В доме было тихо и спокойно, никаких звуков, никаких разноцветных вспышек. Насчет запаха Фарис ничего сказать не мог, он был уверен, что и через неделю вряд ли сможет что-то почуять. Раэн развалился на кровати в спальне и что-то потягивал из кружки. Судя по бутыли рядом с кроватью и по тому, что кофе в доме не было, пил он вино, закрыв глаза от удовольствия. Или от слабости – из просто белокожего Раэн стал болезненно серым, а под глазами залегли темные круги.
Увидев Фариса, упрямо прижимающего к себе корзину, целитель широко распахнул глаза и присвистнул. Фарис медленно поставил плетенку на пол, виновато взглянул и попытался сказать расквашенными губами, что не стоит беспокоиться…
- Нет уж, лучше помолчи! – торопливо перебил его Раэн. – Садись и не дергайся!
Фарис безропотно присел на кровать, с которой вскочил целитель, и, наконец, перевел дыхание.
- Хорош… - протянул Раэн, оглядывая его.
Поежившись под этим в
До Казрума оставался еще день пути, но Туран извелся сам и всех вокруг замучил рассказами о своей невесте. Халиду казалось уже, что при встрече он узнает эту девушку, как родную. Глаза - чернослив, груди будто кувшины, полные молока, губы изгибом похожи на хазремский лук, а бедра, когда она идет по улице, выписывают петли, что ловят мужские сердца, словно аркан – конскую шею... А как она шьет золотом и шелком! Как печет медовые лепешки! Как почтительна к старшим! Конечно, все, что видит влюбленный в своей возлюбленной, разумный человек делит пополам, а то и вчетверо, но даже так по восторженным рассказам Турана получалось, что девица хороша собой, благонравна и трудолюбива, а чего еще желать мужчине от будущей жены? Разве только того, чтобы будущая жена поскорее превратилась в настоящую.- Ай, Туран, хватит скулить, будто шакал, - не выдержал, наконец, кто-то из охранников. – Если она тебя дождется – хорошо, благодари богов! А если не дождется – это ещ
Время, которое до этого текло, подобно струе созревшего меда, полетело вскачь диким конем. Раэн был уверен, что сегодня не последний день игры равновесия, но в том, что она подходит к концу, сомнений не было. Все нужные фигуры встали на доску, и он, ожидая своего хода, налил горячего вина с приправами и вышел на крыльцо полюбоваться чудесным зимним закатом. Повезло ему с этим домиком, даже жаль уезжать… Но Раэн знал, что томительный зов дороги, слегка приглушенный напряжением последних дней, скоро проснется снова.Он нередко завидовал тем, кто умеет подолгу жить на одном месте. Растить сады и детей, любить кого-то, день за днем выстраивая общее счастье… У него же есть все, что только может пожелать человек! Почти вечная молодость и красота, несокрушимое здоровье, магическая сила и воинское мастерство, знания, недоступные никому в этом мире… Живи и наслаждайся! Нет лишь покоя, и никогда, наверное, не будет, сколько бы дорог он ни отмерил, сколько бы земель
Сейлем ир-Кицхан с гадкой усмешкой смотрел на Фариса, поигрывая рукояткой кнута. Кожаная лента змеилась кольцами, то и дело лениво выстреливая острым жалом в сторону ир-Джейхана. Словно завороженный, Фарис был не в силах даже шевельнуться. Сейлем, ухмыляясь, сделал шаг вперед, другой, третий. Вместо кнута у него в руках вдруг оказался нож, сделанный Раэном. Сейлем замахнулся… Фарис видел, как медленно, будто сквозь прозрачную толщу воды, приближается тусклое лезвие. Ни закричать, ни уклониться, ни ударить в ответ.… Пытаясь сбросить оцепенение, он рванулся изо всех сил, однако тут за спиной Сейлема выросла темная фигура без лица, но смутно знакомая. Раздался смех, омерзительный и жуткий одновременно, и все сразу закончилось.Мокрый, хоть выжимай, Фарис вскочил и сел на влажной постели, прижав руку к бешено стучащему сердцу.Один и тот же сон. Уже третью ночь подряд он мучил Фариса перед самым пробуждением. Самым отвратительным в этом сне был страх, сковыва
Удержаться на лошади оказалось куда труднее, чем надеялся Раэн, из стороны в сторону его мотало, будто пьянчужку, идущего ночью по колдобинам. Конечно, тренированное тело отлично знало, как не выпасть из седла, даже лишившись сознания, только вот самому Раэну от этого лучше не было. Он проехал безлюдными заснеженными улицами до площади, свернул в переулок и остановил жеребца у забора, чтобы сползти с седла, опираясь на высокий частокол. Ощущал он себя при этом половой тряпкой, которую после большой уборки тщательно постирали, отжали и расстелили только затем, чтобы со всем старанием вытереть об нее ноги. Совсем неподходящее состояние для драки!А домик с уютно задернутыми шторами словно приглашал войти – полуприкрытой дверью, струйкой дыма из трубы и даже вкусными запахами с кухни, где он утром оставил готовый завтрак. Раэн хмыкнул. Невидимые метки у порога просто вопили о присутствии чужих, словно он в этом нуждался. Ну что ж, не топтаться же во дворе, пока силы совсем
