Экипаж выехал на мостовую Невского проспекта, и копыта четырех вороных рысаков звонко зацокали по твердому булыжнику.
– Теперь заедем к нашему общему другу, графу Саблинскому… – произнес маркиз де Конн.
Если кому-то граф и был другом, то только не квартальному. Для него тот был начальником, и весьма строгим. Брехтов слегка покраснел. Де Конн с пониманием произнес:
– Мы встретимся не с графом, а с господином Саликовым и узнаем у него о процессе пробы пороха во дворе Флотских казарм.
Последние слова маркиза Брехтов в недоумении повторил, еле шевеля губами.
– Есть у меня гипотеза, милейший, – пояснил на это де Конн, – но все в свое время.
Дом графа Саблинского высокими окнами смотрел на Невскую перспективу, впитывая уличный шум сотен колес и ног, мчавшихся по мощеной мостовой. По прибытии в просторную приемную патрона Брехтов все же волновался. Во-первых, он был не в мунди
Квартира Памфилия Бельяшова располагалась в деревянном одноэтажном доме Первого Спасского переулка[1], за площадью Преображенского собора. Жизнь, чуждая парадным бурлящим проспектам Петербурга, казалось, остановилась здесь на своем естественно безмятежном ходу. Редко встречалось каменное здание и, несмотря на мощеные дорожки, петербургских гостей ожидала широкая тихая улица, резные деревянные избы с дощатыми заборами, белое покрывало чистого снега с тонкими следами саней и перебежавших дорогу кошек.Третий дом слева, вход через ворота в ограде, соединяющей проход между двумя домами. Во дворе, под одиноким фонарем, дубовая дверь с резными наличниками. Робкий свет масляного светильника выхватил увесистые бакенбарды дежурного полицейского Ломакина.–Никаких происшествий не было, вашбродь,– ответствовал он на короткий вопрос Брехтова,– ни одна мышка не проскочила-с.Тот удовлетворенно кашлянул и подал знак своему спутни
Анатолий Линдорф жил далеко не во фланирующей части города, но по любезному с ней соседству, а именно в квартире доходного дома своих родителей на углу Подьяческой.Экипаж де Конна, проехав через Исаакиевскую площадь и Синий мост, повернул вправо от Вознесенской церкви и окунулся в одноэтажно-деревянную часть города. Дом с окнами на Екатерининский канал[1] представлял из себя довольно типичное по архитектуре здание, а для пущей верности и выкрашенное в столь же бледно-желтый цвет, как и все вокруг.Близкое расположение к оживленному каналу накладывало свой отпечаток на быт здешних домов. Уличный и торговый шум привлекал скучавших хозяек, и те, выглядывая в окна, прикрикивали на своих и чужих холопов, грязных разносчиков, норовистых мальчишек и прилипчивых кантюжников. Галдеж, неустанный и беспричинный, кипел из ничего… как и любое бесполезное веселье. Даже в глубине двора отголоски восклицаний и смеха не покидали ко всему привыкшие стены.Как э
Со двора на Подьяческой они вышли в Глухой переулок. Над городом прозвенело шесть ударов. Уже смеркалось. Брехтов несколько нервничал и оглядывался.–Что-нибудь не так, милейший?– поинтересовался маркиз.–Место мне не нравится…– поморщился квартальный.– Рядом– трудовая биржа и рабий рынок, дрянные кабаки, уличные торговцы, отставные солдаты и дешевые квартиры…–Понимаю,– усмехнулся де Конн,– полагаю, что в Париже вы не были.Брехтов рассмеялся. Он был наслышан о сгущающихся ныне тучах преступности в столь шумном городе. Увы, смеется тот, кто смеется последним. То ли маркиз накаркал, то ли действительно предвидел, но дорогу им закрыла тень… даже три тени. Три рослых молодца вынырнули из подворотни углового двора. Судя по одежде и вооружению, те были крючниками, а по выправке– отставными солдатами.–
К семи вечера маркиз де Конн получил обещанную аудиенцию у графа Саблинского. Граф ожидал его в кабинете. Рядом с ним на столике лежали бумаги по запрошенному три дня назад делу.–По данным фельдъегеря, кой был в гостях у Тутовкина, ваш молодой купец интересовался поездкой Конуева из Томска в Иркутск,– начал он.– Ехал он тогда по сравнительно новому маршруту через Красноярск.–И чего именно касались вопросы купца?Саблинский метнул усмешку из-под густых усов.–А вот об этом, Авад Шаклович, расскажет сам господин фельдъегерь.Граф потянул сонетку над столом и от какого-то только ему известного удовольствия медленно погладил начесанные и подвитые пышные баки. Через несколько мгновений лакей открыл дверь высокому молодому человеку в темно-зеленом мундире с золотыми эполетами и аксельбантами. Под мышкой– треуголка с султаном из перьев.–Представляться не надо,&nb
