помню, всегда обожала зеленый. Яркий, сочный: цвет просыпающейся по весне природы. Цвет листвы на деревьях. Цвет травы, мерцающей под каплями росы.Цвет жизни.— Я многое помню, Шарлотта.Он отставил вазу, шагнул ко мне и перехватил шарфик. От прикосновения пальцев к моим стало горячо, особенно когда Ирвин легко набросил подарок мне на плечи. Ткань коснулась чувствительной шеи: мягкий нахлест, струящийся по платью шелк. От взгляда глаза в глаза стало еще жарче, и кажется
Я смотрела ему вслед, как во сне. Он уходил от меня, спускался по лестнице, по которой поднялся впервые несколько дней назад, а я не могла даже пошевелиться. Мне хотелось кричать во все горло, кричать, что это неправда, но вместо этого я просто стояла и смотрела. До тех пор, пока шаги не затихли и внизу не хлопнула дверь. Только тогда оперлась рукой о стену, чувствуя, как к горлу подкатывает ком. Впрочем, основательно подкатить ему не дали.— Есть люди которые любят обманываться. А есть те, кто любит быть обманутым. Похоже, ваш Ирвин как раз из таких.Я обернулась: Орман стоял в дверях, свет обтекал темную фигуру.— Вы ничего о нем не знаете! — прошипела, сжимая кулаки.— Ну разумеется. — Он коснулся болезненно-воспаленного запястья, и я отдернула руку. — Надеюсь, вы поняли, что с магией шутить не стоит?— Ненавижу! Как же я вас ненавижу!Никогда в жизни никого не ненавидела, а его… До странно
То, что день будет долгим, я поняла еще на лестнице. Мы вместе не дольше минуты, а мне кажется, что уже вечность прошла. Еще и его привычка держать меня за руку (не под руку, как положено в приличном обществе, а именно за руку) раздражала неимоверно. Впрочем, сложно представить, что в нем не раздражало…Постойте-ка!Я отняла ладонь так резко, что чудом не оставила ему перчатку, и ничего не произошло.— Знал, что вы догадаетесь.— Неужели?! — прошипела я.— Сложно было удержаться, глядя в ваши глаза.Сжала кулаки и мысленно досчитала до десяти. Ну хоть одна радость: помимо обозначенного долга больше ничего он мне сделать не сможет.— Мои глаза вас совершенно не касаются.— Еще как касаются. Мне вас писать.Я похолодела.Мое лицо. На его картине.— Могу представить, о чем вы сейчас подумали, мисс Руа. Ваш портрет никто не увидит.— И я должна
Веревка. Самая обычная веревка, больше в ящике не было ничего. Я выразительно моргала на нее до той минуты, пока за спиной не раздался насмешливый голос:— Нелегкий выбор, мисс Руа?Руки Ормана легли на ящик по обе стороны от меня, и от этой недопустимой близости по телу прошла дрожь. Возможно потому, что в памяти были еще отчаянно свежи мгновения сна, который вовсе не сон, в библиотеке. Как его ладони касались моих плеч, обнажая и стягивая платье.— А если так?В ящик с веревкой легла маска. Та маска, что была на нем: металлическая, отмеченная витой резьбой узоров.Обернулась, чтобы впервые увидеть его наяву, и осознать, наверное, окончательно осознать именно в этот миг, что ни один из моих снов о нем сном не был. Лицо стоявшего передо мной мужчины в точности повторяло то, что он мне показал. Хищный разлет бровей и тонкие надбровные дуги, высокие скулы, холод глаз. И линия подбородка, не украденная по краям маской — резкая, жестк
Зеркало отражало какую-то совсем незнакомую меня. Волосы были разделены пробором, чуть приподняты и собраны на затылке. Свободные пряди, стекающие на плечи и грудь, уложены крупными локонами. Смотреть на себя такую было странно, еще более странно было видеть себя в платье с витрины модного дома мадам Гренье. Малахитовый цвет придавал достаточно смелому фасону утонченности, а пышные полупрозрачные рукава — легкости.Платье мне принесли вечером в субботу, я как раз вернулась после беседы с антрепренером и главным художником-оформителем театра ее светлости. Вчера они со мной встретиться не смогли из-за каких-то неотложных дел, поэтому мне принесли записку от ее светлости, что подъехать нужно будет в выходной. Сошлись мы на весьма достойных условиях работы: мне предстояло помогать в оформлении нового спектакля каждый день, кроме субботы и воскресенья (по крайней мере, в первые пару месяцев). Дальше, ближе ко дню премьеры, возможно, придется работать побольше, если мы не буд
