Бабушку выписали, как и обещали, через неделю. И снова мы зажили с ней вместе, как раньше. Разве что за здоровьем бабули теперь я пристально следила - заставляла теплее одеваться и пить таблетки для поддержания сердца, что прописал врач. А она меня снова начала баловать разными вкусностями.
К концу ноября на работе началась настоящая запарка. Я не справлялась, засиживалась допоздна, приходилось брать работу на дом.
Зима уже вовсю хозяйничала в городе. Снега навалило столько, что дворники не успевали его разгребать. По утрам городские власти пускали снегоуборочную технику, чтобы не создавались заторы на проезжей части. Мороз постепенно крепчал, и все говорило о том, что зима в этом году будет суровой.
Как-то я задержалась на работе дольше обычного. Еще и замок на входной двери решил повыпендриваться и никак не закрывался, пока я не предприняла несколько попыток. А потом случилось и вовсе непредвиденное. Кто и, главное, зачем убрал с крыльца резиновую дорожку, так и осталось для меня загадкой. Заметила я это, когда поскользнулась на верхней ступеньке и пересчитала их все пять. Приземлилась вовсе неудачно, подвернув под себя ногу. От боли потемнело в глазах. Я не могла пошевелиться, не то чтобы встать. Каждая попытка высвободить ногу, отдавалась резкой болью.
Как же теперь быть? И как добраться до дома, если я даже пошевелиться не могу? Рядом, по проезжей части проносились автомобили, но ни я их, ни они меня не видели за высокими сугробами. Как назло, улица словно вымерла - ни единого пешехода.
- Сиди, не двигайся. - Голос я услышала раньше, чем увидела, как он вынырнул из-за сугроба - никто иной, как мой недавний знакомый Захар, про которого я успела забыть.
Я бы и рада подвигаться, да не могу. От боли и злости слезы выступили на глазах. Давненько я не ощущала себя настолько беспомощной.
- Встать можешь? - спросил Захар, подходя вплотную.
Я даже посмотреть на него не могла, потому что это значило пошевелиться. Помотала головой, продолжая пялиться на его ботинки.
- Так, давай-ка попробуем... Наверное, будет больно, так что потерпи.
Захар подхватил меня под мышки и потянул вверх. Боль прострелила такой силы, что, кажется, я потеряла сознание. Правда, совсем ненадолго. Как он брал меня на руки, я уже чувствовала, хоть и сквозь призму боли.
В ушах шумело и кажется я стонала, когда Захар меня усаживал на переднее сидение.
- Едем в травпункт...
Мне было все равно, куда ехать, лишь бы поскорее престало болеть. Следующие полчаса я помню смутно. До травпункта было рукой подать, и на машине мы туда домчались минут за пять. Так же на руках Захар меня внес в теплое приемное помещение и аккуратно посадил на диван. Потом он, вроде, с кем-то спорил или ругался, куда-то бегал и привел с собой дядьку в белом халате.
Местами я, все-таки, проваливалась в обморок, потому что только помнила себя на диване, как обнаружила уже без колготок в каком-то кабинете, где мою ногу, по всей видимости, сканировали, ну или делали рентгеновский снимок. Захара, слава богу, рядом не было. Еще не хватало, чтобы он видел меня с задранной юбкой.
- Ну что голубушка, - обратился ко мне врач, которого я не сразу заметила. Он сидел перед монитором и что-то рассматривал, наверное, снимок моей ноги. Кроме него и меня в палате находилась еще медсестра, как я догадалась. Она гремела чем-то за небольшим столиком. - Перелом голени у тебя. Болеть перестало?
Я прислушалась к себе. А ведь и правда, не болит.
- Значит, укол подействовал, - удовлетворенно кивнул врач. - Дома кто-нибудь умеет делать уколы?
Сразу же подумала о Наташе. Даже если она не умеет, научится, как пить дать.
- Первое время будет болеть и нужно колоть обезболивающее, - продолжал врач, а я слушала так внимательно, будто от его слов зависела моя дальнейшая жизнь. - Сейчас наложим гипс, и ходить тебе с ним месяц, голубушка. Столько же будешь сидеть на больничном. А потом еще два месяца будешь делать физпроцедуры, чтобы уж точно поправиться. Повезло еще, что без смещения костей обошлось. Упала ты неудачно уж больно, как рассказал нам твой спаситель...
