Тело, в которое вселяют чужую душу, теряет способность к развитию и не подвержено изменениям. Этот мальчик никогда не вырастет, никогда не постареет и никогда не умрет. Его убьют. Может, через день, а может, через века. Визирг просто предлагает сократить этот срок.
Но понимать — это одно, а принять — совсем другое, особенно, если речь идет о смерти. Человек внутри меня это знал. Но молчал.— Информацию за смерть. — Молодой целитель пожал детскую ладошку. — Сделка.Мальчишка облегченно выдохнул. Впервые с того момента, как мы вошли, на бесстрастном детском лице появились эмоции, и губы чуть раздвинулись в улыбке.— Информация, — сразу стал выполнять свою часть обязательств визирг. — Тур Бегущий исходил Бурый или, как говорят люди, Уральский хребет вдоль и поперек, иногда спускался на равнины. Здесь описан один случай из многих. — Тонкая рука указала на дневник. — Две стёжки у подножия Сосновой. Вепрева пустошь — глухой угол на двадцать дворов, где «никоих следов ушедших тута сродясь не видавши». И перевалочный пункт восточников, через который везут товары — «вломную клажу». Большая и маленькая стежки. Так почему Тур, спустившись с гор, прошел мимо широкого Подгорного к махонькой Пустоши?— Восточная стёжка чуть в стороне, — пожал плечами Мартын.— Ответ неверен, — строго сказал визирг. — Тур спустился, заночевал в Пустоши и вернулся по своим следам: «Подумавши, решил вертаться на тропу Висельника тем же ладом». А там, здравствуй, низшие, еще одна стежка, которую он умудрился не заметить, когда шел в первый раз. Подвий, что шел с закрытыми глазами?— Он не знал, что там стежка. Может, не видел, не чувствовал, или не обратил внимания, — предположила я. — Тысячи шагов, легко пройти мимо.— Ответ неверен, — повторил мальчик.— Человек мог, но не нечистый, — фыркнула явидь. — Мы никогда не проходим мимо. Он нашел пустошь, но не смог унюхать более шумный и пахучий Подгорный? Бред.— Следы, — дошло до меня. — Когда он шел в Пустошь, следов груза — «вломной клажи» — не было.— А когда возвращался, были, оставленные «третьего дня». Но он провел на северной стёжке меньше двух суток. Как такое может быть? — удивилась змея.— Очень просто, — ответил визирг. — Когда он шел туда, ни следов, ни стёжки в нашем мире не было.— «Нехорошая была ночь», — пробормотал молодой целитель, забирая у меня книжку. — Свернувшаяся кровь, плесень в зельях, шагнувшие вперед деревья… Это не лес сдвинулся, это безвременье.— Когти не выскакивают сами по себе, — добавила явидь. — Детей что-то напугало, что-то заставило их защищаться, пусть это было во сне.— Еще они могли вырасти, — сказал мальчик. — Сколько времени отсутствовала стежка в нашем времени? А сколько прошло там, где они оказались? Кто знает.— Нехорошая ночь, — повторил целитель. — Но не было ни слухов, ни разговоров?— Точно. И не будет. — Мальчик по-взрослому расправил плечи. — Мой хозяин велел уничтожить даже, — он указал на журнал, — упоминания.— Хозяин? — переспросила Пашка.— Не сам же я здесь появился, — визирг поджал губы.А я подумала: раз исчезла стежка восточников, значит, Простой играл с одним из артефактов ушедших.— Не думаю, что вам надо знать подробности, — добавил взрослый, запертый в тело мальчика.— Согласна, — кивнула явидь.— Информация за смерть, моя часть сделки выполнена!Я вздрогнула, ощутив на плечах тяжесть решения, с которым молчаливо согласилась.— Ольга, выйди, — скомандовала змея.Я знала: мне не остановить то, что должно произойти. И это знание требовало присутствия в этой комнате здесь и сейчас. Надо перестать прятать голову в песок. Остаться и посмотреть, как убьют ребенка, кого-то, кто выглядел, как ребенок. Но необходимость и желание редко идут рука об руку. Перспектива увидеть эту смерть привела меня в ужас. Явидь поняла это раньше всех. Поняла и отдала приказ, позволяя человеку еще раз отвернуться.