Хазрет почти поверил, что все действительно будет хорошо. Остаток пути до постоялого двора прошел совершенно спокойно. Уставшего, измученного болью и дорогой наиба близнецы-охранники на руках внесли в лучшую спальню на втором этаже крепкого саманного дома. Только выпив очередную порцию зелья, ир-Дауд смог поесть кислого молока с тонкой тминной лепешкой и сразу же крепко уснул, не дожидаясь ужина.
Скинув вьюки и напоив скот, люди наместника окружили колодец во дворе, торопясь смыть корку засохшего пота и пыли. Хозяева, сбиваясь с ног, пытались угодить знатным гостям, пока простые воины с шумом и смехом обливались водой. Рыжий Тарман устроил шуточную драку мокрой одеждой, свернутой в толстый жгут, и шлепки раздавались на весь двор. Мариф-одноухий с умильным видом отирался на кухне, отвлекая служанок и таская горячие, только из печи, лепешки. Гвалт полусотни глоток, ругань, смех, вопли конюхов, ругающих ошалевшую скотину, и визг служанок — волна звуков наполнила двор, заглушая смутную тревогу джандара.
И все равно что-то было не так. На всякий случай Хазрет выставил двойную стражу, велев докладывать обо всем, что покажется подозрительным или просто странным. Потом распределил, кому где спать. Договорился о покупке припасов. До хрипоты поспорил с проводником о дальнейшем пути отряда. Выслушал конюха, который требовал завтра же перековать половину лошадей. Поругался с кузнецом, вздумавшим запрашивать полуторную плату за срочность. Устраивал на ночлег молодого ир-Дауда: тот очень расстроился, не найдя купальни.
На предложение позвать служанку, чтобы полила молодому господину на заднем дворе и потерла спину, Надир сверкнул глазами так, что Хазрет невольно усмехнулся в усы. А отрядный балагур Шемси, ухмыляясь, тут же подлил масла в огонь, сообщив, что вот почтенный целитель местными девчонками не побрезговал, спину ему тер такой степной цветочек, хоть сейчас в шахскую опочивальню. И до сих пор лекаря что-то нигде не видно… Болтуна Хазрет одернул — не дело позволять насмешки над высокородным! — только на каждый рот платок не накинешь. Предположения, где и что сейчас лекарь с девчонкой трут друг другу, посыпались со всех сторон. Надир закаменел лицом, процедил, что каждому — свое, и исчез в доме.
К полуночи джандар с трудом запихнул в себя ужин, от усталости даже не чувствуя, что именно ест, и свалился на кучу сложенных во дворе попон, мечтая урвать хоть несколько часов покоя…
Короткий тяжелый хрип вырвал из сна. В нескольких шагах закричал кто-то из часовых. Громко, отчаянно, поднимая на ноги весь постоялый двор. И сразу же смолк. Еще в полудреме Хазрет скатился с подстилки и вскочил на ноги, чудом увернувшись от удара сабли. Из темноты, топча одеяла, рванулась высокая темная фигура, но Хазрет уже выхватил из сапога нож. Подсечка, удар — клинок вошел в мягкое. Выдернув нож — еще пригодится! — Хазрет подхватил собственную саблю и огляделся. На вопль из пристроек выскочили еще с полдюжины его воинов. Потом высыпали остальные. Легче от этого не стало. Проклятая Бездна! Его людей резали, как баранов, полуголых, толком не вооруженных, слепых и беспомощных! Зато враги дрались, будто ночь для них была днем.
Хазрет, как и его люди, почти не видел напавших. Безлунное небо света не давало, а от дверей постоялого двора их сразу умело отрезали. Только на крыльце горели два светильника, слегка рассеивая мрак, да мелькали отблески на лезвиях. Там, перед ступеньками, отбивались спиной к спине близнецы. Перегородив широченными плечами крыльцо, братья работали клинками, как четверорукий демон, не давая врагам пробиться в дом.
— Крыльцо держите! Все к двери!
Удар! Звон! Удар! Звон! Упасть на колено и перекатиться. Вскочить. Удар… Звон! Свист стали за спиной. Упасть. Повернуться. Вскочить. Звон! Джандар волчком крутился между атакующими. Еще немного — и чутье подведет, швырнет тело не туда, пропустит выпад противника, на миг замедлив с отражением…
От крыльца донесся звериный вой — один из близнецов валялся у подножья ступенек. Мгновение — на ступени рухнул и второй. Но рванувшиеся к двери почему-то откатились обратно, а в освещенном проеме показалась темная фигура. Кто — не понять.
Противник джандара вдруг выпал в полосу света. Острие сабли достало горло — враг свалился мешком. Хазрет перепрыгнул через тело, пытаясь пробиться к своим. Уложил еще одного, получив длинный порез через грудь. В третьего всадил с пары шагов нож. Но следующий, длиннорукий верзила, обрушил такой град хлестких ударов, что Хазрет мог лишь отбиваться, молясь всем богам, чтобы послали хоть пожар, хоть молнию, хоть огнедышащего дракона, лишь бы…
Скользкий камень, уже щедро политый кровью, словно сам подвернулся под ногу. Падая, Хазрет успел заметить тень, нависшую над ним, и зарычал в ожидании неизбежного… Но вместо удара тень покачнулась, ухватила выросший из груди пучок перьев, завалилась сама. И только поднявшись, Хазрет осознал, что за звук назойливо лезет в уши. Короткие щелчки боевого лука.
На крыльце, между столбиков с фонарями, изваянием бога-лучника замер бродяга-целитель, только руки мелькали, резко и точно укладывая стрелы в темноту. Одну он задержал, провел над оперением ладонью и выстрелил куда-то вбок и вверх. Наметом, через высокий забор скотного двора. Копешка сена вспыхнула столбом. И Хазрет ир-Нами впервые лет за двадцать ощутил, что по лицу текут слезы. Торопливо смахнув радужную пелену с глаз, он оглядел залитый светом двор и по-волчьи оскалился ближнему чужаку.
