Анатолий Линдорф жил далеко не во фланирующей части города, но по любезному с ней соседству, а именно в квартире доходного дома своих родителей на углу Подьяческой.
Экипаж де Конна, проехав через Исаакиевскую площадь и Синий мост, повернул вправо от Вознесенской церкви и окунулся в одноэтажно-деревянную часть города. Дом с окнами на Екатерининский канал[1] представлял из себя довольно типичное по архитектуре здание, а для пущей верности и выкрашенное в столь же бледно-желтый цвет, как и все вокруг.
Близкое расположение к оживленному каналу накладывало свой отпечаток на быт здешних домов. Уличный и торговый шум привлекал скучавших хозяек, и те, выглядывая в окна, прикрикивали на своих и чужих холопов, грязных разносчиков, норовистых мальчишек и прилипчивых кантюжников. Галдеж, неустанный и беспричинный, кипел из ничего… как и любое бесполезное веселье. Даже в глубине двора отголоски восклицаний и смеха не покидали ко всему привыкшие стены.
Как э
Со двора на Подьяческой они вышли в Глухой переулок. Над городом прозвенело шесть ударов. Уже смеркалось. Брехтов несколько нервничал и оглядывался.–Что-нибудь не так, милейший?– поинтересовался маркиз.–Место мне не нравится…– поморщился квартальный.– Рядом– трудовая биржа и рабий рынок, дрянные кабаки, уличные торговцы, отставные солдаты и дешевые квартиры…–Понимаю,– усмехнулся де Конн,– полагаю, что в Париже вы не были.Брехтов рассмеялся. Он был наслышан о сгущающихся ныне тучах преступности в столь шумном городе. Увы, смеется тот, кто смеется последним. То ли маркиз накаркал, то ли действительно предвидел, но дорогу им закрыла тень… даже три тени. Три рослых молодца вынырнули из подворотни углового двора. Судя по одежде и вооружению, те были крючниками, а по выправке– отставными солдатами.–
К семи вечера маркиз де Конн получил обещанную аудиенцию у графа Саблинского. Граф ожидал его в кабинете. Рядом с ним на столике лежали бумаги по запрошенному три дня назад делу.–По данным фельдъегеря, кой был в гостях у Тутовкина, ваш молодой купец интересовался поездкой Конуева из Томска в Иркутск,– начал он.– Ехал он тогда по сравнительно новому маршруту через Красноярск.–И чего именно касались вопросы купца?Саблинский метнул усмешку из-под густых усов.–А вот об этом, Авад Шаклович, расскажет сам господин фельдъегерь.Граф потянул сонетку над столом и от какого-то только ему известного удовольствия медленно погладил начесанные и подвитые пышные баки. Через несколько мгновений лакей открыл дверь высокому молодому человеку в темно-зеленом мундире с золотыми эполетами и аксельбантами. Под мышкой– треуголка с султаном из перьев.–Представляться не надо,&nb
После деловых встреч в Дворянском банке де Конн явился на Аглинскую линию к ужину. Он почти не сомневался в том, что Стас Конуев имел отношение к смерти как Тутовкина, так и Линдорфа. В связи с последними новостями можно было связать контрабандную деятельность Леонида Саликова и Анатолия Линдорфа напрямую с торговыми делами Стаса, поскольку Саликов давненько водился с Татьяной, а значит, мог иметь дела и с ее отцом. Именно Конуев мог быть заказчиком Линдорфа. Теперь появление на сцене Тутовкина. Необходимость перейти в первую гильдию могла толкнуть Гаврилу на более жесткие меры убеждения. Вот только какие именно? Могли ли чрезмерные требования молодого рязанского купца заставить всю компанию убрать его? Вполне. После смерти первого жениха Линдорф действовал в том же направлении, пытаясь подрядиться в зятья. А что Саликов? Он не произвел на маркиза впечатления человека слабовольного, а значит, смерть Линдорфа могла быть всего лишь актом ревности Саликова. Что-то произошло между ними!