Я вышла, давая себе слово, что этот раз будет последним, что в следующий раз буду смотреть в лицо смерти наравне со всеми. Но в этот момент гордиться тем, что моя кровь чиста, не получалось.Дети стояли там же, что и несколько минут назад, у корявого ствола березы. Алиса вытянулась в струнку, тело чуть подрагивало, ноздри трепетали, втягивая прохладный ночной воздух. Легенда зимы чувствовала прошедшую в двух шагах смерть.— Это был визирг, — не удержалась от упрека я.Кровь демона не могла не опознать чужую душу в детском теле хотя бы потому, что всегда видела суть вещей, а не их обертку.— Вы сами велели нам не лезть. — Прозрачные глаза дочери сверкнули.Справедливо, но я не уверена, что мне нравится такая справедливость.— И еще не раз велим. — Из распахнутых дверей корпуса выскользнула Пашка.— Где книга? — спросил Марк.— Визиргу велели ее уничтожить, — ушел от ответа вышедший следом целитель. Не вранье, но и не правда. Нечисть в совершенстве владеет мастерством недосказанности. Алиса сморщила носик, Мартын вроде и не лгал, но слишком уж выразительно оттопыривался задний карман его брюк, слишком яркой была желтая обложка.Убийство много времени не заняло, и за это я была благодарна. Кто бы мог подумать, что наступит день, когда я скажу спасибо за смерть ребенка.— Значит, вы ничего не узнали? — Сына падальщика волновал результат, та ниточка, которая могла вернуть отца.— Нет, — на этот раз молодой целитель ответил честно, — но мы идем туда, где можем узнать. — Видя, как сверкнули безумной надеждой карие глаза, добавил: — Мы идем, а вы остаетесь.— Но… — Мальчишка дернулся.— Предлагаю сделку, — Мартын с серьезным видом склонился к Марку, — я постараюсь вернуть наших отцов, а ты сохранишь то, что мы здесь оставим.Парень захлопал глазами.— Я оставляю здесь брата. Очень маленького беззащитного брата. Она, — кивок на змею, — сына. Ольга — дочь.— Ага, — подтвердила легенда зимы, — очень маленькую и беззащитную дочь. — Алиса выставила палец и полюбовалась на коготок. — Кстати, мама, носки у меня есть, а вот пилочка не помешает.Я даже не стала укорять ее за подслушивание, бесполезно и как-то глупо. Чувство неловкости серой мышью заскреблось внутри. Моя дочь слышала, что Пашка говорила о Венике. И обо мне. Я не знала, как относиться к тем словам, и не могла представить, как отнеслась Алиса. Но, судя по улыбке, шокировать легенду зимы не удалось. Она не я. И слава Святым.— Присмотри за ними, — словно не слыша Алису, продолжал Мартын и протянул Марку ладонь. — Сделка?Мальчишка подумал и пожал руку целителя.— Сделка.Больше всего это походило на договор о намерениях, которые так любят заключать политики. Вроде все правильно, и в душе отклик находит, но исполнять никто не собирается. Одно слово «постараюсь» сводило на нет любые обязательства. Но сын Веника был еще слишком мал, чтобы понимать, насколько сильными могут быть не данные обещания.— Я сейчас расплачусь, — нарушила торжественность момента Пашка. — Тебе не целителем, а вожатым в лагере для умственно отсталых детей работать.Я мало где бывала, мало путешествовала. Ездила в детские лагеря, но не дальше границы области, маме так и не удалось выбить нам путевку в легендарный Артек. Куда еще? Дом отдыха, пара экскурсий в Москву, к бабушке на Климовские карьеры, к брату в Переславль, тогда он еще работал, не пил и был жив. К сестре на другой континент не выбралась ни разу, не успела, ушла на стежку. То время, вроде бы обычное, человеческое, сейчас вспоминалось с теплом. Тогда я знала, кто я.До Вепревой пустоши добирались верхом, по нашей тили-мили-тряндии не проложено железных дорог, как, впрочем, и никаких других. Вагон покачивался в такт перестуку колес, рельсы убегали вперед, иногда встречаясь с другими, иногда расходясь в разные стороны. Транссибирская магистраль, как свидетельствовал буклет, выданный в окошке кассы вместе с билетами, и который так и не поднялась рука выбросить, уходила на восток. Северный путь, как его еще назвали (поживешь на стежке, поневоле начнешь обращать внимания на такие об
