Глава 4

— Мисс Тернер, мисс Тернер, — я кивнула каждой и прошла мимо, к лестнице.

За спиной тут же взорвался возбужденный шепот, который меня уже мало волновал.

Поднимаясь по лестнице, я думала о том, что, задавая свой вопрос, я в общем-то и не надеялась на положительный ответ. Нейтрально-доброжелательное отношение моего смотрителя сбивало с толку и заставляло настраиваться на худшее. Но я себе этого не позволяла. Я — Лиза Миллс. Милая, тихая девушка, ни в чем не виновная. А мой надсмотрщик пока что кажется достаточно спокойным, относящимся ко мне без очевидной ненависти, несмотря на весь свой опыт. Даже его переход на «ты» в отсутствии посторонних выглядел не пренебрежительно, а скорее снисходительно, покровительственно. Могло быть и хуже. Много хуже. Я просто буду паинькой и у меня все получится. Да? Да.

Я толкнула указанную дверь на третьем этаже и оказалась в маленькой комнате с низким, мансардным потолком. Кровать, тумба, стул, узкий шкаф. Запах пыли с ноткой лаванды, исходящей от стопки белья на кровати. Я посмотрела на полотенце и подумала, что неплохо было бы помыться. И я даже взялась за ручку двери, чтобы спуститься и спросить у светлого, где я могу это сделать, но почти сразу передумала.

Завтра.

В этой комнатке, совершенно не похожей на тюремную камеру, я вдруг почувствовала себя человеком. В ней было что-то похожее на клети студенческого кампуса — и создавалось иллюзорное ощущение, будто я вернулась на несколько лет назад, в дни, когда все было совершенно иначе. Когда мы не могли даже представить, какое будущее нас ожидает.

И мне отчаянно захотелось продлить это ощущение. А для этого было достаточно просто не выходить пока из этой комнаты. Только и всего.

Я положила чемодан на кровать и щелкнула пряжками замка, чтобы удовлетворить, наконец любопытство.

Государство заботилось о своих гражданах. Даже провинившихся. В чемодане обнаружились два одинаковых грязно-серых платья — что-то среднее, между тюремной робой и нарядом горничной — набор гигиенических принадлежностей, два комплекта простенького хлопчатобумажного белья, две сорочки две пары грубых чулок, теплые ботинки с толстой подошвой, плотный кардиган и «Памятка для отбывающих срок с правом искупления».

Последнее меня почему-то до невозможности развеселило. Я отложила занимательное чтение на другой раз, небрежно побросала все богатство обратно в чемодан и, переодевшись в сорочку, забралась в кровать.

Дом. Комната. Свежее, вкусно пахнущее белье. Иногда, не так уж и много нужно человеку для счастья.

Мэтт

Когда Том высказал мне свою просьбу, я сначала подумал, что он то ли шутит, то ли издевается, то ли не в себе. Остановившись на последнем варианте, я высказал искреннюю озабоченность его душевным здоровьем:

— Ты сдурел?

Наверное, голосу не хватало то ли искренности, то ли озабоченности, потому что старый друг, боевой товарищ и по совместительству жених моей сестры, а значит, будущий, чтоб его, родственник только поморщился. И продолжил упорствовать как в собственном здравомыслии, так и в желании осчастливить моей семейство дармовой рабочей силой.

— Мэтт, ну я тебя как друга прошу, ну некуда ее пристроить. Программа держится на соплях и загибается, а ты же понимаешь, как для меня это важно! Это временно, пока я не найду для нее другой дом. Ну пойми, она совсем одна и без вины виноватая.

Только Том мог назвать без вины виноватой представительницу темного рода. Ну и еще пара-тройка человек, ностальгирующих по времени «до».

Как ни странно, я не ненавидел темных. Несмотря ни на что. Не ненавидел и не презирал. Они были мне глубоко безразличны. Все равно практически все, кто стоял у истоков восстания либо погибли в бою, либо приняли смерть от рук правосудия. А остальные... Остальные — такие же пешки, как и мы, светлые. Убивали так же, как и мы. И умирали так же, как и мы. И теряли близких так же, как и мы. Просто мы — победили, а они нет.