Утренний сад был тих и обворожительно прекрасен в своей нежной прелести, строгой и хрупкой. Тончайшее изысканное кружево веток темнело на бледно-серебристом небе, как узор в глубине опала. Последние дни, словно прося прощения за долгие холода, выдались на диво теплыми, и снег растаял, но прелые листья, устилавшие землю, за ночь покрылись изморозью и хрустели под неторопливыми шагами, словно глазурь на праздничном пироге, а сквозь них пробивались фиолетовые стрелки безвременников.То в одном, то в другом углу, заросшем кустами, пробовали первые ноты новой зимней песни свиристели, перекликаясь весело и деловито. Красноватые веточки молодого терна, гибкие, целомудренно стыдливые даже в наготе, застенчиво кутались в высохшие плети вьюнка. Шелест сухих стеблей на ветру, перекличка воробьев, гудение какого-то чудом не уснувшего жука… Пожалуй, в тишине таилось куда больше звуков, чем казалось поначалу. Живая изгородь, утратившая прежнюю непроницаемость, все же хранила покой с
К концу третьего дня Наргис поняла, что вырваться до свадьбы ей не дадут. Служанки не оставляли ее одну ни на минуту, и даже когда она ложилась отдохнуть после обеда, кто-нибудь из них тихонько сидел в спальне, ожидая приказаний, а на деле не спуская с нее глаз. Если бы она могла, то возненавидела бы Джареддина еще сильнее, но что толку? Бесконечные наряды, украшения, благовония… Цветы и сладости, шкатулки и безделушки… Ир-Джантари заваливал ее подарками, предусмотрительно не показываясь сам, и Наргис даже не могла швырнуть ему в лицо что-нибудь из даров. Хорошо бы что-то острое или увесистое!Но потом она вспоминала о Маруди и крепче сжимала губы, не позволяя себе даже тени неудовольствия перед прислугой. Вымещать зло на служанках недостойно, они не виноваты в грехах своего господина. Напротив, Шадият, Садика и Дари всеми силами старались ей угодить, искренне восхищаясь красотой и воспитанием Наргис и обсуждая между собой, как переменится к лучшему жизнь в доме
Для Рудаза ир-Салаха на ночь посреди кольца повозок ставили небольшой шатер: не дело главному человеку в караване валяться под арбой вместе с остальными. Халид крадучись прошел к этому шатру, прислушался. Внутри было тихо. Возле входа любого, кто решил бы навестить караван-даша незваным, наверняка ждала опасная ловушка, опытные купцы и караванщики подобным не пренебрегают. Самые опытные ставят ловушки не только у входа, но и по всей окружности шатра, но тут уже Халиду пришлось рискнуть.Он осторожно рассек заднее полотнище кинжалом и неслышной тенью скользнул в шатер, ступая так осторожно, словно босиком прогуливался по песку, полному змей и скорпионов. Замер и прислушался. Ровное дыхание спящего человека ничуть не изменилось, и крошечный язычок пламени в масляной лампе не дрогнул, когда Халид оглядел шатер и мягко, как струя воды, перетек в самое темное место – как раз у входа. Присел там на кошму и тихо поцокал языком. Рудаз ир-Салах еще раз глубоко и медленно вдохнул
Все живое когда-нибудь встретит конец. Смерть приходит и в хижину, и во дворец. Но дана человеку свободная воля на дороге, которую создал Творец. «Рубаи Левой ладони» ир-Хазуфа Сладкоголосого На степь надвигалась гроза. Тяжелое свинцово-серое тело тучи медленно ползло со стороны далеких гор, придавливая горизонт фиолетовым брюхом. Туча шла низко, с трудом, будто боясь пролиться раньше одного ей известного времени, и степь, залитая медовыми лучами вечернего солнца, замерла в ожидании, только шелестел под порывами горячего ветра ковыль, да тревожно посвистывали суслики, вглядываясь с маленьких холмиков туда, где тусклое золото степи и пурпурно-серое небо сшивали воедино крупные стежки молний. Иногда ветер, становившийся все сильнее, приносил глухое ворчанье грома, пока еще неуверенное, сварливое, и тогда суслики прижимали уши, терли лапами мордочки, словно умываясь этими звуками
