ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Я бесился, носясь по квартире уже два часа. Полдесятого, ночь, а Даши нет. Небось с каким-нибудь еще Эдиком гуляет. Не знаю, когда она успела так затронуть меня за живое, но ее все еще нет, и я места себе не нахожу!

Рычание вырывалось само собой. Праздники. Елки, песенки, Дед Мороз! Тьфу!

Заметавшись по квартире, заметил на шкафу коробку с новыми туфлями, которые она вчера с любовью мерила перед зеркалом. Еще посмеялся про себя ее довольной мордочке. Такая мелочь, а столько радости.

Так высоко на шкафу – она типа от меня прячет. Я злобно осклабился. Подтащив зубами стул, неловко вспрыгнул на него, слишком мелок он для меня оказался. Встав в полный рост, качаясь на задних лапах, с остервенением стукнул по коробке. Та с шумом слетела на пол, открывшись в полете. Вслед за ней с раздражением спрыгнул и я, сотрясая весь этаж. Рядом со стеллажа со звоном упала и разбилась высокая хрустальная вазочка с мелочью, осыпав паркет осколками и монетами.

Ничего. Переживет. Надо вовремя домой возвращаться!

Я, хищно оскалившись, подобрался к туфлям.

Сегодня мое начальство в лице Натальи Семеновны с утра носилось по коридорам с перекошенным от напряжения лицом и паническими воплями: «баланс», «отчет», «конец квартала», «годовой отчет», точно репетируя роль огнедышащего дракона.

Все ясно! Она, очевидно, готовится к ролевым играм по Толкиену. Иначе не объяснить раздраженный рык, то и дело переходящий в рев раненого зверя. Наталья Семеновна талантливей всего изображала Сарумана, «доброжелательно» подкладывая мне на стол все новые задания.

– Даша, ты счета, что я тебе вчера оставляла, провела? – блестела она глазками. Если напомнить ей, что после она дала уже три поручения, мне всю жизнь будут припоминать «мою злопамятность». – Там на моем столе новые лежат… а ты их в квартальный отчет внесла? – Я кивнула, устало потерев лоб, но Наталья Семеновна не успокоилась: – А в годовой?

Я старательно кивала. Вообще-то подготовка годового отчета – ее работа, но она милостиво «доверила» ее мне. Это у нее хобби такое – «доверие» называется. Мягким тоном перепоручить сотрудникам свою работу, а в случае неудачи отправить на ковер к генеральному как не оправдавших «высокое доверие» Натальи Семеновны.

Затишье, изредка поселявшееся в соседних кабинетах, меня не коснулось, и я весь день чувствовала себя хоббитом, спятившим от окружающего безумия и мечтавшим о полной кружке горячего кофе и прочной норке под столом… еще бы не помешал огромный амбарный замок на двери кабинета. Да, это было бы самое то…

Но это все мечты. И домой после бешеного дня я возвращалась, еле передвигая ноги от усталости. Еще не добралась до остановки, когда нога вдруг за что-то зацепилась, и хрясь – у сапога сломался каблук. Я потеряла равновесие и чуть не упала в лужу, разлившуюся вдоль бордюра. Достойное окончание дикого дня.

– Чер-р-т-т! – взвыла я, с ужасом глядя на ущербный каблук. – Еще одни сапоги на помойку… А я за ремонт пока не расплатилась!

Несчастная, хромая, поползла домой пешком, жалея себя до слез. Решила, что в час пик, когда все возвращаются с работы, толпа будет мне уже не по силам. Я брела по улицам мимо наряженных елочек и бегающих огоньков. Кругом играла музыка: как обычно в это время – новогодние песни, накопившееся почти за два столетия звукозаписи. Снега пока не было, наверно, в этом году получится, как у Пушкина в «Евгении Онегине»: «Зимы ждала, ждала природа. Снег выпал только в январе…» Зиму ждали все. Но – увы. Пока кругом царила постылая серость. И все же все жило в ожидании праздника.

