Мимо нас с Дахой проплыл на катере полуголый мускулистый спасатель с завязанными в хвост светлыми волосами. Мужчина посмотрел так откровенно на наши груди, выставленные из моря под солнце, что я тут же перевернулась на живот и смущённо спрятала округлости.
– Бонжур, демуазель! – весело крикнул он нам. – Не заплывайте далеко!
Даха ответила, я покраснела, поняв, что он пялится именно на меня. Когда спасатель уплыл подальше, я спросила:
– Слушай, они все в Европе так смотрят или что-то не то с моим купальником? – и снова покраснела.
– О-ля-ля, ты так мило стесняешься! Просто ни одна француженка не станет опускать глазки и краснеть. Отчего ж не попялиться на диковинку из прошлого века с красивой грудью? И, кстати, купальник у тебя весьма эротик, – на французский манер со смехом ответила подруга.
За то время, что Даха живёт в Париже, она заметно изменилась. Словно её сбрызнули французским флёром, отшлифовали европейской раскованностью и нашпиговали целой кучей типичных гримасочек, восклицаний и забавных надуваний щёк. Не в смысле наносной гордости, а в смысле обычного «пуффф» в том случае, когда русский задумается или скажет глубокомысленное «э-э-э». «Пуффф» у французов существует на все случаи жизни и выглядит очень симпатичным.
– Это просто купальник с прошлого года. Я поправилась, а на новый у Паши денег просить постеснялась, – пробормотала я.
– Погоди, – удивилась Даха, – ты же продолжаешь работать вместе с ним! Разве он тебя ограничивает в зарплате? Я думала, в Москве ты больше должна получать.
– Нет, что ты, я получаю. Просто экономлю – выплачиваю потихоньку папины долги.
Даха развернулась ко мне, ещё более удивлённая.
– А разве Павел не покрыл ваши задолженности? Ты же сказала, что он вас спас.
– Спас, конечно, – кивнула я. – Увёз в Москву, дал работу, обеспечил, мы ни в чём не нуждаемся...
– А долг?
– Почему он должен платить долги моего отца? – вздохнула я. – Он и так... Главное, что нас никто не найдёт, особенно эти ужасные коллекторы.
Даха поджала губы.
– Какое-то спасение половинчатое.
– Ну знаешь, больше никто никаким другим образом и не помог. Даже не у всех хватило сердечности на слова сочувствия. Я из группы с однокурсницами в ВотсАп вышла. После того, как у меня случилась беда, только двое написали: «Ой, какой ужас». Остальные продолжили обсуждать предстоящую встречу в ресторане, представляешь? Вот и вся дружба. Пять лет вместе... Пока учились, пока нужна была помощь с домашками, пока я рассылала по электронке переводы и была, как все, – с деньгами на кафешки и шоппинг, я существовала, а потом пшик, и меня нет!
Я даже хлопнула ладонью по воде от нахлынувших эмоций.
Даха нахмурилась.
– Да уж, скверно. А почему ты мне не написала?
– Разве ты миллионер? Ты сама только-только замуж вышла... Неудобно.
– Ну, не только, а уже полтора года как. И какие-то сбережения у меня есть, я могу тебе дать. На время, пока не разбогатеешь.
От неожиданности меня накрыло волной сзади. Я вынырнула, отплевываясь и чувствуя во рту вкус рассола – никак не меньше. Мотнула головой, пытаясь вылить воду из ушей и откашляться. Затем сказала:
– Спасибо! Ты — настоящий друг! С ума сойти, Даш, такое мне никто не предлагал.
– Знаешь, ради меня однажды подруга устроилась к монстру на работу. Так что было, у кого учиться!
– Вика, да? Я слышала про эту историю. Но тебе спасибо! Прям огромное-большущее! – кашлянула я. И растрогалась, аж плакать захотелось – так мягко стало в сердце.
Я, конечно, не буду брать ничего у Дахи – пяти миллионов у неё наверняка не завалялось под матрасом, но сам факт! Приятно, очень.
* * *
Мы поплавали в тёплой, как молоко, воде, которая сама нас держала, позволяя лениво нежиться, и вернулись на пляж, забыв обо всём. Зря!
Паша загорал, заложив руки за голову и выставив едва заметное пивное пузико. В полутора метрах от него стоял «Синие шортики» со своими идеальными кубиками. Капли сверкали на загорелом теле, чёрные волосы были влажными. В голову полезла ерунда о темпераменте итальянцев...