После деловых встреч в Дворянском банке де Конн явился на Аглинскую линию к ужину. Он почти не сомневался в том, что Стас Конуев имел отношение к смерти как Тутовкина, так и Линдорфа. В связи с последними новостями можно было связать контрабандную деятельность Леонида Саликова и Анатолия Линдорфа напрямую с торговыми делами Стаса, поскольку Саликов давненько водился с Татьяной, а значит, мог иметь дела и с ее отцом. Именно Конуев мог быть заказчиком Линдорфа. Теперь появление на сцене Тутовкина. Необходимость перейти в первую гильдию могла толкнуть Гаврилу на более жесткие меры убеждения. Вот только какие именно? Могли ли чрезмерные требования молодого рязанского купца заставить всю компанию убрать его? Вполне. После смерти первого жениха Линдорф действовал в том же направлении, пытаясь подрядиться в зятья. А что Саликов? Он не произвел на маркиза впечатления человека слабовольного, а значит, смерть Линдорфа могла быть всего лишь актом ревности Саликова. Что-то произошло между ними!
Поздним вечером Брехтов порадовал маркиза успехом в поимке с поличным констапеля Саликова и аресте всей компании артели крючников, которые подрабатывали на загрузках контрабандного пороха.–Допрос Саликова по делам Тутовкина и Конуева я устрою завтра,– молодой квартальный устраивался на теплых подушках маркизова экипажа.– Представьте себе, Авад Шаклович, мы нашли интересные подробности деятельности Линдорфа, которая с его смертью тут же свернулась…–А посему вы считаете, что гибель его связана с этой самой деятельностью?–Вот!– Брехтов потер озябшие руки. Его собеседник был очень догадлив, а посему он предпочитал тянуть удовольствие.– Каким образом, вы думаете, Линдорф перепродавал порох Саликова?–Из рук в руки,– выкрутился де Конн.– Неужто он вписывал название товара и имя продавца в купчую крепость?–В поддел
Спуск по узкой лестнице между стенами некоего тайного прохода не обещал быть торжественной прелюдией к ночным приключениям. Скорее наоборот. Стылая вода, угрожающая неизвестность и полная беспросветность холодили душу Владимира Касимовича. Занимая себя чем угодно, только не мыслями о смерти в подземелье, он просчитывал, где они могли оказаться. Путь их лежал вниз, ниже уровня старого фундамента коллегий. Под ногами утрамбованный песок. Но вот и свет! В кирпичную кладку встроены медные рожки для факелов. Из мрака проступили очертания стен и лестниц. Гранит! Переходы прибраны и даже имели в стенах ниши для масляных светильников.–Вероятно,– рассуждал квартальный,– Меншиков действительно устраивал подземные хранилища, раз уж даже освещение столь хорошо продумано.Снова остановились. Прислушались.–Они здесь,– шепнул маркиз,– за этой стеной… Шарапа, вы что-нибудь видите?Тот кивнул
Глубокой ночью де Конн вернулся в гостевые покои дома на набережной Невы. По дороге глянул на окна Татьяны. Там мерцал свет. Конечно, она уже узнала об аресте Саликова, расстроилась и ждала маркиза, чтобы поплакать и утешиться. Он влетел в ванную комнату, схватился за лицо. Щетина чуть не оцарапала ему ладонь. Сколько времени нужно девушке в узком платье для пересечения площадки двора и подъема по десяти ступенькам? Не более двух минут! Де Конн мог побриться в несколько жестов. Вода в жестяной лоханке над камином всегда была подогрета. Он услышал знакомое легкое постукивание каблучков во дворе. Татьяна шла к нему, он считал ее шаги! Теперь она была одна… нет-нет, именно одна. Без Саликова. Между ним и столпом его желаний больше никто не стоял! Шаги в коридоре. Ах, одежда совсем не свежая! Стук в дверь. Корсаром де Конн научился одеваться за десять секунд! Без шума и суеты… Опять стук. Она переступила с ноги на ногу.«Плачет»,– прислушался