Увидеть Ормана рядом с собой на постели было, по меньшей мере, неожиданно. Хотя не сказать, что непредсказуемо, потому что от него можно ожидать всего, чего угодно! От него — так точно! К счастью, он был одет (в рубашку и брюки, и на том спасибо), но это не отменяло того, что он ко мне прикасался. Откровенно и бессовестно, его пальцы на моих губах совершенно точно были лишними!Я размахнулась и влепила ему пощечину. Так, чтобы почувствовать кончиками пальцев, как меня учили. Легче не стало, только ладонь загорелась, но мне было наплевать. Я вскочила, заматываясь в покрывало, и отпрыгнула от кровати.— Вы! — прошипела я. — Мало того, что вы вчера чуть не умерли у меня на глазах…— Тебя бы это расстроило, Шарлотта?Он приподнялся на локте, и, видимо, даже не собирался меня преследовать.— Нет! Ни капельки! — Я показала ему расстояние между пальцами, которое даже в сотых долях дюйма измерить было нельзя
Пауль ОрманНовое утро расплескалось по рыжим волосам солнечным золотом. Вчерашняя бледность уступила силе ее магии, возвращаясь красками жизни на светлую кожу и в ровное, глубокое дыхание. Сам он чувствовал себя свежим и полным сил — благодаря ей, а благодаря зельям царапина на плече почти затянулась. Разве что слегка кружилась голова от потери крови. Или от того, насколько близко к нему сейчас была Шарлотта.Эрик лежал поверх покрывал, глядя на нее, укутанную теплее, чтобы быстрее восстановились силы. Смотрел на тени ресниц на щеках, и не представлял, как можно было так ошибиться в ней. Дважды. Сначала принять ее за развращенную вниманием мужчин играющую в добродетель особу, бравирующую своей невинностью. Потом — решить, что Шарлотте подвластна магия смерти.Магия смерти подходила ей так же, как порочный наряд куртизанки.Хотя если говорить честно, он бы не отказался взглянуть
— Значит, еще раз, мисс. — Худощавый полицейский с усами на пол-лица вздохнул и посмотрел на меня с тем же видом, с каким смотрят на табуретку, у которой отвалилась ножка. Вроде досадное недоразумение, но ничего страшного. — Вы говорите, что вас увезли против вашей воли.— Да.— Что ты такое говоришь, Шарлотта?! — Голос леди Ребекки дрожал, но я на нее не смотрела. Я на нее вообще не могла смотреть, только на Ормана, который сидел на соседнем стуле, откинувшись на спинку. В Лигенбург мы вернулись тем же путем, что и пришли. Точнее, которым он пришел за мной — через портал.Спустя пять минут в полицейском участке в меня влили зелье, возвращающее ясность сознания в считанные секунды. Разумеется, чтобы я смогла говорить. Что касается Ормана, от услуг врача он отмахнулся, заявив, что это царапина и что он вполне справится собственными силами. Вот только я не могла избавиться от ощущения, что выглядит он чересчур бледным. Я б
Пауль ОрманОн стоял у окна, глядя на присыпанный снегом город. В Дэрнсе всегда было чисто: ухоженные дорожки, элегантный, словно сошедший с идеальной картины парк, особняки, соревнующиеся друг с другом за звание самого красивого. Глядя на эту идиллию, сложно представить, что где-то бывает иначе. Ладонь обжигал раскаленный локон, чем ближе к двенадцати, тем горячее становилась сплетенная магией прядка волос Шарлотты.Разомкнув ладонь, он взглянул на полыхающий завиток. Злиться на себя бессмысленно, и все-таки Орман злился. За то, что сорвался вчера, позволил себе уничтожить хрупкое, только-только зарождающееся между ними доверие. За то, что снова напомнил ей о долговой метке, о том, что Шарлотта с ним из-за этой дряни. За то, что увидел в ее глазах страх.Страх — совсем не то чувство, которое он хотел видеть в глазах этой девочки, но ее слова: «Вы — ничтожество», — вы