Мимо освещенных радостных витрин и уютных вечерних окон, за которыми светились украшенные елочки, я, убитая, плелась домой. Даже ночные жулики, вечно снующие перед универмагом, верно проникнувшись моей горькой долей и настроением наступающего праздника, не пытались приставать, и я совершенно мирно добралась до своего логова, расположенного в получасе езды от работы.

Уже немного успокоившись и даже отдохнув, на три часа позже, чем всегда, я вошла в подъезд. Поднялась по лестнице в квартиру… но то, что я считала благополучным окончанием неудачного вечера, оказалось «апофигеем». Моя выдержка кончилась. Вся и насмерть. В прихожей на коврике у входа валялись мои новые туфли, растерзанные с особой жестокостью.

Поначалу не осознав, что это лежит под ногами, я спокойно вошла в открытую дверь. Бросив ключи на полку перед зеркалом, повесила сумку на вешалку, лениво стянула шарфик – и тут только увидела. От переизбытка ярости я с глухим звуком уткнулась лбом в дверь, ведущую в комнату, и, заведя глаза под потолок, в голос застонала:

– Боже, за что?

Пират сгрыз мои лучшие туфли! Гад! Я весь сентябрь ничего не покупала, доедала запасы, чтобы приобрести на всю зарплату эти потрясающие туфли на шпильке. Не обувь – мечта! Безумно удобные, ноги в них почти не устают, и это несмотря на двенадцатисантиметровый каблук! Я уже молчала о том, что смотрелись они куда дороже, чем стоили, а ведь обычно бывает наоборот! Это была сбывшаяся греза. Вот именно – была…

Разозлившись, я схватила поводок и, как была на сломанном каблуке, поволокла вредителя на улицу, распахивая встречные двери ногой.

– Ты! Ты – подлец! Я терпела твои выходки целый месяц! Все! С меня хватит! – шипела я в гневе на черное лохматое чудовище, с интересом наблюдающее за моими действиями. – Я копила на эти туфли, отказывала себе во всем, а ты?! Подлец! Как ты мог?! Ну все! Брошу тебя к хвостам собачьим!

Выволокла из подъезда этого упирающегося негодяя без капли раскаяния на морде и потащила в соседний парк с твердым намерением оставить там. Навсегда!

Свернула с аллеи на заброшенную детскую площадку и оставила пса под невысокой рябиной, увешанной спелыми красными гроздьями.

– Надеюсь, у тебя хватит ума не доводить следующего хозяина, – раздраженно сказала я и, отшвырнув поводок в сторону дерева, ушла, не оборачиваясь.

Я недоверчиво смотрел ей вслед. Вот идет, бедрами виляет! Кокетка!

Ха, а она ведь это серьезно! Я чихнул.

Даже не обернулась.

Со вздохом улегся на пожухшую травку, положив голову на лапы. Дура! Настоящая! Туфли ей жалко! А меня ей не жалко? Даже не задумалась, с чего это собака такая разумная? Всю ее болтовню понимает.

Я тихо заскулил. Дались мне ее туфли!

Нечего задом вертеть, а то…

Я немного полежал, рассматривая ночную аллею.

Кажется, снег будет. Пахнет так… по-зимнему.

Сняла бы ошейник – купил бы ей таких туфель коробок с десяток…

Нет, заявляется ночью, еще и требует от меня спокойствия!

Черт меня дернул… И ничего не добился…

Ушла без меня! Потом думай, где она и с кем!

Вот именно!

Нет, ну какая мне разница? Мне надо разобраться с врагами! Как можно скорее! А у нее вновь ума не хватило сорвать с меня этот треклятый ошейник!

Из вредности с остервенением почесался, вызвав приступ брезгливости у проходившей мимо старушки. Больше моя персона ни у кого интереса не вызывала, и я, расслабившись, завалился спать.

Но не тут-то было. Толпа малолетних идиотов, бредущая через парк, заметив спокойно спящую собаку, тут же ринулась ко мне.

– Фить, фюить, собачка! – засвистел крепкий черноволосый мальчишка с замашками вожака. Сунув руки в карманы теплой кожаной куртки, сплюнув, сказал: – Тупая шавка!