* * *
Раэн снова и снова спускал тетиву, быстро и спокойно, как на стрельбище. По легким кожаным доспехам отличить чужаков было проще простого: никто из людей джандара даже одеться толком не успел. Но как они так хорошо видят в темноте? Стрела, еще одна! И еще! Раэн озабоченно прикусил губу изнутри. На каждого солдата — два-три противника. А за спиной лестница наверх, к беспомощному наместнику и Надиру, вряд ли умеющему держать в руках саблю.
Вот и колчан полупуст. А это пешки, куклы. Где же кукловод? Или хотя бы главная кукла?
Раэн снова оглядел двор, ища того, кто не сражается сам. В узком проходе между стеной и сарайчиком с трудом различался неподвижный силуэт. Еще сильнее расширив зрачки, Раэн глянул мимо: в боковом зрении фигуру окутывало голубоватое сияние. Маг! Словно перехватив его взгляд, человек махнул рукой. К крыльцу рванулись двое, на ходу раскручивая небольшие топорики. Поздно же кукловод спохватился. И чего ждал? Получи-ка стрелу! И еще вдогонку!
Шагах в десяти двое из отряда прикрывали нескольких раненых. Раэн отправил туда пару стрел и снова глянул за сарай. Закутанный в плащ стоял как ни в чем ни бывало. К третьей стреле Раэн прицепил заклятие, проводил ее взглядом…
Вспышка. Фигура качнулась от удара, впечатавшись спиной в стену, снова выпрямилась…
А двое с топорами уже слаженно прыгнули на крыльцо с разных сторон. Умелые, опытные… Такие медленные — для него! Первому — короткий боковой тычок в шею. Позвоночник хрустнул, и уже падающего человека Раэн добил точным ударом в висок. Второй, отстав от первого на пару мгновений, покатился по ступенькам с ножом в горле. Рукояти подхваченных топоров удобно легли в ладони. Раэн размахнулся, швырнул — тяжелая сталь пробила доспехи тех, кто еще пробовал достать раненых.
Теперь уже защитники теснили неизвестных. Большая часть отряда наместника погибла еще в первые минуты. Тех, кто выжил и продержался до пожара, разнесло по всему двору. Но джандар упорно собирал их перед крыльцом, прикрывая дом. Не то! Все неправильно! Слишком много глупой суматохи для настоящего боя.
Последняя стрела. Бросив лук, Раэн легким прыжком слетел с высокого крыльца, на бегу подхватив первую попавшуюся саблю. Ах, чтоб тебя…
* * *
Хазрет стиснул зубы: порезы кровили все сильнее, в глазах темнело. Его противник, высокий скуластый здоровяк в кольчужной безрукавке, вдруг бросил изогнутый клинок, захрипел и схватился за горло, будто силясь оторвать от него чьи-то пальцы. Но, не справившись, упал на колени и медленно завалился набок, подергиваясь всем телом. В нескольких шагах катался другой… И еще… И еще… По всему двору люди, напавшие на отряд, падали на землю, безуспешно пытаясь сорвать нечто с шеи, задыхались, извивались в судорогах и замирали с перекошенными лицами, искаженными то ли ужасом, то ли удушьем. Мимо пронесся целитель, перепрыгивая через лежащих, и юркнул куда-то между сараем и стеной.
Опомнившись, Хазрет кинулся следом, еще ничего не понимая, но сообразив, что лекарь знает больше. Тот же, замерев перед стеной, произнес что-то на незнакомом джандару языке. И, судя по тону, была это отнюдь не молитва, разве что Владыке Преисподней. Не удовлетворившись сказанным, лекарь от души пнул саманную стену ногой и выдохнул:
— Ушел, тварь паскудная!
— Кто?
Не ответив, чужак развернулся и быстрым шагом устремился к крыльцу. Хазрет, холодея, рванул следом. В доме переждавшие нежданную бурю хозяева зажигали огни, хлопотали, собирая снадобья и ткань для перевязки. Во имя всех богов! Едва поспевая за целителем, летевшим, как от собственной смерти, Хазрет промчался через пару пустых покоев, прыгая через ступеньку, зашвырнул себя на второй этаж. А там, уже вломившись всем телом в полуприкрытую дверь, осознал, что это вовсе не спальня наиба. Хотя Ансар ир-Дауд вот он, живой и невредимый. Хазрет со свистом втянул воздух, обмирая от запоздалого облегчения. Лекарь же, не обращая внимания на джандара и самого наиба, лежащего на низком диване, откинул кисейный занавес, глянул на пустую кровать.
— Где Надир?
Наместник, бледнея от боли, приподнялся и тут же рухнул обратно, сдавленным голосом поинтересовавшись:
— Что случилось, Хазрет?
Вопросом лекаря он, конечно, пренебрег, но тот неожиданно властно перебил открывшего было рот джандара.
— Что бы ни случилось, оно уже закончилось. Где ваш племянник, светлейший?
— А тебе какое…
Ансар осекся. Миндалевидные зеленые глаза, чуть постаревшая копия глаз Надира ир-Дауда, расширились.
— Он… Он внизу…
— Тридцать три преисподних!
Лекарь сорвал кисейный полог с окна и оглядел двор сверху.
— Давно ушел?
— Сразу. Как услышал шум. Да что же, демон всех вас побери, здесь происходит?! Кто посмел напасть?!
— Сам бы хотел знать, — бросил целитель, выпрыгивая в окно.
Хазрет только хмыкнул, уже ничему не удивляясь.
* * *
Наргис рывком села на постели. Во сне она падала, падала, падала в бездонную тьму, беззвучно крича и умирая от слепого ужаса. И уже почти умерла, но проснулась, выдернутая из забытья острой болью.
Обливаясь потом, она скинула покрывало, и так сползшее с плеч на колени, прижала ладонь к груди. Боль разливалась внутри, как вязкое темное земляное масло, которым заправляют светильники, медленно и заполняя каждую свободную частичку пространства. Наргис закашлялась, с усилием вдыхая воздух — показалось, что боль отступила. Но тут же снова вернулась, став резкой и безжалостной. Что это? Она… умирает? Вот так глупо, совсем молодой и здоровой? Яд? Проклятье? Темные джинны, пьющие жизнь?