Целый месяц в гипсе?! До этого я всего раз сильно ушибала локоть. Тогда мне наложили лангетку на неделю. Как же у меня все зудело. Так лангетку можно было хоть снять, а потом опять вернуть на место. А тут гипс... Как же я буду мыться? И смогу ли я выходить на улицу?
Оказывается, медицина успела шагнуть вперед, и мои теоретические знания явно отставали. Гипс мне наложили не обычный, а косметический, как, смеясь, пояснил врач. В нем можно было купаться. Он не делал ногу намного толще. Конечно, сапоги не поносишь, но в ботинок она явно поместится.
Обработав ногу чем-то резко пахнущим и обернув какой-то пеленкой, медсестра принялась ее обматывать чем-то типа эластичного бинта, предварительно вымочив его в каком-то составе.
- Ты только смотри, не пинай никого. Через несколько минут гипс затвердеет и станет как пластик, только очень крепкий. Если по нему сильно ударить, ноге твоей ничего не будет, а вот у ударившего могут быть проблемы, - пояснял врач, наблюдая, как медсестра накладывает гипс. - Через две недели придешь на рентген - посмотрим, как срастается.
В коридор, где ждал меня Захар, я выходила краше не придумаешь - одна нога в сапоге, а вторая - свежезагипсованная по колено и обмотанная марлей внизу, чтобы не замерзла. Зато хоть болеть перестала, но это, как я догадывалась, временно.
- Как ты? - сочувственно поинтересовался Захар, подходя ко мне и обхватывая за талию. - Обопрись, не стесняйся. Наступать на ногу можешь?
- Нормально, жить буду, - буркнула я. От всего случившегося настроение у меня было отвратительное. - Сколько времени?
- Половина десятого.
Какой кошмар! Бабуля, наверное, места себе не находит. Уже, поди, всех обзвонила и на работу сбегала. Я ведь ей даже не позвонила.
- Отвезешь меня домой?
- Нет, тут брошу, - обиделся Захар. - Поехали уже, хватит глупые вопросы задавать.
До машины он меня донес на руках. Всю дорогу до дома я молчала. Злилась на себя - растяпу и судьбу в целом, что преподносит такие неприятные сюрпризы. До самого Нового года теперь просижу дома. Не то чтобы я до такой степени рвалась на работу, но месяц без нее грозил серьезной брешью в бюджете. Только мы с бабулей немного вздохнули, как я закончила школу и пошла работать. До этого влачили жалкое существование на ее пенсию. Правда, она подрабатывала гардеробщицей в местном ТЮЗе, но и там платили копейки. Да и уставала она здорово.
На зарплату оператора, конечно, тоже не пошикуешь, но все же стало полегче, да и бабуля смогла уволиться. А тут такое, да еще и перед самыми праздниками.
- Не дуйся, могло быть хуже, - заговорил Захар, когда остановился возле моего дома. - Ты в отпуске давно была?
Ни разу, если быть точной. Отработав больше года, я еще не использовала положенные мне дни отпуска.
- Вот и отдохнешь, а заодно подлечишься.
Понимал бы ты чего-нибудь!
- Давай, я сама, - оставила я его реплику об отпуске без комментариев, открыла дверцу и уже хотела выйти из машины.
- Слушай, ну не выпендривайся, а? - Захар схватил меня за руку. - Сиди смирно. Я сейчас...
Он вылез, обошел машину и помог выбраться мне. Потом привычно подхватил на руки и понес в подъезд.
- А батюшки!.. - запричитала бабушка, открыв дверь. - Женечка, что же это?..
- Все нормально, бабуль, - поспешила успокоить я, выдавливая улыбку. - Растяпа я у тебя.
- Да, не разувайтесь, молодой человек! Несите ее на диван.
Бабуля раздела меня, устроила в подушках и укрыла пледом. Сразу так легко и уютно стало на душе. И даже посторонний вид Захара, стоящего тут же рядом и не собирающегося уходить, не смущал.
- Пойду, поставлю чайник, - спохватилась бабуля, когда поняла, что какое-то время мы все неловко молчим и друг на друга смотрим.
Она ушла суетиться на кухню. Наверное, болеутоляющее сыграло не последнюю роль, потому что я, сама от себя не ожидая, широко зевнула. Захар очнулся от задумчивости и посмотрел на меня.
- Поздно уже, пора и честь знать, - сказал он.
- Что, и чаю не попьешь?