Я стиснула зубы и направилась следом, глаза то и дело возвращались к влажному от крови и дождя камню, к неподвижному телу на нем. Палач переступил соляную черту, перекинулся парой слов с седоватым старичком в клетчатой рубашке, хлопнул по заду замешкавшуюся женщину. Высокий мужчина с перекатывающимися под кожей мускулами, с темными волосами, пронзительными голубыми глазами и ленивой улыбкой. На вид — чуть больше сорока, из той породы мужчин, что нравятся всем женщинам без исключения. Из тех, кто обладает первыми красавицами и заставляет таких, как я, кусать от зависти подушку.— Рад видеть. — Палач протянул парню руку, от улыбки на его щеках обозначились ямочки, в чертах лица, в линии губ появилось что-то неуловимо знакомое, при взгляде на этого мужчину, мне вспоминался экран черно-белой «Радуги» и лица актеров. — Гости в Пустоши редки.— Эээ. — Молодой целитель пожал широкую ладонь и отчего-то смешался. — Я… мы&
Предупреждению мы не вняли и уже через десять минут стояли перед домом с ажурными коваными решетками. Желтая тетрадь была предусмотрительно убрана в рюкзак. Ворота гаража, пристроенного к дому, открылись, и мы увидели гвоздаря.Позади кузнеца, там, где должна стоять машина, располагалась мастерская. Пылала жаром печь, в длинных мускулистых руках кузнец держал отнюдь не кузнечный молот, а рычаг современного механического пресса. Шишковатый череп повернулся в нашу сторону. Одного взгляда хватило, чтобы понять, почему Илие не стоит напоминать о визите Тура Бегущего. Он был робазом. Родами погибла его мать, его жена, а вот теперь и дочь. Ее убил плод, что оставил в ней путешественник, остановившийся в его доме на ночь. Еще один род, принимающий смерть от своих детей: либо при рождении, либо после их совершеннолетия. Дочь не доросла до того, чтобы поднять руку на отца, но зацвести для мужчины — успела вполне.— Убирайтесь, — высказался Илия, снова повернувшись
— Классно поговорили, — шипела змея, улица уже была темна, свет в окнах домов ложился на дорогу размытыми прямоугольниками. — Люблю задушевные беседы, особенно когда оппоненты настолько близки, что обходятся одними намеками.— Мы здесь никто. Ни сказать, ни приказать, ни заставить, прикрываясь именем хозяина. Прогоняют — уходи или дерись. — Простая истина возмущала и озадачивала молодого целителя.— Эти ведьмаки из Пустоши и из Подгорного братья по отцу, — сказала я.— Спасибо, святая Ольга-заступница, вразумила. — Пашка изобразила шутовской поклон, впечатление портили лишь выскочившие черные когти. — Плевать мне на их родство. Что тут, во имя низших, творится? Очередная версия Монтекки и Капулетти? Санта Барбары? Рабыни Изауры? Династии? Супермена? — Он-то тут при чем? — буркнул парень, последнее предположение почему-то его обидело.— У ведьмака в доме что-то хранится&helli
Помнится, мой тайник с серебром был из той же серии, хочешь что-то спрятать — оставь на виду. Жаль, что против нечисти это редко срабатывает. Но без второй части артефакт — не более чем древняя железка и может валяться в пыли хоть до следующей эпохи, чтобы найти артефакт, надо знать, что искать. И кто-то, безусловно, знает.Не успела эта мысль встревожить меня, как грязные доски пола приблизились к лицу, резко встав на дыбы. Тело стало мягким, будто из него вытащили кости. Падения я не почувствовала, зато услышала, как в кармане весело заиграл, задергался сотовый.— Уверен, — сказал, склонившись ко мне, Ксьян, его улыбка осталась такой же располагающей.Моя ошибка. Слишком привыкла считать себя кем-то более значимым, чем обычный человек.В Юково знали, кто я. Мать легенды зимы и старая игрушка хозяина, в которую он играет, хоть и редко, но выкинуть никак не соберется. Они знали, что даже беззубая добыча может укусить до крови, они, пусть и