А ведь он итальянец, я точно знаю. Я видела его в Сан-Ремо, в кафе на террасе среди друзей. Все эти мысли пронеслись у меня за одну тысячную секунды. И вдруг «Синие шортики» беззастенчиво улыбнулся мне и подмигнул.
По моим рукам пробежали мурашки. Я тут же отвернулась и подбежала к Паше, обвила руками его шею, ища спасения. Он дёрнулся:
– Соня, ну что за штучки! Холодная, как лягушка! Отойди, ты мне так всё солнце загораживаешь!
А Маню поймал подбежавшую к нему Даху и закружил, они засмеялись, распространяя вокруг себя тепло и песок с пяток. Мне стало завидно. Я отстранилась от Паши, чувствуя почему-то так, будто меня немножко предали. Чуточку, но разве я не заслуживаю тепла? Особенно когда этот в синих шортах так пристально смотрит, что я чувствую его взгляд даже завязками от купальника!
Пытаясь не показывать никому своих расстроенных чувств, я наклонилась за полотенцем.
«И чего это я? Паша никогда не проявляет чувств на людях, считает это пошлым. Он просто такой, и я такая. Что на меня нашло?», – начала уговаривать я себя.
Но тут Красиков передумал и обхватил мою талию. Потянул и прижал меня к себе. Как всегда, немного скованный.
– Иди сюда, крошка!
Я оттаяла мгновенно, улыбнулась и мысленно поблагодарила его за то, что облегчает мне задачу. Пусть «Синие шортики» поймёт, что я занята, и нет необходимости мне вот так подмигивать. Абсолютно никакой! И вообще пляж большой. Здесь мы отдыхаем, и всё тут!
Паша вдруг добавил мне на ухо:
– Обними меня, Сончик! Давай, я разрешаю. Пусть французы видят, что мы тоже знаем толк в этом деле. Достал этот Маню: вы северная нация, северная нация! Как будто сам себе не отморозил всё на полярной станции!
А мне вдруг самой стало холодно, как на полюсе, несмотря на жару Средиземноморского солнца. Я почувствовала тепло от моих друзей и холод между нами с Пашей. Или это только мой мокрый купальник? Я выглянула из-за плеча Красикова, и увидела, как безмятежно уходит к пальмам на набережной «Синие Шортики». Гибкий, раскрепощённый, как гепард, с футболкой в руке. Свобода в каждом движении, в перекатывающихся под атласной кожей мышцах.
Паша похлопал меня ладонью по спине. Маню с Дахой рассмеялись. Вдалеке зазвонил колокол на какой-то яхте. Пахло морем и песком. И мне снова стало ужасно стыдно. И завидно...
Вчера Лука весь вечер за ней наблюдал, набравшись поистине грандиозного терпения. «Не торопиться!» – велел он себе и, кажется, это было весьма разумно. Он ещё в университете любил прорабатывать матчасть для эссе. А в наблюдении и подготовке тоже особый вкус – тонкая игра, от которой можно получить удовольствие. Сложный путь к цели делает его прекраснее, а цель — желаннее.Лука себя показал и принялся вести осаду. И только слепой не увидел бы, что русская Boccасcina1 с подчёркнутой талией и красивыми бёдрами подглядывает за ним, касается своими светлыми, как ночные мотыльки, испуганными ресницами его голого живота и чуть ниже, рук и плеч, оценивает и чувственно прикусывает нижнюю губу, тает зелёно-голубыми, как море на отмели, глазами. Отирает платком предательские капельки пота на дивной, нежной шее.
«Они смотрят на ваши носки!» – прочитал Лука и моргнул. Зачем носки в такую жару? Потом вспомнил про мороз в тридцать градусов в далекой северной стране и согласился: да, пожалуй, чтобы не околеть, можно и три пары натянуть... Наполеону эти советы не встретились, вот его армию и одолели русские.Сайтов под названием «Как впечатлить русскую девушку», к удивлению Луки, оказалось много на любом языке: на итальянском, французском, английском и так далее. А советы приблизительно совпадали:1. Одевайтесь красиво! Так вы убережёте себя от отказов русских девушек – любой, кто уделяет внимание одежде, заслуживает, по их мнению, шанс. – Лука хмыкнул и поставил себе галочку. Итальянцы любят выглядеть с иголочки. Эти подсказки пусть оставят для американцев – те ходят в растянутых футболках, клетчатых
– Настоящая пицца готовится только в дровяной печи. Тогда она получается очень сочная, очень нежная, – рассказывал Лука, глядя, как Боккачина кладёт в красивый рот очередной кусочек. Очень сочный, очень нежный... с прилипшей к уголку губ крошкой, которую она так чувственно слизнула язычком. Жарко! Так, а о чём он... О пицце, да.– Но не перепутайте! – отхлебнул вина из бокала он. – Пепперони в Италии – это зелёный или красный перец, а вовсе не пикантные колбаски в пицце, как считают американцы...– А я не знала, – сказала Даха.– Мадонна, вы наверняка многого не знаете! – всплеснул руками Лука.