Ну что я за человек? И почему так взъелась на него? Должна же быть благодарна - не окажись его рядом, не известно, что бы со мной стало. А я туда же - язвлю. Стыдно было и неприятно от собственного поведения, но больше всего на свете я сейчас хотела, чтобы Захар ушел и оставил нас с бабушкой вдвоем. Только с ней я хотела попить горячего чаю и уснуть. А обо всем остальном я лучше подумаю завтра, на более трезвую и менее сонную голову.
- Прогнала гостя, да? - Бабушка смотрела осуждающе, но не строго.
- Бабуль, я так устала, что сил нет.
- Ладно, чего уж там... Просто неудобно перед человеком...
- Нормально.
Сама себя не понимала. Почему меня уже во второй раз, при встрече с Захаром, не покидает мысль, что обиженной должна чувствовать себя я. Неужели срабатывает природная вредность?
***
- Ты не можешь выйти за него!.. - кричал Иван.
Ветер гнул деревья до самой земли, поднимая в воздух пыль и сухие листья. На небе собирались грозовые тучи. Все чаще мелькала молния, и резко похолодало. Я куталась в шаль, но ноги словно приросли к земле и не пускали домой.
- Могу, Ваня. Я уже его невеста. Пока ты был в городе, меня сосватали.
- Ты моя! - Иван схватил меня за плечи. Руки его прожигали одежду, но не согревали. Глаза лихорадочно блестели на бледном уставшем лице.
Как же мне было погано! Надо бы оттолкнуть его, уйти, не вселять надежду. Но не могла я... еще хоть немного побыть рядом, поглядеть на такого родного, любимого...
- Пойдем со мной. Вера, ты слышишь меня?
Иван встряхнул меня и заглянул в глаза. Он принялся осыпать поцелуями мое лицо, стирая следы слез, шептать на ухо слова любви, опаляя горячим дыханием. Голова кружилась все сильнее, а в мозгу билась единственная мысль: "Нельзя! Нельзя!.."
Я принялась вырываться, упираясь ему в грудь.
- Пусти, Вань, мне пора... Пусти, говорю!
- Не могу.
В порыве отчаяния он с такой силой прижал меня к себе, что нечем стало дышать.
- Я жить без тебя не смогу. Мне уже сейчас воздуха не хватает.
С неба начали падать крупные капли. Того и гляди ливанет.
Я высвободилась из его рук, заметив, как безвольно они упали, и голова свесилась на грудь.
- Прости меня, Вань. Не пойду я против родительской воли.
Обратной дороги я не видела. Слезы и дождь застилали глаза. Не забыть мне его лица, никогда. Он смотрел с недоверием, растерянно... и где-то глубоко зарождалась ненависть. Ее я не видела, но чувствовала всем своим существом.
Дома я заперлась у себя и не выходила до ночи, как мать ни звала. Даже если отец прикажет, все равно не выйду. Пусть двери ломает.
Я все думала, как оградить Ваню от себя, сделать так, чтоб не видеться даже случайно. Свадьбу назначили на Покров, значит, еще месяц впереди. Потом я переберусь в дом Григория, и начнется у меня другая жизнь...
Ночью я проснулась от какого-то шума. Сначала решила, что показалось, привиделось во сне. Но звук повторился. Тогда я поняла, что кто-то тихонько стучится в окно.
- Ванька! С ума сошел?! А ну как отец услышит?..
Он меня не слушал. Проворно влез в окно и огляделся.
- Собирайся! Только самое необходимое... - велел он.
- Ты что?.. Умыкнуть решил?
- Собирайся, сказал!
Я стояла посреди комнаты, словно спутал меня кто по рукам и ногам. Смотрела на Ваню и не видела... Сердце колотилось, как ненормальное. В горле и ушах пульсировало. Умыкает... Умыкает... А, может, только так и нужно? Ведь, люблю я его. А тот, другой, ненавистен, как не знаю кто.
- Вера, - Ваня подошел ко мне и положил руки на плечи. Так ласково у него это вышло. - Ты моя, понимаешь? Никому тебя не отдам. До гробовой доски любить буду.
Черные глаза заглядывали в душу, и верила я, что все будет так, как он обещает. Никто, кроме него, не сможет меня так любить. Только он.
Через пять минут мы выбрались в окно и крались через двор. В руках у меня был маленьких узелок со сменой белья.
- Я куплю тебе все, - обещал Ваня, запрещая брать лишнее.