Заявление о пропаже людей у меня приняли лишь через три дня. Усталый милиционер в мятом кителе и с дурным запахом изо рта нехотя взял исписанный синей пастой лист и покачал головой.— Ну, ушел мужик, чего сразу заяву-то катать? Нагуляется — вернется, сама потом сюда бегать будешь, да в ножки кланяться, чтоб дело отозвали.Должно быть, в те дни я выглядела настолько плохо, что милиционер легко мог представить, как от меня уходит муж, а адреса не оставляет, чтобы не доставала. И его мало убеждали «забытые» деньги и документы.— Хорошо, пусть так, но нет такого советского закона, чтобы ребенка у матери отнять! Я не тунеядка и не алкоголичка, ясно? Надо будет, побегаю и покланяюсь, вы только их найдите. — Возмущение сменилось тихой просьбой, и рука, держащая лист, задрожала.Мужчина крякнул, сдвинул на давно немытых волосах фуражку и, взяв листок, буркнул:— Ждите.И я ждала. Отвечала на звонки друзей и знакомых, го
Я положила книгу на колени и раскрыла. У меня было шесть цифр и имя. Фамилии шли в алфавитном порядке, но не имена, и уж тем более не номера. Вы пробовали осуществлять поиск по цифрам? Нет? Уверяю, много потеряли. Страницы сменяли друг друга, семерки чередовались с тройками и четверками, но нужного сочетания все не было.Мне повезло через четыре часа. Спину ломило от боли, глаза слезились, в голове царил кавардак, но я даже не подумала остановиться. И нашла его.Номер был зарегистрирован не на Сельникова, и не на Алексея, а на Твердина М., проживающего на улице Чкалова, проходившей через всю Пятерку.Через пять минут я уже заводила машину.Пятерка — бывший рабочий поселок, ставший частью города еще до моего рождения. Район так назвали по номеру трамвайного маршрута — «Пятый», единственного общественного транспорта, ходившего туда. Трамваи давно усовершенствовали, это не те дребезжащие чудовища, на которых я каталась в детстве, да и количес
Вот оно. Сельников — барыга, перекупщик. Не знаю, что он продает, но, судя по красным двадцатипятирублевкам, перекочевавших их одних рук в другие, сделка прошла успешно.Я почувствовала удар в плечо, и пьяный голос протянул:— Эй, лялька. — Второй толчок. — Гыть со мной!Он говорил развязно и громко — так, что все начали оборачиваться — толстая тетка и старуха с граблями, Алексей и его уходящий в сторону Первомайской покупатель. Сельников нахмурился и что-то проговорил, наверняка ругательство, но фыркнувший двигателем автобус заглушил звуки. Пьяный попытался подхватить меня под локоток, но качнулся в сторону и едва разминулся с черенком от граблей, которые тащила спешившая бабка.Сельников быстрым шагом направился обратно к светофору. Я бросилась за ним, не представляя, что будет, когда догоню. Бросилась и налетела на полную тетку, которая в очередной раз решила сместиться. Женщина упала, тоненько заголосив, ведро опрокинулось,
— Зачем усложнять, это не камера, никто не запретит тебе переступать порог. Но каждый день ты будешь туда возвращаться. Так будет всегда, год за годом, век за веком. Если заход солнца застанет тебя вне стен — умрешь.— «Всегда» — это слишком долго. — Парень огляделся, Пашка все еще стояла позади него, не сводя горящих глаз с демона.— Торг? Полдела сделано. Заменим «всегда» на «до смерти»?— Моей или вашей?С минуту Простой рассматривал парня.— Давай, моей. — Нога на скамейке чуть шевельнулась, железное перекрытие срезало с подошвы песчаного ботинка еще один осыпавшийся на землю слой.Мартын посмотрел под ноги, зажмурился и глухо ответил:— Выбора ведь все равно нет? Согласен. — Он протянул памятнику правую руку.Простой пожал ее. Парень вздрогнул от его прикосновения, на лбу выступила испарина, словно целителя настиг внезапный приступ лихора