Для Рудаза ир-Салаха на ночь посреди кольца повозок ставили небольшой шатер: не дело главному человеку в караване валяться под арбой вместе с остальными. Халид крадучись прошел к этому шатру, прислушался. Внутри было тихо. Возле входа любого, кто решил бы навестить караван-даша незваным, наверняка ждала опасная ловушка, опытные купцы и караванщики подобным не пренебрегают. Самые опытные ставят ловушки не только у входа, но и по всей окружности шатра, но тут уже Халиду пришлось рискнуть.Он осторожно рассек заднее полотнище кинжалом и неслышной тенью скользнул в шатер, ступая так осторожно, словно босиком прогуливался по песку, полному змей и скорпионов. Замер и прислушался. Ровное дыхание спящего человека ничуть не изменилось, и крошечный язычок пламени в масляной лампе не дрогнул, когда Халид оглядел шатер и мягко, как струя воды, перетек в самое темное место – как раз у входа. Присел там на кошму и тихо поцокал языком. Рудаз ир-Салах еще раз глубоко и медленно вдохнул
К концу третьего дня Наргис поняла, что вырваться до свадьбы ей не дадут. Служанки не оставляли ее одну ни на минуту, и даже когда она ложилась отдохнуть после обеда, кто-нибудь из них тихонько сидел в спальне, ожидая приказаний, а на деле не спуская с нее глаз. Если бы она могла, то возненавидела бы Джареддина еще сильнее, но что толку? Бесконечные наряды, украшения, благовония… Цветы и сладости, шкатулки и безделушки… Ир-Джантари заваливал ее подарками, предусмотрительно не показываясь сам, и Наргис даже не могла швырнуть ему в лицо что-нибудь из даров. Хорошо бы что-то острое или увесистое!Но потом она вспоминала о Маруди и крепче сжимала губы, не позволяя себе даже тени неудовольствия перед прислугой. Вымещать зло на служанках недостойно, они не виноваты в грехах своего господина. Напротив, Шадият, Садика и Дари всеми силами старались ей угодить, искренне восхищаясь красотой и воспитанием Наргис и обсуждая между собой, как переменится к лучшему жизнь в доме
Утренний сад был тих и обворожительно прекрасен в своей нежной прелести, строгой и хрупкой. Тончайшее изысканное кружево веток темнело на бледно-серебристом небе, как узор в глубине опала. Последние дни, словно прося прощения за долгие холода, выдались на диво теплыми, и снег растаял, но прелые листья, устилавшие землю, за ночь покрылись изморозью и хрустели под неторопливыми шагами, словно глазурь на праздничном пироге, а сквозь них пробивались фиолетовые стрелки безвременников.То в одном, то в другом углу, заросшем кустами, пробовали первые ноты новой зимней песни свиристели, перекликаясь весело и деловито. Красноватые веточки молодого терна, гибкие, целомудренно стыдливые даже в наготе, застенчиво кутались в высохшие плети вьюнка. Шелест сухих стеблей на ветру, перекличка воробьев, гудение какого-то чудом не уснувшего жука… Пожалуй, в тишине таилось куда больше звуков, чем казалось поначалу. Живая изгородь, утратившая прежнюю непроницаемость, все же хранила покой с
Удержаться на лошади оказалось куда труднее, чем надеялся Раэн, из стороны в сторону его мотало, будто пьянчужку, идущего ночью по колдобинам. Конечно, тренированное тело отлично знало, как не выпасть из седла, даже лишившись сознания, только вот самому Раэну от этого лучше не было. Он проехал безлюдными заснеженными улицами до площади, свернул в переулок и остановил жеребца у забора, чтобы сползти с седла, опираясь на высокий частокол. Ощущал он себя при этом половой тряпкой, которую после большой уборки тщательно постирали, отжали и расстелили только затем, чтобы со всем старанием вытереть об нее ноги. Совсем неподходящее состояние для драки!А домик с уютно задернутыми шторами словно приглашал войти – полуприкрытой дверью, струйкой дыма из трубы и даже вкусными запахами с кухни, где он утром оставил готовый завтрак. Раэн хмыкнул. Невидимые метки у порога просто вопили о присутствии чужих, словно он в этом нуждался. Ну что ж, не топтаться же во дворе, пока силы совсем