Поздним вечером Брехтов порадовал маркиза успехом в поимке с поличным констапеля Саликова и аресте всей компании артели крючников, которые подрабатывали на загрузках контрабандного пороха.–Допрос Саликова по делам Тутовкина и Конуева я устрою завтра,– молодой квартальный устраивался на теплых подушках маркизова экипажа.– Представьте себе, Авад Шаклович, мы нашли интересные подробности деятельности Линдорфа, которая с его смертью тут же свернулась…–А посему вы считаете, что гибель его связана с этой самой деятельностью?–Вот!– Брехтов потер озябшие руки. Его собеседник был очень догадлив, а посему он предпочитал тянуть удовольствие.– Каким образом, вы думаете, Линдорф перепродавал порох Саликова?–Из рук в руки,– выкрутился де Конн.– Неужто он вписывал название товара и имя продавца в купчую крепость?–В поддел
Спуск по узкой лестнице между стенами некоего тайного прохода не обещал быть торжественной прелюдией к ночным приключениям. Скорее наоборот. Стылая вода, угрожающая неизвестность и полная беспросветность холодили душу Владимира Касимовича. Занимая себя чем угодно, только не мыслями о смерти в подземелье, он просчитывал, где они могли оказаться. Путь их лежал вниз, ниже уровня старого фундамента коллегий. Под ногами утрамбованный песок. Но вот и свет! В кирпичную кладку встроены медные рожки для факелов. Из мрака проступили очертания стен и лестниц. Гранит! Переходы прибраны и даже имели в стенах ниши для масляных светильников.–Вероятно,– рассуждал квартальный,– Меншиков действительно устраивал подземные хранилища, раз уж даже освещение столь хорошо продумано.Снова остановились. Прислушались.–Они здесь,– шепнул маркиз,– за этой стеной… Шарапа, вы что-нибудь видите?Тот кивнул
Глубокой ночью де Конн вернулся в гостевые покои дома на набережной Невы. По дороге глянул на окна Татьяны. Там мерцал свет. Конечно, она уже узнала об аресте Саликова, расстроилась и ждала маркиза, чтобы поплакать и утешиться. Он влетел в ванную комнату, схватился за лицо. Щетина чуть не оцарапала ему ладонь. Сколько времени нужно девушке в узком платье для пересечения площадки двора и подъема по десяти ступенькам? Не более двух минут! Де Конн мог побриться в несколько жестов. Вода в жестяной лоханке над камином всегда была подогрета. Он услышал знакомое легкое постукивание каблучков во дворе. Татьяна шла к нему, он считал ее шаги! Теперь она была одна… нет-нет, именно одна. Без Саликова. Между ним и столпом его желаний больше никто не стоял! Шаги в коридоре. Ах, одежда совсем не свежая! Стук в дверь. Корсаром де Конн научился одеваться за десять секунд! Без шума и суеты… Опять стук. Она переступила с ноги на ногу.«Плачет»,– прислушался
Рано утром маркиз де Конн заехал в контору Межевой экспедиции Третьего департамента Сената. Почти успешно… По пути назад у Галерного моста заметил полицейского Ломакина. Тот, верно прикинув, что сиятельный ходит от Исаакиевской площади до дома Конуевых пешком, ждал его с «особой почтой». В руки де Конна перешли четыре маленьких, запечатанных гербовой вязью конверта.–Коньяка выпить не зайдете?– спросил маркиз, уже зная ответ.Тот прогудел, как по молебнику:–Я на службе, не положено.–Благодарю вас. Ступайте…Письма были от Брехтова. Вернувшись в дом, де Конн прикрыл дверь в кабинет, разжег лампу, бросил пачку донесений на стол. Первое касалось поиска через Врачебную управу дантистов, которые могли успешно провести имплантацию нескольких золотых зубов. Доклад заключал в себе всего три женских имени– имени особ, имевших четыре вставных зуба. Мадам Роткина, мисс Хар
Бессонная ночь сказывалась на способностях де Конна самым печальным образом. Он чувствовал себя разваливающейся на части старой шарманкой, пытающейся зацепить заржавелым штифтом валика хотя бы один молоточек. Но ни звука в голове, лишь осиное жужжание. Свалился в кровать, но не спалось. Одно спасение– чтение.Взялся за «Историю каторги», переданную ему Брехтовым. Тонкая тетрадь в пять листов– канва человеческих мук и бессильной злобы.–«Статус высшей меры наказания каторга получила после отмены смертной казни в 1754 году,– прочитал он.– Осужденных на каторгу подвергали избиению кнутом, вырезанию ноздрей и клеймению… Сибирскую каторгу использовали и в целях колонизации восточных земель империи, а посему женщины, осужденные на каторгу, вынуждались к замужеству на местах. Ссылкой на вечные работы на рудниках наказывали людей не только за тяжкие преступления, но и тех рабов, кои осмеливали