Через час Мартын попытался что-то сказать, вплотную склонившись к затылку. Я скорее уловила его дыхание, движение губ, чем услышала звук.— Что? — громко переспросила я, и ветер унес слово, сделав его частью бури.Он, кажется, повторил, но с тем же успехом.Все имеет свойство заканчиваться, даже песок, каким бы бесконечными он ни казался. Сделав очередной шаг, я вдруг вывалилась в оглушающее тихое пространство. Тело, вырвавшееся из плена хаоса, где каждый шаг давался с трудом, показалось нереально легким и воздушным.— Мы в заднице, — проговорил Мартын.Я опустила вниз натянутую на лицо футболку и открыла глаза. Сказано было даже слишком мягко. Перед нами возвышалась все та же светло-песчаная громада цитадели. Несколько пожелтевших деревьев, скамейки, кусты, чуть правее ряд жердей с увядшими плетьми, за которым пряталось надгробие.— Ты сбилась с пути? — рыкнул парень, поднимая с песка брошенную чуть более часа назад
— Убей! — прорычал парень.Пашка огляделась и, чуть сместившись, потянулась к валявшейся на полу скобе. Мужчина тут же ударил ее в бок рукой, девушка зашипела. Я подхватила железку и толкнула. На ладони остался кровавый отпечаток и кусок плоти, выдранный вместе с инструментом из щеки Мартына, но впервые мне было на это наплевать. Кровь больше не пугала.Тонкие пальцы со сбитыми костяшками ухватились за окровавленное железо. Змея повернулась и дала восточнику сдачи.Скоба вошла острым концом целителю в мясистую ляжку. Мужчина низко зарычал, заглушая равномерный стук маятника, заглушая победный крик явиди и шуршание песка под их сплетенными телами.В руках девушки инструмент не торопился раскаляться, но вполне сгодился в качестве шила. Змея выдернула железку и ударила восточника в корпус, в правое подреберье. Металл вошел в плоть сразу на десяток сантиметров. Звук был очень похож на тот, с которым вилка входит в жесткое мясо, тихий треск разрывающихся в
Я снова посмотрела на монотонно раскачивающуюся Пашку. Так-так-так — сопровождал каждое ее движение маятник на столе. Лучше бы лгуна закончила казнь, потому как в конце ее изысков стояла точка. Смерть. Вряд ли теперь стоит на это рассчитывать. Судьба заспиртованного в банке образца, возможно, не худший вариант развития событий. Самое время позавидовать спутникам, но тело человека не годилось для переселения души.— Ничего?— повернулась ко мне безглазая голова. — Ты уничтожила якорь Киу.— Неправда.Целитель вопросительно посмотрел на хозяина, но тот мотнул головой, оставляя человеку голос. Да, Простой отличался от других хозяев, и, не намеревайся он нас казнить, сказала бы, что в лучшую сторону.— Цветок осени дала обещание похоронить одного из ошеров Кайора. Но когда я снял с него голову, некоторые части тела растащили на амулеты. Она была настойчива. Она искала. Даже после собственной смерти. Невыполненное обещание тоже было
«Право знать» — сознание зацепилось за эту вроде бы обычную фразу, в которой больше пафоса, чем смысла. Но что-то в ней было, что-то знакомое. Право знать — два слова, слышанные ранее и именно в таком сочетании, в таком контексте. Только голос был другой, чуть более насмешливый и небрежный. Я уцепилась за воспоминание, стараясь вернуться в прошлое, представить его как можно четче, ярче. Тембр голоса, движение губ, наклон головы, черные глаза, седые волосы. Староста Юкова, именно он говорил что-то о старых изжитых традициях.Воспоминание было ярким, как вспышка. Сваар, приговоренный за то, что влез в отношения нелюдей накануне прибавления в семействе, уж очень сладкой оказалась их ярость. Не удержался, подтолкнул. В итоге четыре трупа и заложник, опьяневший от силы. Он тоже хотел знать, почему его казнят. За что? За его суть? За его природу? Бывший человек так и не понял, что даже нечисть не гадит в собственном доме.Я помню ответ старика:&laqu