Упав на подушки, Наргис билась на них, задыхаясь и не в силах позвать на помощь. За тяжелыми дверями спальни остались слуги, лекари, домашний чародей и охранники — все верные, надежные, готовые жизнь отдать за госпожу… И совершенно бессильные помочь ей сейчас, когда Наргис умирает… Нет! Сражается за жизнь — пришло куда-то упрямое знание.
Она с неимоверным усилием покосилась в угол комнаты, где на низенькой кровати спала Иргана. Почему она ничего не слышит?! Наргис попыталась позвать девчонку, но с губ не слетело ни одного звука, даже застонать не удалось. Только слышалось ее собственное дыхание, хриплое и натужное, как у одышливого старика или больного…
— Нет-нет, счастье мое… — шепнул вдруг рядом мягкий низкий голос. — Не зови ее. Не трать силы попусту. Больно? Не бойся. Сейчас пройдет. Я никому не позволю причинить тебе вред.
И тяжелая ладонь легла на грудь Наргис, прямо в ложбинку между холмиками. Легла, опалила — и показалось, что жаром, но тут же Наргис поняла, что не жар это, а холод. А поняв, захлебнулась собственным криком, рвущимся изнутри вдруг расправившихся легких. Мужчина в спальне? Немыслимо, но… не страшно. Будь это действительно наглец, преодолевший надежную защиту дома ир-Даудов, чтобы полюбоваться ее обнаженными прелестями, Наргис бы возмутилась. Разгневалась… Но не испугалась. А тот, кто сидел рядом, чей силуэт она слабо различала в полумраке спальни, освещенной лишь язычком пламени в стеклянном ночнике, вызывал страх. Ледяной и темный, как та бездна, куда она падала во сне.
Дернувшись, она попыталась сбросить наглую ладонь — и мужчина со смешком убрал ее, но больше по своей воле, чем подчинившись желанию Наргис. Почему-то она чувствовала это совершенно точно. Как и то, что служанка не проснется, даже если закричать изо всех сил. И слуги не прибегут, не ворвется в спальню никакой избавитель, сверкая обнаженным клинком или чародейским посохом…
Теперь она знала, почему не было спасения тем несчастным в сказках, которых посещали ночные мары, темные джинны и прочие чудовища. Потому что когда за тобой приходит настоящая беда, никто не может встать между тобой и ее холодным дыханием.
— Умница… — одобрительно проговорил незнакомец, нимало не стараясь приглушить голос. — Умная девочка. Красивая… Горячая… Гордая…
— Сгинь! — яростно выдохнула Наргис, раздумывая, как бы повернуться, не зря же под подушкой всегда дремлет кинжал без ножен. — Сгинь, нечисть! Светом тебя заклинаю!
Мужчина фыркнул. Весело и совсем не страшно, но у Наргис будто змея по коже проползла. Тяжелая, холодная и точно ядовитая.
— Разве так встречают желанного жениха? — насмешливо поинтересовался он, запуская пальцы в ее распущенные волосы. — Разве не ты днями и ночами молила богов, чтобы сняли проклятье? Вот, они услышали. Моя красавица, моя Черная Невеста… Смертельная для всех… кроме меня. Жди, драгоценнейший алмаз моего сердца, скоро мы встретимся. О, как я буду любить тебя, Наргис. Не то что эти, недостойные взгляд на тебя кинуть, но возмечтавшие прикоснуться к тебе. Жди, свет очей моих. И знай, что ты — моя. Срок близок, но тот, кто посмеет тебя украсть — умрет.
Он в последний раз погладил ее, замершую от страха и отвращения, по волосам, а потом по спальне повеяло ледяным ветром — и Наргис поняла, что никого рядом нет. Так же громко сопела в полной тишине служанка, так же потрескивал фитилек лампы, и сердце Наргис молотилось в груди, как у испуганной птицы, взятой в руки птицеловом. И неважно, что руки разжались, выпуская птицу в клетку, это только видимость свободы, раз в любое время они могут вернуться. Кому пожаловаться? Кто поможет и защитит? Дядя и Надир далеко, да и…
Она вспомнила, отчего проснулась, и снова липкий холодный страх вернулся, но теперь уже не за себя. Из какой смертельной боли выдернуло ее наглое прикосновение незнакомца? Ведь если ее сердце стучит так сильно и ровно, пусть и испуганно, значит… Значит, это не ее боль, а снова проснулась таинственная связь близнецов, заставлявшая их с Надиром в детстве плакать, когда болен или ударился другой, и смеяться, когда другой радуется.
С годами связь притихла, будто уснула, но порой Наргис чувствовала смутные ощущения, отблески чужой радости или злости, боль или удовольствие. Злилась на это и давила, отбрасывала, отказывалась от того, что не принадлежало ей. Надир жил полной жизнью, настоящей, доступной лишь мужчинам, так нечего дразнить ею Наргис, как ребенка — желанными, но недоступными сладостями и игрушками.
А сегодня к ней пришла боль. Настолько сильная, что Наргис теперь, когда все прошло, заново испугалась. Что с ее братом? Не принесет ли эта ночь еще одну страшную весть, как тогда о родителях? И почему незнакомец, назвавший ее невестой, появился именно сейчас? Что делать, и может ли она вообще сделать что-нибудь? Мир вокруг, такой понятный, постоянный, даже скучный, в один миг обернулся страшной сказкой, не обещая в ней хорошего конца.
Покрывало, до этого ненавистно жаркое, вдруг понадобилось Наргис прямо сейчас. Подняв его и закутавшись, она легла, нащупала под подушкой рукоять кинжала, остро чувствуя его бесполезность, и долго лежала в темноте, слушая свое дыхание и не зная, каким богам молиться хотя бы за Надира, если уж молитвы за себя обернулись такой ядовитой насмешкой.