За воротами мы припустили, что есть мочи. Но до Ванькиного дома так и не добежали. Поджидал нас отец и еще два мужика у нашего озера.
Как они его били! Ногами, куда попадали... А он твердил, как заведенный:
- Убейте меня, убейте меня...
Я оглохла от собственного крика и ослепла от слез. Сосед держал меня крепко и заставлял смотреть по воле отца:
- Смотри, шалава, чтобы неповадно было... Проклятый цыган, - и пинал, пинал...
Кто раньше лишился чувств? Он или я? Последнее что слышала:
- Убейте меня. Люблю...
Меня трясло, как при сильном ознобе. Ногу ломило и выкручивало. В голове пульсировала мысль: "Бедная Вера, несчастный Иван..." Лицо было мокрым от слез, и пижама прилипла к телу. Я куталась в одеяло, но никак не могла согреться.Вера? Иван? Я резко села в кровати, забыв про озноб и боль в ноге. Вот, что не давало мне покоя уже больше месяца. Сны! Только раньше я их не запоминала. Оставались отголоски и, как следствие, плохое настроение. А сегодня это и на сон-то не было похоже. До сих пор я ощущаю прикосновения Ивана, его губы на своем лице.Я потрогала щеки и снова ощутила его горячие губы. Сердце сдавило болью, словно я лишилась самого дорогого на свете. Я люблю его! Я люблю этого Ивана из сна. Я люблю его сильнее, чем Вера, фрагмент чьей жизни я проживаю. Как такое возможно? И что это вообще?- Бабуля! - закричала я. - Бабулечка!- Что случилось, Господи? - прибежала она запыхавшаяся, с полотенцем и прижимая руку к сердцу. - Что же ты меня так пугаешь?
- Ты зачем это встала? - накинулась на меня бабушка, когда я, зевая, вошла в кухню, влекомая аппетитными запахами.У меня даже имелись костыли, к которым еще только предстояло привыкнуть. Об этом позаботилась вездесущая Наташа. Нашла их у себя дома, что хранились в чулане со времен молодости ее отца, когда тот ломал ногу. Костыли мне даже понравились – резные, лакированные, сделанные на совесть. Правда передвигалась на них я со скоростью черепахи, но эту помеху собиралась устранить упорными тренировками. Должна же я справиться с такой нехитрой премудростью.- Не могу больше лежать, бока болят.- А нога? Болит? И чего это ты босиком?- Да, нормально все, бабуль. Нога не болит, и полы у нас теплые.На столе уже высилась небольшая горка блинчиков, и бабуля, по всей видимости, дожаривала остатки. Блины я любила всегда. Даже если голодной не была, от одного запаха аппетит разыгрывался. Поэтому, сразу принялась за дело. Мужественно собралась налить
И все-таки одной справляться было тяжеловато. От передвижения даже по квартире нога начинала болеть и не сразу проходила, когда я устраивала ее на диване. Дома не осталось хлеба, и молока едва хватило на чашку утреннего кофе. Значит, нужно собираться в магазин. А как это сделать, я пока представляла с трудом. До магазина всего-то метров сто от подъезда, но в сложившихся обстоятельствах они превращались в километр, а то и больше. Кроме того, за ночь подморозило, и то, что вчера было тающим снегом, превратилось в колдобины льда.А еще мне мешали мысли. Вспоминался сон и дикая Вера. Никак не могла отвлечься. Не помогал ни телевизор, где, как обычно, не показывали ничего интересного, сплошная сводка криминальных новостей по всем каналам, ни книга, в которой приходилось несколько раз прочитывать одно и то же, чтобы уловить смысл.Настроение мое лавировало между хандрой и жалостью к себе. Поторопилась я заверить бабулю, что справлюсь тут без нее. Как бы сейчас было здорово,
Захар пришел, как и обещал. Не то чтобы я ждала его, но срабатывал спортивный интерес – сдержит слово или нет. Да и скучно было сидеть в четырех стенах одной. Вчерашний геройский поступок по вылазке из дома повторить не решилась. Да и снег валил с самого утра – никакие костыли не спасут.- Будешь угощаться борщом? – не удержалась и подколола Захара, пока он раздевался в коридоре.- Спасибо, я сыт.Прозвучало, как «спасибо, я сыт тобой по горло».Или у меня паранойя в зачаточном состоянии, или он ходит ко мне через силу. Эта мысль всегда появлялась, когда видела его. Или он со всеми такой? Тогда он пренеприятнейший тип, отвратительный даже.- Слушай, зачем ты это делаешь? – не выдержала, спросила в лоб.- Что именно? – оторвался Захар от разглядывания фотографий, которые бабуля расставила в серванте.- Ходишь ко мне? Тебе же это неприятно.- С чего взяла?- Вижу. – Я пожала