К этой встрече я была не совсем готова, а если быть точной, не готова совсем. Видеть леди Ребекку не хотелось не столько потому, что она просто вышвырнула меня из дома, когда мне нужна была помощь, сколько потому, что я была уверена: меня пришли уговаривать уехать в Фартон. Вот только мое мнение не изменилось, а значит, и говорить нам не о чем. Особенно теперь, когда мне предложили место.— Здравствуй, Шарлотта, — леди Ребекка первой нарушила молчание.В неярком свете моего артефакта она выглядела чересчур бледной, а еще, пожалуй, взволнованной. В руках — перевязанная бечевкой коробочка и, судя по ванильно-коричному запаху, внутри булочки с мастикой. Мои любимые.— Добрый вечер, — ответила я. — Не ожидала вас здесь увидеть.Леди Ребекка явно ждала другого ответа.— Почему же? — она поджала губы. — Мы вчера расстались не очень хорошо, и я не спала всю ночь.— Сожалею, — сказала
Я ожидала, что меня проведут в кабинет, но даже не предполагала, что окажусь в гостиной, где первым делом ко мне под ноги выкатится мячик, вторым — рыжая девочка, а третьим — огромный черный дог. Уши и надбровные дуги у него были словно присыпаны инеем, длинные ресницы и бока — тоже, даже на лапах местами пробивалось серебро. Все (исключая мячик, конечно) замерли и воззрились на меня. Волосы у девочки были как огонь, совсем как у ее светлости, а вот глаза темные, как кофе. Малышка смотрела с любопытством и я, не совсем отдавая отчет в том, что делаю, опустилась на корточки, подняла мячик и протянула ей.— Что нужно сказать, Хлоя? — Герцогиня поднялась из кресла.— Спасибо, мисс. — Девочка сделала книксен, наградила меня озорной улыбкой и убежала к матери.Следом за ней с грохотом ускакал дог, собирая складочки на ковре. Дворецкий, опомнившись, вздернул подбородок и произнес (с такими интонациями, словно сомневался, стоит
К счастью, обедали мы сегодня не вместе: это избавило от возникшей неловкости, которой с лихвой хватит во время позирования (по крайней мере, в этом я была уверена). Холодная отчужденность Ормана почему-то цепляла сильнее, чем мне бы того хотелось. Он был таким разве что в самом начале нашего знакомства, вплоть до того сна, после которого я угодила сначала в библиотеку, потом в кабинет Вудворда, а затем и в особняк Ормана.Обедать меня усадили в огромной столовой, где Тхай-Лао подал мне самый обычный суп (без иньфайских изысков), чему я тоже была несказанно рада. Нет, узнавать и пробовать новое мне всегда нравилось, но в сложившихся обстоятельствах чем меньше потрясений, тем лучше. Прокручивая в голове все случившееся, я то ругала себя за свою резкость, то напоминала о том, что даже магия во мне проснулась благодаря Орману. Если бы не его показательно-воспитательные методы, жила бы я сейчас спокойно и ни о чем не догадывалась. Точнее, жила бы как обычно…Хотя чт
На улице было тепло: снег смягчил холода. Завтра ведь уже первый день зимы, а там и до Праздника недалеко. В прошлом году мы собирались в доме виконта, обменивались подарками. Леди Ребекка подарила мне отрез ткани на платье (то самое, которое сейчас на мне), а я ей — вписанные в скромный медальон миниатюры виконта и Миралинды. Над миниатюрами работать в разы сложнее, но она, кажется, даже ни разу его не надела. А впрочем, медальон и впрямь был слишком простенький, к чему ей его надевать?Но в этом году мне не придется думать про подарки. Разве что для мисс Дженни и для Эби (если получится с ней увидеться в праздничную неделю, потому что в эти дни у кухарки работы много).Задумавшись об этом, споткнулась, но Орман меня поддержал.Заглянул мне в лицо, но ничего не спросил, и сейчас я была ему за это искренне благодарна. Молча устроилась на сиденье мобиля и стала смотреть в окно. На привычно мелькающие за стеклом пейзажи, которые смазанными картинками проноси