* * *
По-кошачьи мягко приземлившись на каменную плитку двора, Раэн лихорадочно озирался вокруг. Тут и там валялись трупы нападавших и защитников, несколько уцелевших воинов наиба перевязывали друг друга. Почти все были ранены, некоторые довольно серьезно. Ладно, пока сами справятся, а потом он поможет. Где же Надир?
Приблизившись к одному из чужаков, Раэн наклонился и расстегнул воротник. Так… Ага… Ну, ничего интересного. Зато на стенке, там, где словно растаяла фигура в черном, для внутреннего зрения светилось желтоватое пятно. Кукловод ушел магическим путем, предварительно дернув за нужную ниточку. И куклы повалились на мощеный двор…
Раэн стиснул зубы. Отчаянно хотелось повстречаться с этой мразью еще раз, и чтобы никто не путался под ногами. А Надира по-прежнему не было видно среди живых и уж точно не могло быть среди мертвых, Раэн видел тающие ауры погибших, но знакомого спектра не различал. Кто-то из парней Хазрета подбежал к нему, отвлекая от поисков.
— Господин лекарь! Господин лекарь! Там это… Светлейший вас зовет. Племянник их…
Взбегая по ступенькам, Раэн успел расслышать за спиной начало заупокойной молитвы:
— Уходящему легкую смерть даруй...
Звал его не наиб. Ансар ир-Дауд хрипел в руках двух воинов, позабыв про стянутую лубком ногу. Возле распахнутого окна, выходящего на задний двор, скорчился невысокий человек в темной одежде, вцепившись в собственное горло. Рядом валялась сабля. А возле самой двери Хазрет ир-Нами, сидя на полу, окровавленными пальцами сжимал плечи Надира. Зря Раэн в спешке выпрыгнул в окно. Следовало вспомнить о таланте ир-Дауда-младшего оказываться там, где не нужно. Следовало спуститься по лестнице. Проверить все комнаты. Найти хоть немного раньше. Да мало ли что ему следовало сделать! А теперь слишком поздно. Или нет?
Раэн опустился возле распростертого тела на залитый кровью пол. Голова Надира бессильно откинулась на колени джандара, в грудной клетке, почти разваленной ударом, виднелось легкое.
Раэн мысленно застонал. Мальчишка уже почти за Гранью. Почему он еще жив? Не справиться. Ни за что не справиться. Умрет под руками, стоит лишь коснуться его Силой. Безнадежно. Абсолютно безнадежно…
— Надир! Мальчик мой! Пустите меня! Надир…
Болевой шок все-таки взял свое. Коротко простонав, наместник обвис на руках воинов, почти потеряв сознание.
— На диван его, — услышал себя Раэн будто со стороны. — И не вздумайте отпустить.
Кровь толчками выплескивалась на пол. Джандар что-то говорил, но Раэн не слышал, полностью сосредоточившись на пациенте. Губы уже синие — цианоз. И в груди клекот, а при каждом выдохе изо рта — брызги крови. Значит, все же не сердце. Легкое. И кровопотеря. Конечно, в грудной клетке тоже полно крови. Как же плохо быть недоучкой! Не зачерпнешь магию исцеления из божественного источника, надо расплачиваться собственной внутренней силой. И платить дорого.
Раэн глубоко и медленно задышал, соскальзывая на иной уровень реальности. Расплата? Выставляйте счет. А что в этом мире дается даром? Только то, что никому не нужно. Время замерло, потом потекло тягучей струей созревшего меда, а все вокруг стало неимоверно четким и ярким. Вот трепещут крылышки комара, и медленно, очень медленно взлетает искра в пламени факела на стене. Взлетает, расцветает золотой вспышкой и гаснет, все так же неторопливо.
Сила. Она струится потоком, изменяя реальность по воле мага… Она окутывает льдисто-голубым сиянием ладони, простертые над почти безжизненным телом… Остановить кровь! Короткий импульс — поврежденные сосуды мгновенно срастаются, как сливочное масло, разглаженное горячей ложкой.
Сила. Идеальнейший инструмент, безупречный в своей универсальности и точности… Запустить усиленное кроветворение, позволить телу как можно быстрее восполнить потери! Сердце не справляется? Раэн глубоко вдохнул, заставляя часть сознания проникнуть в тело раненого. Пульсирующий комок упругих мышц и сосудов. Такой уязвимый… Гулкие удары болезненно застучали в голове. Ничего страшного, его сердце поработает за двоих, не впервой. Очистить разрубленное легкое от сгустков крови… И грудную клетку. Срастить альвеолы… Нет, это потом. Просто рубцевую ткань — и достаточно! Восстановить правильный обмен...
Сила. Все время помнить, что поток не бесконечен, что восхитительное ощущение всемогущества вот-вот пройдет… Пористая структура костей такая неподатливая, статичная. Раэн закусил губу, напрягаясь. Самое сложное позади, тонкая работа закончена. Осталось надежно спаять ребра, свить в упругие пучки разрубленные мышцы, размять, разгладить, покрыть новой кожей.
Сила. Иссякает, уходит в чужое тело, как вода — в мертвый песок… Раэн всхлипнул, выжимая последние капли. Теперь разорвать связь сердец и позволить Надиру дышать самому… До чего же больно! Еще немного… Совсем чуть-чуть...
В суженных тускнеющих зрачках Надира таяла жизнь. Проклятье! Все напрасно! Он уходит… Уже ушел. Что толку в исцеленном теле, если душа за Гранью? Раэн всем существом рванулся к чуть заметной искре, вцепился в плечи Надира, сбросив чьи-то пальцы. Ладони свело судорогой, за ними и все тело залила боль. Не сметь! Не сметь уходить! Долгий жуткий миг они балансировали на Грани вдвоем, а Бездна шептала, звала, тянула в такую сладкую пустоту…
— Надир!
Беззвучно воя от боли, Раэн вытащил теплый, ровно мерцающий светлячок из липких щупалец уже обвившей тьмы, вытолкнул выше и дальше, за себя самого.
— Надир ир-Дауд!