–Конечно, то была немыслимая игра воспаленного воображения!– восхищенно говорил господин Шевцов, врач дома призрения для умалишенных.– Бедной девушке так долго мерещился грифон, о коем рассказывал ее печально погибший жених, что вкупе с горем о гибели отца все переживания привели ее к полнейшей иллюзии того, что из обычной вытяжной башни вылезли самые что ни на есть живые, вполне реальные грифоны!– Шевцов рассмеялся, тряся плечами.– Совершенно определенно женишок попутал ей голову, ибо она утверждает, что человек способен передвигаться во времени с помощью девяти планет!–Да что вы говорите?!– вяло приподнял брови маркиз де Конн, глядя в окно.– Уж не доводилось ли ей самой наблюдать будущее?Шевцов шутливо замахал руками. Помешательство молодой купчихи Татьяны Стасовны Конуевой стало презабавным случаем в его практике.–Знаете ли, ваше сиятельство, большин
–Папенька!Возглас Татьяны вывел де Конна из ошеломленного оцепенения. Он обернулся. Девушка с тигриными глазами стояла в воротах внутреннего двора. Как она здесь оказалась? Прочитала записку де Конна, которая предназначалась только Селивану? Ему надо было что-то сказать, успокоить, объяснить. Но Татьяна, напуганная и растерянная, оставалась неподвижной лишь несколько мгновений. Она бросилась к короткоствольному ружью, который маркиз оставил на земле по настоятельной просьбе самозванца.Де Конн покачал головой.–Татьяна, прошу вас, не делайте этого,– произнес он как можно мягче,– вы совершаете ошибку.–Вы убили моего отца!– жестко ответила девушка и с ловкостью кавалериста взялась перезаряжать штуцер маркиза, поскольку порох в ружье уже отсырел.–Этот человек не ваш отец…– начал было маркиз, но, глянув в глаза Татьяны, осекся.– Хотя по
Как только часы ударили семь, маркиз, минуя бюргерский фасад Седьмой линии и широкие ворота, очутился во дворе перед странным кирпичным сооружением, в докладе о смерти Памфилия называемым вытяжной трубой. Странной она казалась потому, что ничего вокруг нее никак не соответствовало стилю сооружения. Низенькие служилые хибарки, складские сарайчики, двухэтажные домики, конюшни, безликие окна, покосившиеся заборы с аптекарскими огородами, пугающая тишина. И вдруг во всем этом бесцветном пейзаже– довольно яркая кирпичная башня без всякой внушительной заводской пристройки. Сооружение было бы похоже на башню, но в нем при диаметре около десяти шагов не имелось ни окон, ни дверей. К чему надо было строить столь внушительное нагромождение в далеком от шума и чада заводских трущоб месте?За спиной скрипнул тонкий снег. Кто-то стоял позади него, шагах в двадцати.–У Татьяны тока одно проклятие, мил человек,– прохрипел знакомый голос.&ndas
Оказавшись в гостевой комнате дома Конуева, маркиз де Конн открыл крышку бюро и выдвинул ящик для писем. Оттуда из-под нагромождения собранных им документов из сундука Тутовкина он выудил одну бумажку, гербовую, с размашистым подчерком, и распрямил ее на столе. Присмотрелся. Вынул из кармана письмо о бунте второго января восемьсот шестого года, которое одолжил у Брехтова. Положил ее рядом с первой и еще раз внимательно всмотрелся. Почерк и подпись были совершенно идентичны! Оба письма принадлежали надзирателю Нерчинского острога.–«… из присланной мне вами описи,– перечитал первую записку маркиз,– удостоверяю, что особа, встреченная вами, соответствует метрикам, находящимся у нас».Оба письма должны были относиться к каторжникам. А это значит, что молодой Тутовкин послал запрос в Нерчинский острог о человеке, которого он встретил здесь. Метрики должны были быть очень яркими, что-то должно было быть весьма приметным