Лука Дельмаре был красив, обаятелен, увлечён, невероятен, полон юмора и энергии! Его хотелось слушать и видеть! И это было ужасно.Потому что я проваливалась в его потрясающую внешность, в яркую речь с итальянским, а вовсе не французским «р», в бархатный голос и искристое тепло, смеялась вместе со всеми, а потом вдруг ловила себя за шиворот и говорила: «Стоп!»Рядом сидел Паша. Я с ним сюда приехала! Поэтому я не могу, не имею права, не должна смотреть на других мужчин и подобным образом забываться. Даже если они на все тысяча двести восемьдесят процентов adorable, как говорят французы, или likable, по мнению англичан. Что касается Луки, он умел нравиться и знал об этом. Однако ничуть не рисовался, не
Он смотрел на меня, широко улыбаясь, и всё разумное вылетело из головы, кроме звучащего где-то в лабиринтах мозга сигнала “SOS”. «Мамочки! Что делать?!» Я впилась пальцами в перила балкона, чувствуя одновременно неуёмную радость и панику.– А Паша с вами? – спросила я, волнуясь.– Паоло? Нет, – мотнул головой итальянец. – Они пошли с вашими и моими друзьями смотреть фейерверк в Сан-Рафаэле. Вот-вот начнётся.– Друзья?! Откуда взялись ваши друзья? Вы же были один... &nd
Едва я доела мороженое, вернулись ребята, довольные, шумные, в изрядном подпитии. Алкогольные пары ворвались в квартиру вместе с ними и впечатлениями. Паша принёс целую коробку со сладостями, вручил, поцеловал в висок, и мне стало совестно за то, что я мысленно его обвиняла. А ещё за все чувства, которые нахлынули с приходом Луки.– Ты не смотрела салют с балкона? – спросил Паша, разуваясь.– Смотрела немножко.– Грандиозно было! Умеют, гады, шоу устраивать!– Да, красиво.– А музыку здесь слышно было? – поинтересовалась Даха, бросая сумку с размаху в кресло в гостиной. – Там так здорово оркестр играл на набережной!
– Паш, давай не поедем со всеми в Сен-Тропе? – спросила я первым делом, едва мы проснулись на следующий день.Утро просачивалось лучиками в щёлку меж плотными голубыми шторами, откуда-то с лужайки перед домом доносилось медитативное «Оммм», одинаковое на всех языках. Разноголосые птицы устраивали спевки и призывали радоваться жизни.Немного волнуясь, я подскочила с кровати, полная энергии и решимости. Я совершенно точно решила не плыть по течению, а сама устраивать вектор судьбы. Смущение побоку, дурные чувства тоже! Мысли о чужих мужчинах в мусорную корзину! Мне двадцать три, а не пятнадцать, я уже взрослая и в сказки не верю.Я знаю, что мой Красиков мужественный, заботливый, что он сильный и стремящийся. Кто-то скажет «жадный», а я отвечу «хозяйственный
Розовые, нежные, пахнущие заварным кремом с малиной губы просто требовали, чтобы их поцеловали здесь и сейчас. Лука невольно потянулся к ним под завороженным взглядом зелёно-голубых глаз. Мгновение стоимостью в половину сокровищ Ватикана. Но ресницы-мотыльки взлетели изумлённо, и ограбить себя на поцелуй Боккачина не позволила – отстранилась.– Я совершенно не люблю Пармезан, – выпалила она, розовея так, словно они занимались любовью на смятых простынях, а не стояли перед прилавком с сырными головами, треугольными кусками Горгонзолы с голубоватыми прожилками плесени, с ванночками, наполненными кремовым Томино и рассыпчатой Рикоттой.– Пармезан нельзя не любить, – улыбнулся Лука и с разрешения задорного продавца, мигом уловившего, в чём дело, отломил кусочек от неровного молочно-жёлтого айсберга и протянул Боккачине.