Тьма пульсировала, вязко липла, жадно скалилась мириадами голодных пастей. Показалось, что не уйти. Прикрывая собой Надира, он в отчаянии оглянулся на тающий за спиной свет. Да возвращайся же ты, дурень! Неужели тебя там ничто не держит? Хоть ты возвращайся. Глупо же так — вдвоем.
— Надир!
Крик перешел в хрип и кашель. Его крик. Это он сам звал с той стороны. Задыхаясь, Раэн сделал шаг назад, потом еще один, и еще… Чаша весов качнулась… Сияющим вихрем его сбило с ног, подхватило, зацепило и поволокло наверх, к светлому пятну. Наконец-то!
Вынырнув, Раэн захлебнулся воздухом, с усилием проталкивая его в легкие. Сердце билось о ребра, в глазах плавали цветные круги. Глубоко. Светлые силы, как же глубоко в этот раз. Еще миг — и ушли бы оба. Если бы Надир не захотел остаться… Если бы не рванулся сам на его призыв…
Под мокрыми от крови ладонями дернулось, напряглось. Раэн помотал головой, сбрасывая с глаз пелену. На него смотрели огромные и — хвала Свету! — совершенно осмысленные, просто испуганные глаза. Пару мгновений Надир отчаянно пытался что-то сказать, но то ли в горле пересохло, то ли не было сил. Так что он просто смотрел, цепляясь за взгляд Раэна, как утопающий за веревку.
— Спи, — прошептал Раэн. — Все хорошо. Теперь спи…
Надир покорно закрыл глаза, почти сразу расслабился, задышал ровно. А Раэн с трудом разжал сведенные судорогой пальцы, поморщился, растирая ладони, и огляделся.
Джандар взирал с благоговейным трепетом, почти ужасом, словно верующий на живое воплощение своего божества. Переводил взгляд на мгновенно уснувшего Надира — и снова таращился на Раэна. Наиб смотрел только на племянника, по осунувшемуся лицу безостановочно текли слезы. Надо потом напоить его сердечным средством. Пара воинов у дивана вообще превратилась в подобие соляных столбов. Еще бы. Редко кому выпадает случай увидеть такой яркий образчик исцеляющей магии. Это дома он подмастерье-недоучка, но здесь мастера, способные на такое, наперечет по пальцам одной руки. Не говоря уже о призыве души. Сколько времени прошло в реальном мире? Пара минут? Три? Четыре? Неважно. Все равно вышло на редкость удачно. Только теперь пора убираться подальше от любопытных глаз...
Встать оказалось гораздо труднее, чем рассчитывал Раэн. Все же он каким-то образом поднял себя на ноги, протащил через комнату по бесконечному, пьяно шатающемуся коридору и выволок на улицу. Тело не слушалось, мстя за растраченные силы, колени дрожали и подгибались. Раэн сполз со ступеньки заляпанного кровью крыльца, ухватился за столбик, согнулся. И какой демон заставил его так хорошо поужинать? Рядом раздались отвратительно сочувственные голоса:
— Гляди, эка почтенного выворачивает.
— Да-а. Видать, лекарское чародейство, оно не мед… Полощет бедолагу, как с перепоя.
Раэн сплюнул остатки горькой вязкой слюны. Сил не было даже просто поднять голову, не то что послать подальше…
— А ну, пошли вон, сыновья ослицы! — исполнил кто-то рядом его мечту. — Что, заняться нечем? Так я вам найду дело!
Сочувствующих будто ветром сдуло. С трудом присев на чистый уголок ступеньки, Раэн перевел дыхание. Негромко звякнуло, и возле его лица оказалась личная фляжка джандара, источающая резкий запах виноградного пойла двойной перегонки. И пробка — умница джандар! — уже вытащена. Пожалуй, сам он вряд ли сумел бы сейчас ее выдернуть. Ему бы флягу удержать! Получилось, хотя зубы несколько раз цокнули о горлышко. Жидкий огонь разлился по пищеводу, ухнул в пустой желудок и неспешно согрел тело, сотрясаемое мелким ознобом.
— Паршиво? — полуутвердительно хмыкнул Хазрет.
— Плясал бы, да музыкантов нет, — буркнул Раэн, отхлебывая еще раз. Смертельно хотелось огрызнуться, но после того, как джандар не побрезговал дать ему флягу, не позволяла совесть. — Лучше б я три дня на галере греб.
— А ты пробовал? — ухмыльнулся начальник охраны, присаживаясь рядом.
— Не пробовал бы — не говорил, — хмуро отозвался Раэн. — Чего хотите, уважаемый? Или вам выпить не с кем?
— Отчего же не выпить с хорошим человеком? Попался ты, лекарь.
Ир-Нами снова ухмыльнулся в ответ на удивленно вскинутую бровь Раэна и пояснил:
— Теперь тебе ни за что от Надировой благодарности не отвертеться. Да ты пей, пей.
— Ничего, это я как-нибудь переживу, — парировал Раэн, следуя совету. — Напугали кота сливками. А если всерьез?
— Ну, если всерьез...
Хазрет остро глянул на потягивающего из фляжки Раэна. Тот молчал, переводя дыхание после очередного глотка.
— Стреляешь ты… хорошо, парень, — выдавил ир-Нами. — Ребята пробежались, собрали стрелы. Ни одной зря не потратил.
В другой раз Раэн не преминул бы улыбнуться такой осторожной похвале. Всего лишь хорошо, да? И это еще про остальное джандар молчит. Кстати, стрелы надо забрать… И лук.
— Три.
— Что три? — не понял начальник охраны.
— Три стрелы потратил зря. На того, кто ими командовал. Ушел, тварь. И даже стрел там нет. А я не промахивался. Не темните, господин джандар. Что вам нужно?
Раэн сделал последний глоток и вернул пустую флягу начальнику охраны.
— Его светлость наиб тебя видеть хочет, — медленно произнес ир-Нами, почти незаметно напрягаясь.
Раэн страдальчески поморщился.
— А до утра не подождет? Не сбегу, не бойтесь.