Сейлем ир-Кицхан с гадкой усмешкой смотрел на Фариса, поигрывая рукояткой кнута. Кожаная лента змеилась кольцами, то и дело лениво выстреливая острым жалом в сторону ир-Джейхана. Словно завороженный, Фарис был не в силах даже шевельнуться. Сейлем, ухмыляясь, сделал шаг вперед, другой, третий. Вместо кнута у него в руках вдруг оказался нож, сделанный Раэном. Сейлем замахнулся… Фарис видел, как медленно, будто сквозь прозрачную толщу воды, приближается тусклое лезвие. Ни закричать, ни уклониться, ни ударить в ответ.… Пытаясь сбросить оцепенение, он рванулся изо всех сил, однако тут за спиной Сейлема выросла темная фигура без лица, но смутно знакомая. Раздался смех, омерзительный и жуткий одновременно, и все сразу закончилось.Мокрый, хоть выжимай, Фарис вскочил и сел на влажной постели, прижав руку к бешено стучащему сердцу.Один и тот же сон. Уже третью ночь подряд он мучил Фариса перед самым пробуждением. Самым отвратительным в этом сне был страх, сковыва
Время, которое до этого текло, подобно струе созревшего меда, полетело вскачь диким конем. Раэн был уверен, что сегодня не последний день игры равновесия, но в том, что она подходит к концу, сомнений не было. Все нужные фигуры встали на доску, и он, ожидая своего хода, налил горячего вина с приправами и вышел на крыльцо полюбоваться чудесным зимним закатом. Повезло ему с этим домиком, даже жаль уезжать… Но Раэн знал, что томительный зов дороги, слегка приглушенный напряжением последних дней, скоро проснется снова.Он нередко завидовал тем, кто умеет подолгу жить на одном месте. Растить сады и детей, любить кого-то, день за днем выстраивая общее счастье… У него же есть все, что только может пожелать человек! Почти вечная молодость и красота, несокрушимое здоровье, магическая сила и воинское мастерство, знания, недоступные никому в этом мире… Живи и наслаждайся! Нет лишь покоя, и никогда, наверное, не будет, сколько бы дорог он ни отмерил, сколько бы земель
До Казрума оставался еще день пути, но Туран извелся сам и всех вокруг замучил рассказами о своей невесте. Халиду казалось уже, что при встрече он узнает эту девушку, как родную. Глаза - чернослив, груди будто кувшины, полные молока, губы изгибом похожи на хазремский лук, а бедра, когда она идет по улице, выписывают петли, что ловят мужские сердца, словно аркан – конскую шею... А как она шьет золотом и шелком! Как печет медовые лепешки! Как почтительна к старшим! Конечно, все, что видит влюбленный в своей возлюбленной, разумный человек делит пополам, а то и вчетверо, но даже так по восторженным рассказам Турана получалось, что девица хороша собой, благонравна и трудолюбива, а чего еще желать мужчине от будущей жены? Разве только того, чтобы будущая жена поскорее превратилась в настоящую.- Ай, Туран, хватит скулить, будто шакал, - не выдержал, наконец, кто-то из охранников. – Если она тебя дождется – хорошо, благодари богов! А если не дождется – это ещ
В доме было тихо и спокойно, никаких звуков, никаких разноцветных вспышек. Насчет запаха Фарис ничего сказать не мог, он был уверен, что и через неделю вряд ли сможет что-то почуять. Раэн развалился на кровати в спальне и что-то потягивал из кружки. Судя по бутыли рядом с кроватью и по тому, что кофе в доме не было, пил он вино, закрыв глаза от удовольствия. Или от слабости – из просто белокожего Раэн стал болезненно серым, а под глазами залегли темные круги.Увидев Фариса, упрямо прижимающего к себе корзину, целитель широко распахнул глаза и присвистнул. Фарис медленно поставил плетенку на пол, виновато взглянул и попытался сказать расквашенными губами, что не стоит беспокоиться…- Нет уж, лучше помолчи! – торопливо перебил его Раэн. – Садись и не дергайся!Фарис безропотно присел на кровать, с которой вскочил целитель, и, наконец, перевел дыхание.- Хорош… - протянул Раэн, оглядывая его.Поежившись под этим в
На следующий день Раэн с самого утра, едва перехватив кофе с лепешкой, закрылся в комнатушке, пристроенной к спальне. Прежние хозяева хранили там припасы и зимнюю одежду, а целитель устроил мастерскую, как он сам сказал Фарису. И даже позволил посмотреть, только что толку? Никаких знакомых инструментов в комнате не было, только стол с лавкой, масляная лампа да несколько баночек из темного стекла. Точно такие Фарис видел у дяди Нафаля и знал, что в них лекари держат снадобья, которые боятся света. Вот и все – какая же это мастерская?Но когда Раэн там засел, велев не тревожить его ни в коем случае, Фарис принялся изнывать от любопытства, потому что в щель под запертой дверью то и дело виднелись яркие вспышки, словно в комнате били крошечные разноцветные молнии, то зеленые, то синие, то белые. А еще оттуда на всю спальню пахло то раскаленным металлом – опять! и без всякого очага! – то паленой шерстью, то розами…Иногда Раэн выглядывал ровно насто