- Ты только глянь, какая красавица у нас уродилась. Ты моя прелесть, малюсенькая, но до чего же ладненькая получилась. Ну, тчи-тчи… не плачь, сокровище мое, - приговаривала мать, улюлюкая и сюсюкая.«Уйди и унеси этот орущий сверток. Оставьте меня в покое, все!» Хотелось просто лежать с закрытыми глазами, никого не видеть и не слышать. Воспоминания о боли еще были свежи. Она словно унесла с собой желание жить, оставив одну постылость и пустоту в душе.- Сейчас, моя кровинушка, мамка тебя покормит. Вера! – В голосе матери появилась сталь. – Посмотри на меня! Ребенок грудь хочет.Кровать прогнулась под тяжестью ее тела. Я невольно открыла глаза. Мать сидела, тщетно пытаясь успокоить новорожденную. От ее крика вибрировало в ушах. Видно, придется накормить ее, чтобы замолкла.- Дайте сюда, - сказала я, резко усаживаясь в кровати. Голова закружилась, и я откинулась на подушки. – Не мо
На следующей неделе я сходила в больницу и сделала рентген, как велел врач. Кость срасталась отлично. Травматолог обещал пораньше снять гипс, что меня особенно порадовало. Надоел он жутко! Просыхал плохо, кожа под ним зудела постоянно… Я даже предпринимала попытки почесать – просовывала под гипс спицу. Скорее бы закончилось это испытание. Мысль, что за неделю до Нового года я освобожусь от этого куска пластика, вселяла в меня оптимизм. Немного огорчало, что больничный мне закроют не раньше окончания новогодних каникул. Значит, период безденежья затянется. Правда, на работе вроде как обещали премию по итогам года. А еще не радовало, что предновогоднюю неделю придется потратить на поездки в больницу – мне назначили пять сеансов прогревания. Все люди как люди, будут готовиться к празднику, а я, как сайгак, скакать из автобуса в автобус, потому что в больницу ехать с двумя пересадками, а на такси не напасешься. Хотя, это все равно лучше, чем сидеть дома безвылазно.
Не могу сказать, что проскучала всю следующую неделю. С одной стороны, почти ничего не делала по дому и никуда не выходила. Основную часть времени проводила на диване с книгой или щелкала пультом, переключая каналы на телевизоре. С другой стороны, пару раз съездила на работу – там царила такая запарка, что два других оператора не справлялись еще и на моем участке. Наташка забегала почти каждый вечер и развлекала меня рассказами о собственном счастье. Могла бы и не говорить, и так все было видно – светилась, ослепляя, как дальний свет фар. Захар не приходил, зато звонил регулярно и справлялся о моем здоровье. Да и с бабулей мы вели долгие вечерние беседы по телефону.Иногда мне даже хотелось, чтобы меня на какое-то время абсолютно все оставили в покое – дали подумать как следует. А подумать мне было о чем. О рисунке, который нашла у Захара в мастерской. Меня зациклило на этом. Но все мысли плавали где-то на поверхности, словно что-то не пускало их на глубину.
Я легла на диване. Захару постелила на раскладушке, в той же комнате. Перед этим мы долго планировали, как я буду настраиваться на сон. Когда Захар начинал рассуждать, в каком положении, с его точки зрения, удобнее всего вызывать сон, я невольно смеялась. Так потешно у него это получалось. Сначала он обижался, а потом не выдержал и развеселился тоже. В общем, вечер прошел лучше, чем я планировала. Странно, но общая трагедия и то, что мы открылись друг другу, сблизило нас. Я перестала относиться к Захару с подозрением во всех смертных грехах. А он стал более разговорчивым.- Жень, ты спишь? – позвал Захар из своего угла, когда я думала, что он уже уснул.- Нет.- А ты подумала, что именно хотела бы увидеть?- Нет. А должна?- Ну а как же?!Раскладушка заскрипела – Захар повернулся набок и подпер голову рукой.- Как ты можешь призвать сон, если даже не программируешь какой?- Да я вообще не знаю, как себя программиров