Хазрет виновато пожал плечами. Целитель улыбнулся, чувствуя, что в сознании начальника охраны борются благодарность с подозрительностью. Ладно, разговора все равно не избежать.
Как бы еще добраться до наместника, прах его побери? Ноги отказывались работать, предательски подкашиваясь при попытке подняться, сердце все так же колотилось о ребра сумасшедшим дятлом. В конце концов, Раэн плюнул на гордость, оперся на плечо ир-Нами и кое-как доковылял до комнаты на первом этаже, куда перенесли наиба.
Изжелта-бледный наиб полулежал на диване, опираясь на гору подушек. Выглядел он получше, но Раэн все равно отметил про себя, что нужно сварить сердечное зелье и пропоить ир-Дауда. Конечно, если его оставят при особе наместника после сегодняшнего. Дождавшись разрешающего жеста, он осторожно опустился на широкую, накрытую ковром скамью, вытянул гудящие ноги. В ушах звенело, перед глазами мельтешили черные мошки. Вино ненадолго помогло, но теперь смертельно хотелось есть. Чего-нибудь жидкого, горячего, сладкого, чтобы побыстрее всосалось в кровь.Хазрет ир-Нами, пренебрегая усталостью, так и остался стоять на пороге, не позволив себе даже прислониться к косяку. И, похоже, не для того, чтобы кого-то не впустить в комнату, а, напротив, с целью кого-то не выпустить. Очень подозрительного лекаря, например. Даже рука на эфесе сабли! Пора им кое-что напомнить.— Как себя чувствует ваш племянник, светлейший?— Хвала светлым богам. Надир, как мне сказали, спит.
Харуза болтала, кричала, пела. Зазывала и умоляла, ругала и смеялась, грозила и шептала. Обрушивалась водопадом красок, звуков, запахов. Иногда весь город от шахского дворца до нищих кварталов казался Раэну неким организмом, пронизанным единой нервной системой… Мать городов, Хозяйка тысячи дворцов и одного базара, как не без лукавства именовали ее по всему континенту, многозначительно закатывая глаза и прищелкивая языком от невыразимого восхищения.А если случался наивный, что удивлялся и спрашивал, почему базар — один, ему снисходительно объясняли: так вся столица — огромный базар, куда ни глянь. Перекресток морских и караванных путей, сердце огромной страны, бьющееся непрестанно, рассылая свежую кровь по всем уголкам шахства. Никогда не засыпающий город, где за должность базаргина, главного базарного смотрителя, борьба бывает яростнее, чем за шахский престол.Ибо шах держит ответ за свой народ перед богами, и тяжел бывает этот ответ, а базаргин отв
День уносит ночные страхи, развеивает их, как сны, что казались настоящими, но стоило открыть глаза — и растаяли. В солнечных лучах, пробивающихся сквозь легкие шелковые занавеси, спальня казалась самым мирным и безопасным местом на свете. Щебетали служанки, перебирая одежду Наргис и вытирая пыль с покрытых лаком деревянных коробов, в окно веяло неизменными розами… И Наргис поневоле усомнилась, не приснилось ли ей?В самом деле, разве может кто-то проникнуть за высокие стены усадьбы, защищенные и суровыми стражниками, и заклятьями, и молитвами домашнего жреца? Человек или нечисть — кому угодно станут преградой надежные замки и священные символы. Это, должно быть, был просто сон. Злые сплетницы растревожили и без того обеспокоенную душу, вот и попала она в сети сонных мар, насылающих тревожные дурные видения. Не было ничего! Не было наглых рук, трогающих ее тело, к которому никогда в жизни не прикасался чужой мужчина, только отец с нежной родительской лаской
Только что взошедшее солнце мягким янтарем заливало улицы Харузы: высокие шпили на круглых храмовых куполах, крыши дворцов и бедняцких кварталов, сады и базар. Безоблачное небо обещало очередной жаркий день, но утренний воздух все еще пах ночной свежестью, а еще — жасмином, поспевшими абрикосами, молодым вином и пряными травами.Внутренний двор «Черного льва», одной из лучших гостиниц города, был полон людей. Чинно опирались на высокие резные посохи старики, красовались саблями и длинными кинжалами вооруженные по традиции мужчины, отдельно стояла, перешептываясь, стайка нарядных женщин, да замерли на ветках деревьев вездесущие дети, изо всех сил стараясь быть незаметными. Две старые почтенные семьи, конечно, не поместились бы во дворе полностью, так что пришли только ближайшие родичи жениха и невесты да самые уважаемые люди родов.Солнце, выглянув, наконец, из-за вершины высокого абрикоса, прикрывшего восточную стену, озарило двор до самых укромных уг
Полированную деревянную дверь, кроме обязательной для всех харчевен медной накладки с котлом и бараньей головой, украшал только навес над входом. Два куста диких роз — кипенно-белый слева и кроваво-алый справа — обвили арку, источая дурманно-сладкий запах далеко вокруг. И цвели они у этой двери без перерыва и круглый год вот уже лет сто, как клялись старожилы Харузы, чему Раэн, как-то присмотревшийся к истинной сути роз, вполне верил. Хороший маг работал, на зависть умелый.Зато ни зазывалы, голосящего о несравненных достоинствах местных блюд, ни охранника, молчаливым присутствием утверждавшего безопасность гостей, у двери не было. И это уже само по себе говорило о харчевне «Две розы» все, что стоило о ней знать. В случайных посетителях здесь не нуждались, а опасаться чего-то… О чем вы, уважаемые?Стоило Раэну пройти под бело-алым облаком в маленький крытый дворик, и к нему кинулись двое парнишек лет двенадцати-тринадцати. Первый подал вл