Что вовсе не означало, что мне настолько плевать, что я готов притащить в дом одну из них.

— Нет.

— Мэтт!

— Да с какого перепугу? Сдай ее кому-нибудь, кому оно надо. Мы вполне можем позволить себе горничную, благодарю.

— Да будь ты человеком! Это всего лишь женщина, одинокая и напуганная. Да еще и без магии! Она в этой войне потеряла едва ли не больше, чем ты! — вскипел Том.

И почти сразу осекся. Наверное, даже до того, как на моей физиономии проступила каменная маска.

Я молчал. И думал.

Том тоже молчал. И все больше нервничал, вглядываясь в мое лицо.

— Мэтт? Мэтт, прости, а? Ну я не…

— Давай сюда свою темную, — невыразительно произнес я, приняв решение, и, не дожидаясь реакции друга, стянул с его стола папку с ее личным делом.

А теперь мне предстояло принять на себя последствия этого решения. И если кто-то скажет, что семейный ужин совершенно не похож на столкновение сил темных и светлых, то тот не ужинал с семейством Тернер.

Когда я зашел в столовую все уже были в сборе. В воздухе потрескивала гроза, и я даже испытал нечто похожее над предбоевой азарт с его выбросом адреналина. Мать сидела, поджав губы. Камилла скучающе теребила салфетку. У погодок Абигайль и Синтии, похожих как близнецы, глаза блестели от возбуждения.

Не обращая на все это ни малейшего внимания, я прошел на свое место и, не поддаваясь на провокации, потянулся к блюду с мясом. Только когда я закончил накладывать и даже отправил первую ложку в рот, до матушки дошло, что первым начинать витающий в воздухе разговор я не планирую (я враг себе, что ли?). Она зыркнула на дочерей и те тоже потянулись к еде, а когда, наконец, все были осчастливлены порцией ужина, проговорила спокойно и с деланной непринужденностью:

— Мэттью, ты не хочешь нам ничего объяснить?

— Не хочу, — буркнул я. — Но разве у меня есть выбор?

Старшая из младшеньких от души пнула меня под столом. Я скривился и великодушно поделился:

— Как я уже сказал, Том попросил меня о помощи в его программе, и я согласился. Девушку зовут Лиза Миллс, и она будет жить с нами на правах помощницы по дому. Что тут еще объяснять?

— Дорогой, тебе не кажется, что подобные решения ты должен согласовывать с нами?

— Она никого не потеснит, никаких вложений не потребует, окажет помощь в ведении хозяйства. Решение каких бы то ни было проблем, которые могут быть с ней связаны ложится исключительно на меня. Так что нет, мне не кажется, что это решение я должен был согласовывать.

— Но она будет жить в нашем доме!

— И?

— Темная!

— И?

— Это недопустимо!

Я испытал острое желание бросить ужин и уйти к себе только потому, что знал, что будет сказано дальше и это заранее бесило, но в разговор неожиданно вступила Камилла:

— Война давно закончилась, мама. Нет больше темных и светлых.

— Еще скажи, что ты считаешь это разумным! — возмутилась матушка. — И объясни мне, дорогая, как вообще твоему Тому могла прийти в голову подобная идея? За кого он нас принимает?

— Он настолько же мой, ма, насколько и Мэтта… — сестрица нарочно пыталась держать нейтральный тон, и я на всякий случай отодвинул ноги подальше — на ком-то же ей надо будет с таким трудом сдерживаемые эмоции спустить. — Я была не в курсе этой просьбы, но раз Том попросил нас, значит, так надо. А Мэтт действительно имел право принять такое решение. И я уверена, что мисс Миллс не доставит нам хлопот — это не в ее интересах.

— Да! — подала голос Абигайль. Девице стукнуло пятнадцать, и она пребывала в святой и наивной уверенности, что теперь имеет право голоса в семейном совете. — Я тоже за то, чтобы она осталась. Нужно же показать этой дряни, где ее настоящее место!