Все смотрели на расколотое глиняное тело, замершие, почти очарованные картиной разрушения. Пользуясь секундным промедлением, Мартын вскочил с пола, подхватил цепь и закинул звякнувший конец на ведьмака, захлестывая шею. Охранник дернулся, но было уже поздно, в свой рывок парень вложил все, что у него было, все оставшиеся силы. Он практически повис на ведьмаке, натягивая цепь, перекрывая охраннику кислород и делая это с непередаваемым наслаждением.Теперь уже восточник пытался призвать магию, но цепь, оказавшаяся продолжением артефакта, не делала различий между охранником и пленником, ей, как и ошейнику, было все равно, что поглощать.Взгляд синих глаз тюремщика на долю секунды переместился на целителя, и Радиф атаковал. Рывок был почти неуловим для человеческих глаз. Вестник перехватил руку с зажатым якорем, одновременно нанося кулаком удар в переносицу. Нога вестника угодила в фарфоровое лицо Киу, вдавливая в пол остатки ее красоты. Денис уклонился от летящего в лицо удар
У стола возник Радиф с искаженным от ярости лицом.— Пошел вон, — рявкнул на Дениса вестник, и тюремщик отпрянул.Я почувствовала горячий комочек у бедра, словно в карман запихнули вынутый из печки уголек. Статуэтка девушки! Ее якорь!— Гаро, наорочи? — прошелестело в ушах, на этот раз я была уверена, что это не воображение.— Гаро, Киу.Глаза Радифа округлились, он издал рык и теперь уже сам схватился за ремень, удерживающий вторую руку.Уголек в кармане прожег ткань и коснулся кожи. Я замычала, кусая губы.«Со Киу», — сказала девушка, вручая статуэтку.Понимание было мгновенным и острым, как удар ножом. Я вдруг осознала, что знаю все, что она говорила мне. Все до последнего слова. И поняла, на что дала согласие.«Она Киу. Она Киу. Она Киу. Она Киу», — слова повторялись в голове, словно запись на заезженной, заикающейся пластинке.Волна чужой души накрыла меня с голов
То, что утро уже наступило, я поняла, когда проступившая на стене дверь распахнулась, впуская в камеру поток тусклого, но с непривычки все равно режущего глаза, света. Еще минуту назад казалось, время тянется бесконечно, и вот его уже не осталось.Гортанный скрипучий голос отдал сухой приказ. Сердце заколотилось о ребра в безумной непонятной надежде. Через порог камеры Киу переступила одна. На вид обычная девушка в джинсах и тунике. Перчатки, на этот раз белые, закрывали руки до плеч.— Наорочи, — просипела гостья Простого.— Киу, — ответила я.Она стояла в прямоугольнике света, напряженная, такая тоненькая и эфемерная, словно ненастоящая.— Сколько у меня времени? — спросила я, постучав указательным пальцем по запястью.Девушка ответила гортанной фразой и со злостью пнула песочную стену ногой в элегантной туфельке.— Согласна, — фыркнула я, происходящее мне тоже мало чем нравилось.Она в два шаг
Я подошла к неровной линии разлома, туда, где пол и потолок коридора перечеркивала оплавленная дыра, и посмотрела наверх. На третий этаж, где я никогда не была, как и на четвертом, и всех остальных. За остатки пола одной рукой цеплялся мужчина, вторая крепко сжимала каменное доисторическое кайло, хотя разумнее было бы его бросить. Тело долю секунды болталось в воздухе, а потом мужчина забросил инструмент и рывком втянулся в верхний коридор.— Идет за мной, да? — выкрикнула я вверх.Он обернулся, сузил черные глаза, под которыми залегли глубокие тени. Аккуратная бородка, присыпанная песком, была похожа на глиняную маску, закрывавшую нижнюю часть лица. Вестник вернулся в цитадель раньше срока, который сам же мне отмерил. Та дурацкая мысль, что вертелась в голове, как вертится слово на кончике языка. Догадка, для которой не было, по сути, никаких оснований, кроме одного. Вода ушла вместе с вестником, с ним же и вернулась.— А за мной ли? Сколько раз ты