— И она мне все-все рассказала, веришь? И про матушку покойную, да примут ее светлые боги, и что со мной раньше было, и даже про него… Ну, помнишь, я тебе говорила… Про того булочника, что ко мне сватался, да мачеха приданого не дала. А потом про будущее сказала! Ой, Мирна-а-а-а… я и думать теперь боюсь, кто же это такой может быть, а? Кого мне сердце должно из двух указать?Жаркий шепот Ирганы назойливо лез в уши, и Наргис досадливо поморщилась. Вот нахальная девчонка, знает ведь, что стоит госпоже взять в руки книгу, и в спальне должно стать тихо, словно в храме, когда жрец заносит нож над горлом ягненка. Мирна вот молчит, разве что постукивают длинные костяные иглы, на которых старшая служанка плетет кружево. Но их стук и пенье птиц за окном Наргис не мешают, а вот голоса — да, пусть Иргана и старается шептать как можно тише.— А еще она сказала, что у меня трое деток будет. Двое сыновей и доченька. И что муж будет меня холить
Разбудил Халида запах кофе и абрикосов. Боясь пошевелиться, он размеренно дышал благоуханием, различая в нем все новые нотки: кардамон и корицу, свежую сдобную выпечку, вино и, еле уловимо, какие-то травы. Однако сильнее всего пахло абрикосами. Значит — жив? «Еще как жив», — подтвердил проснувшийся вместе с ним голод.Зато больно не было совсем. Тело размякло от наполнившей его теплой истомы, шевелиться не хотелось, да и страшно было — вдруг боль вернется? Но вокруг точно не подземелье: щекой Халид чувствовал мягкость подушки, а другую щеку пригревало солнце, ярко светя сквозь веки. И откуда-то рядом доносился шелест листьев.Пора было на что-то решаться. Приподняв тяжелые спросонья веки, он увидел не слишком большую, но уютную комнату, в окно которой заглядывали солнечные лучи, едва пробиваясь сквозь зелень шелестящей на легком ветру чинары. Сам Халид лежал на диване, укрытый хлопковым покрывалом, а дразнящий запах шел как раз от окна. Та
В Пестром дворе Халиду бывать уже приходилось, потому он знал, что чужаку не стоит и пытаться запомнить все эти бесчисленные комнаты, переходы, залы под крышей и открытым небом — все равно не выйдет. Мальчишка торопливо, едва ли не бегом, вел их извилистыми закоулками, подняв над собой масляную лампу, едва освещающую путь. Тусклый круг света рывками выхватывал из мрака проемы дверей и окон, то закрытых, то распахнутых, ведущих в темноту, в которой кто-то шептал, смеялся, стонал.Запахи жареного мяса и специй сменялись вонью пота, смешанного с духами, а в следующем коридоре пахло уже чем-то иным: апельсинами, кожей, свежим хлебом, перегретым ламповым маслом, навозом или благовониями. Однажды они вышли во двор и прошли мимо посеребренных лунных светом подмостков, на которых молча прыгали, кувыркаясь в воздухе, двое обнаженных до пояса мужчин в узких штанах и маленький мальчик в набедренной повязке. Потом в высокой пустой комнате без окон едва не натолкнулись в темноте на
Закат пах жасмином. В Харузе выращивали десятка полтора его сортов, ухитряясь растянуть цветение с весны до осени, и если Тарисса пахла морем, Аккам — ладаном, вином и розовым маслом, а Иллай — степью, то Харуза, стоило закрыть глаза, благоухала жасмином почти весь год. Справедливости ради следовало отметить, что добавлялись и другие нотки: полыни, мускуса, жареного лука и толченого чеснока, перченого мяса и смачной коровьей лепешки, оставленной проходившим мимо стадом, но запах жасмина властвовал над этим всем. Раэн вдруг обнаружил, что сладкая духота, прежде оставлявшая его равнодушным, теперь не на шутку раздражает. Дело, конечно, было совсем не в жасмине. Он потер пальцами виски, в очередной раз перечитывая несколько слов на листке бумаги, и устало вздохнул.Ир-Кайсах, второй час терпеливо играющий сам с собой в нарды, с интересом покосился на мага, ответившего ему мрачным взглядом. Пожав плечами, наемник в очередной раз бросил кости, следя за ними пристально,
— Да чтоб его шакалы сожрали! А душу демоны утащили в самую глубокую преисподнюю!Обладай проклятья Халида свойством исполняться, Разифу Черному пришлось бы худо… В обычной темноте Зеринге видел неплохо, но мрак подземного коридора был густым, словно чернила. А предусмотрительно прихваченная лампа гасла каждые несколько мгновений, что Раэн объяснил чарами, наложенными на коридор.— Сын шелудивого кобеля и безносой шлюхи, рожденный на помойке! Кому придет в голову жить под землей? — выдохнул Халид.— Тому, кто ценит безопасность и одиночество, — пояснил Раэн, останавливаясь и терпеливо поджидая. — Разиф очень редко выходит наверх, и собеседники ему тоже не нужны. А тот, кто приходит по делу, готов пройти через что угодно, не только через этот коридор. Осторожно, яма!— Угу… О, проклятье!Раэн щелкнул пальцами. Маленький шарик света сорвался с его руки и повис в воздухе, озаряя темноту ровным си
Золотой закатный свет струился в маленькое окошко под потолком, и лампа, заправленная свежим бараньим жиром, вторила ему на подставке в углу. Даже у Надира в комнате окно было больше, а спальня, отведенная самому высокому гостю, чем-то неуловимо напоминала темницу. Может быть потому, что Надиру последнюю неделю все напоминало темницу: комнаты, стража у каждого входа, взгляды и шепот за спиной.— Завтра с рассветом тронемся в путь, — сказал дядюшка, запив последний кусок лепешки кислым молоком и вытерев губы тыльной стороной ладони. — Благие боги в милости своей даровали хорошую погоду, раненые оправились настолько, что могут сесть в седло, а те, кому суждено было умереть, покинули этот мир. Нечего больше ждать, пора ехать.Надир посмотрел на его безмятежное лицо, перевел взгляд на почтительно жующего джандара ир-Нами и понял, что решение об отъезде было принято давно, только ему об этом никто не потрудился сообщить.Конечно, если бы его выпуска