Когда Даша в гневе кидала поводок, тот случайно зацепился за крепкий сучок. Я осознавал, что простой болтовней с ребятней не кончится. Орава – человек шесть, среди них была и пара девчонок, все смотрели на меня, как на пасхального кролика, намереваясь развлечься по полной.

Грозно приподнявшись на лапы, пристально поглядел на мальчишку. Ничего с ним сделать я не мог: на мне поводок с парализатом. Хотя, конечно, и без поводка трогать не стал бы. Мелкий, совсем молокосос.

Одна из девочек в блестящей облегающей, будто ее натягивали на нее с усилием, одежде, небрежно откинув длинную челку с глаз, томно сказала:

– Я хочу этого песика! Влад, давай возьмем его! Буду на нем кататься. – И она заливисто рассмеялась.

Вот еще любительница собачек. Вновь вспомнил Дашу. Стало так мерзко… И зачем я…

– Ладно. Сейчас возьмем, – ухмыльнулся Влад, отломав доску от детских качелей, из которой, как два клыка, торчали длинные гвозди. Вздыбив на макушке и так взъерошенные волосы, пацан нагло попер на меня. – Сейчас покажу ему, кто здесь хозяин, и возьмем. Для тебя. – Потом, что-то вспомнив, резко повернулся к девчонке: – А с тебя-а-а, Ритка…

– Да ладно, Влад, ты меня знаешь.

Все заржали.

– Знаю…

И тут же повернулся ко мне и резко обрушил на меня доску. Удар по силе был так себе, но гвозди продырявили кожу спины, причинив боль. Ужасную боль. Я оскалился на обидчика, отпрыгнув так, что во второй раз меня зацепило совсем немного, но Влад, заводясь от моего молчания, ударил еще раз, метя гвоздями в уши.

Под улюлюканье и крики я изворачивался от ударов, как мог на натянутом ошейнике. Все это время где-то глубоко внутри крутилась мысль, а настолько ли не правы мои враги, собираясь уничтожать людей?

Тут еще кто-то набрал камней…

Но все прекратила другая девчонка – в черной неприметной куртке и в шапке с помпончиками на кончиках, напоминающей шутовской колпак. Она подбежала ко мне и закрыла собой.

– Дебилы! Психи! Совсем спятили? Пошли вон, садисты! – Она плакала, ее руки дрожали, но она упрямо пыталась тонкими замерзшими пальчиками отстегнуть заклинивший стальной карабин поводка.

– Дура! Не отпускай! – крикнул Влад. – Он тебя первую порвет! Шизанутая!

– Смелый только против привязанного! Какой же ты трус! А я как дура… в тебя влюбилась… А ты… ты такое ничтожество!

Влад выставил доску вперед, будто защиту.

– Заступница, – бросила сквозь зубы Ритка и, повернувшись к дружку, добавила: – А ты, Влад, – дерьмовый дрессировщик. – И, засунув руки в карманы, равнодушно повернулась и пошла.

Я с трудом поднялся на ноги, весь в крови. В глазах темно…

Хулиганы отступили. Сейчас бы рявкнуть на сопляков, но сил не было. Спасительница, всхлипывая, куда-то медленно повела меня, держа за ошейник. Шатаясь, я брел за ней, не разбирая пути.

– Да пошли вы, курицы, – выругался Влад и, вынув сигареты, небрежно прикурил от металлической зажигалки. Потом сплюнул нам вслед и как ни в чем не бывало, повернувшись к друзьям, предложил: – Пошли по пивку с Новым годом, а? Праздник – дело святое!

Девочка вывела меня на хорошо освещенную улицу с оживленным движением. Едкий запах бензина и выхлопных газов привел меня в чувство, и, медленно шагая рядом с ней, я пытался понять, куда мы идем. Решив, что нам не по пути, вырвался, лизнул в продрогшую ладонь на прощанье и побежал в ближайший проулок.

Проклятый ошейник остался на мне.

Я неловко проскочил под сигналами двух мчавшихся навстречу машин, завернул к складу огромного супермаркета и спрятался в большой картонной коробке из-под стиральной машины, намереваясь зализать те раны, что смогу достать.