Квартальный надзиратель четвертой Адмиралтейской части пребывал в необычно хорошем настроении. Он даже довольно откинулся на спинку кресла, когда сиятельный гость спросил его о новостях.–Я последовал вашему совету и проверил все, что касалось брачных оглашений, относящихся к участникам нашей кровавой оперы,– доложил он, выложив груду бумаг на свой массивный стол.– Как вам удается все предугадывать, ваше сиятельство?!–Молча,– сухо ответил тот.– Что вы нашли?–Хм… Интерес представляет жена… ам… первая жена Стаса Прокопича.–Дарья?–Дарья Кузьминишна Николаева,– уточнил Брехтов.– В принципе, не само брачное оглашение, а развод…–Развод? Простите, такое возможно?–Нет… Но! Она сбежала с неким заезжим французиком, имя которого нигде не зарегистрирова
–Вы сказали, Грачев?– маленький чиновник в черном мундире военного образца в сомнении глянул на маркиза де Конна. На его столе торжественно возвышался серебряный щиток с гравированной надписью «Г-н Ларин Т. Р.», закрывая крохотную головку своего хозяина по самую макушку.Сам де Конн в ожидании аудиенции провел более получаса в приемной конторы Российско-американской компании и сдавать позиции не желал. Сидящий же напротив чиновник за серебряной стойкой все это время глаз на посетителя не поднимал. Он был занят перепиской некоего договора. Какой точно он занимал пост, понять было трудно, но, видя перед собой посетителя не купеческого сословия, умышленно не замечал де Конна.–Да, господин Ларин,– с привычной вежливостью аристократа отвечал маркиз,– он, по моему предположению, покинул Петербург в начале четвертого года.Чиновник вдруг усмехнулся и уверенным жестом отложил стальное перо.
Через час взмыленный экипаж маркиза, отгромыхав по всем ухабам Коломны, остановился у полицейского участка четвертой Адмиралтейской части. Но времени на передышку не было. Шарапа вызвал Брехтова из конторы и, ничего не объясняя, пригласил его в экипаж маркиза.–Нам надо быть на Сенной через десять минут,– пояснил де Конн.– Устраивайтесь!Рядом уже сидел фельдъегерь, с которым де Конн недавно беседовал у графа Саблинского.–Куда мы едем?– поинтересовался квартальный.–Я хочу, чтобы наш гость взглянул на одного человека и сказал мне, кого он видит.Брехтов и фельдъегерь переглянулись.–Не проще ли попросить оного зайти ко мне на опознание?– разумно предложил квартальный.Маркиз отрицательно мотнул головой и на вытянутые лица слушателей улыбнулся.–Господа, мы ищем доказательства того, что господин Конуев убил Грачева, ибо г
Родных и друзей бедного Памфилия на похороны явилось немного. Сам маркиз де Конн к могиле не приближался, хоть и стоял шагах в десяти. Он не слушал молитву, но лишь наблюдал за погребальной требой, слезами родственников, бледным лицом Татьяны…Но вот де Конна отвлекло одно заочно знакомое лицо. Невысокий, седой человек в старомодном камзоле и драгунских сапогах времен императрицы Екатерины. Крупное лицо, неряшливый вид, богатое шитье. Агрила Петровна бубнила ему о количестве священников и клира, приглашенных на первое поминальное застолье, сетовала на расходы за похороны умершего без причастия и о необходимости тайных пожертвований по этому случаю. Тот рычал о пятидесяти рублях, что он уже расходовал, крутил в руках золотой лорнет и отнекивался. Это был отец Памфилия, Петр Петрович Бельяшов, отставной советник Коллегии иностранных дел. В отличие от Агрилы, горе не особо сразило его. Занятый расчетами с причтом, разбирательством с полицией и ворчанием на несостоявшуюся
Бессонная ночь сказывалась на способностях де Конна самым печальным образом. Он чувствовал себя разваливающейся на части старой шарманкой, пытающейся зацепить заржавелым штифтом валика хотя бы один молоточек. Но ни звука в голове, лишь осиное жужжание. Свалился в кровать, но не спалось. Одно спасение– чтение.Взялся за «Историю каторги», переданную ему Брехтовым. Тонкая тетрадь в пять листов– канва человеческих мук и бессильной злобы.–«Статус высшей меры наказания каторга получила после отмены смертной казни в 1754 году,– прочитал он.– Осужденных на каторгу подвергали избиению кнутом, вырезанию ноздрей и клеймению… Сибирскую каторгу использовали и в целях колонизации восточных земель империи, а посему женщины, осужденные на каторгу, вынуждались к замужеству на местах. Ссылкой на вечные работы на рудниках наказывали людей не только за тяжкие преступления, но и тех рабов, кои осмеливали