Стоило Халиду привыкнуть к очередной странности целителя, как тот удивлял еще чем-нибудь, словно нарочно старался. Вот куда отправится здравомыслящий человек, решив завести собаку? Ясное дело, что к мастеру, разводящему нужную породу. Хоть сторожевую или бойцовую зверюгу, хоть пушистую девичью игрушку, что и собакой не назовешь, — в Харузе можно купить породистого щенка на любой вкус и кошелек. А можно подобрать и взрослого пса, уже отлично выученного всем собачьим премудростям.То ли такая простая мысль не пришла в высокоученую голову, то ли чародею было попросту скучно — уж в жадности Халид его точно не заподозрил бы — но однажды Раэн вернулся домой, притащив на руках огромную тощую собаку при последнем издыхании. Бережно уложил на диван, сходил в мастерскую и вернулся оттуда с глиняным горшочком, в каких лекари держат снадобья, и куском чистой ткани.Подойдя из любопытства поближе, Халид разглядел, что белая собака размером с крупного волка не прос
Огромный шершень, влетевший с улицы, медленно полз по стене рядом с окном, словно полуденная жара сморила и его. Крылья угрожающе гудели, полосатое тельце упрямо продвигалось к одному ему понятной цели. Халид лениво приподнял веки, отыскал взглядом источник беспокойства. Опустил руку на столик рядом с креслом, не глядя нащупал тяжелый нож, тщательно примерился... Глухой стук оборвал дребезжание крыльев.— Хороший бросок.Халид обернулся к дивану, хмыкнул и сообщил:— Я уж думал, ты решил заснуть лет на сто, как семь дочерей шаха Такура.— Размечтался...Раэн сладко зевнул, потянувшись и заложив руки за голову.— До чего же хорошо быть живым, — задумчиво сообщил он, глядя в потолок. — Только есть очень хочется.— Ничего удивительного, ты два дня проспал как убитый. Кофе хочешь?— И кофе тоже. Мне кажется или у нас пахнет пловом?— Не кажется. — Халид встал. &mdas
Два дня прошли пусто и незаметно.Первый из них Халид проспал, зарывшись в подушки и укутавшись тонким покрывалом, не чувствуя ни жары, ни холода, а только глубокий, почти пугающий покой. Вечером встал, накинулся на еду — Раэн только кивнул одобрительно — и снова свалился на диван.На второй день столько спать уже не получалось, так что он просто лежал, глядя в окно, за которым пылало знойное харузское лето, и думал, думал… Чародей появлялся в комнате всего пару раз, брал какие-то вещи и снова уходил в свою закрытую матерскую. Вечером он вышел оттуда и позвал Зеринге ужинать — мальчишка из «Черного льва» принес еды, которой хватило бы на полдюжины голодных водоносов. И снова за столом они молчали.А утром третьего дня Раэн ушел из дома, напоследок бросив небрежно то ли совет, то ли приказание хорошо отдохнуть, будто Халид устал за два дня безделья. В спокойном и всегда чуть насмешливом голосе почудилась издевка, но Зеринге уж
Фигура чинки, закутанная в длинное шерстяное покрывало, соткалась из ночных теней, стоило Халиду вслед за Раэном покинуть проклятый дом и выйти на улицу. Ива жалобно поскрипывала и шелестела ветвями в полном безветрии, и лишь эти звуки нарушали жуткое безмолвие, накрывшее улицу. Раэн молча протянул Минри девочку, и она схватила дочь, прижала к себе, кутая в глубокие складки покрывала, а потом пропела длинную фразу, больше похожую на птичью трель, чем на человеческий язык, пусть даже и чинский.— Сочтемся, — бросил ей чародей и, цепко взяв Халида за плечо, потянул его в разворачивающуюся вокруг серую муть.Несколько ударов сердца — и они вывалились из воздуха, ставшего плотным коконом, возле домика Раэна.Не удостоив Халида ни взглядом, ни словом, Раэн жестом велел ему идти за собой, первым прошел в калитку, пересек мгновенно вспыхнувшую на земле ярко-зеленую линию, погасшую под ногами Халида, и вошел в дом. Сорвал с себя грязную рубашку, покрыт
Раэн легким касанием проверил чувства Зеринге. Настороженная готовность отразить удар, упрямое сопротивление… Халид изо всех сил пытался возвести между ними стену, пользуясь показанным приемом сосредоточения, и у него отлично получалось. Ничего, зато при деле и не думает о всяких глупостях. А заодно и от внушения Лиса прикроется. Оборотень не пустил в ход и половины своего легендарного обаяния, но Раэн уже ощущал, как нарастает звенящее тугое напряжение, укрывающее чинца, будто щит.— Разве я препятствую, Хранитель? — усмехнулся Лис одними губами, и в его глазах заблестели насмешливые искорки. — Тебе нужен кто-то из моих детей? Ищи. Весь дом к твоим услугам, хоть это и против правил приличия.— И ты говоришь мне о правилах? — тихо сказал Раэн, едва узнавая собственный голос. — У нас был договор, Лис. Я позволил тебе жить на моей земле, я закрыл глаза на многое. Рожденный с клыками не станет есть траву. Хищники тоже имеют право
Вернувшись домой, Наргис отпустила Иргану, велев ей не говорить об этой поездке ни с кем, кроме Мирны. Совсем запретить девчонке болтать было все равно, что запрудить горный поток земляной насыпью — рано или поздно вода размоет преграду, и тогда попробуй угадать, куда она устремится. А так Иргана изольет лучшей подруге душу, пожалуется на хозяйку, которая ничего не рассказала изнемогающей от любопытства девице, да и успокоится. А если нет, серьезная скромница Мирна сумеет ее осадить, объяснив, что в дела госпожи лучше нос не совать, если дорожишь своим местом… В Маруди ир-Бехназе Наргис тем более была уверена, как и в его людях. Всех воинов, сегодня ее сопровождавших, взял на службу еще отец, а Солнечный визирь Бехрам ир-Дауд знал толк в людской верности и умел назначить правильную цену за молчание.Оставшись одна, она закрыла окно в сад и задернула на нем плотный трехслойный полог, не позволяющий увидеть даже тени. Опустилась на колени рядом с кроватью, сдвинула