ЧАСТЬ 1. ГЛАВА 3

Глава 3

В середине января Лена уехала с группой на гастроли. Города сменяли один другой. Лена не особенно следила за географией — Дальний Восток, Урал, Сибирь; мысленно она находилась рядом с Андреем. Внутри все болело, как будто в нее попал снаряд и серьезно ранил. Плохо было до физической немощи и тошноты. На последнем концерте в сибирском городке Лена вдруг почувствовала, что сейчас ее вырвет прямо на сцене, что вряд ли понравится Глебовой. Она еле-еле продержалась и рванула за кулисы, как только Вера закончила концерт.

В конце февраля группа Глебовой вернулась в Москву.

 — Выглядишь, извини, не очень, — выдала при встрече честная (убивать таких надо!) Ляля. — Хреново выглядишь, Лен. Словно ты не с гастролей, а из заключения вернулась.

 — Что-то мне и впрямь нехорошо, — призналась Лена, расстегивая шубу и проходя в квартиру. — Мутит все время. Нельзя мне, наверное, столько летать, от перелетов этих такая тошниловка.

 — Тошниловка и от другого бывает, — резонно заметила опытная в амурных делах Ляля, — ты бы проверилась.

Лена так и застыла с шубой в руках — неужели правда?

Оказалось — правда. Долетались они с Андреем. При этом летали вместе, а расхлебывать придется ей одной. А Вера Глебова, между прочим, просила ее не беременеть!

Девчонки, узнав о Лениной беременности, собрали женсовет.

 — Так рожай, что такого? — высказалась Ева.

Лена залилась слезами:

— Кому рожай? Для кого? И из коллектива меня попрут!

 — А давай я этого твоего академика найду! — выпалила Ляля. — Из- под земли достану! Пусть женится! А не то я ему такую жизнь устрою!

Лена вытерла слезы:

— Нет. Вот этого не надо!

 — Лен, ты подумай хорошо, ладно? — попросила Таня. — Просто знай, что мы с мамой тебе всегда поможем, если что…

 И Лена думала. Целую ночь. Испытывая при этом всю гамму эмоций — любовь к Андрею, ненависть к нему же (ну ясно — заморочил ей голову, а сам и думать о ней забыл), страх (Глебова попрет ее из группы, как только узнает о беременности) и сомнения: а что я смогу дать этому ребенку, мать- одиночка без работы и без квартиры?!

Что же делать? Возвращаться на Север? Лена представила лицо Лили. «Здрасте, Лилия Евгеньевна, а я вот вернулась. Извините, что не оправдала ваших надежд».

Позже она много раз снова и снова возвращалась в ту ночь. Эх, если бы тогда можно было отсечь эти подлые, трусливые мысли волшебным мечом (что там у них в сказках — меч-кладенец?), сказать себе, что ты дура-дура, ну какое тебе дело до того, что подумает Глебова или кто бы то ни было на свете?! У тебя будет ребенок! Ребенок! И ты ради него сможешь все! Вы вдвоем все сможете! И не думай больше ни о чем, а покупай распашонки и доверься судьбе — все будет хорошо. Но это она сейчас все знает-понимает, теперь, когда ребенка нет. А тогда ее сковала какая-то преступная слабость, трусость. Испугалась, струсила, предала. Себя предала. Что себя предала — она поняла уже в то утро, когда сделала аборт. Было такое серенькое утро на переломе зимы и весны, когда вокруг все такое болезненное, когда сама природа, кажется, пребывает в хандре.

«А не будет ребенка!» — вдруг как-то очень ясно поняла Лена, согнулась пополам от боли и завыла.

А вскоре выяснилось, что после аборта у нее началось сильное осложнение. Позже Ляля удивлялась: «Ну дела, кому-то на аборт сходить — все равно что к зубному, плановый осмотр раз в год, а ты, Морозова, даешь! Чуть концы не отдала!» Но сама Лена знала, почему с ней это случилось.

Она сочла, что ее тяжелое, на грани смерти, состояние — несомненное благо, потому что в забытьи физической боли можно было не думать ни о ребенке, ни об Андрее. Можно было вообще ни о чем не думать. Все происходящее Лена воспринимала стоически, как наказание. А может, она надеялась физической болью и страданием искупить свою вину перед этим нерожденным ребенком? Как бы там ни было, плохо ей было так, что болело — на разрыв. Особенно когда врачи сообщили, что детей у нее больше никогда не будет.

В больнице она провела две недели. Гастроли с группой, конечно, пришлось отменить. На вопрос Глебовой: «Что случилось?» — Лена сначала не знала, что ответить, потом сослалась на «непредвиденные обстоятельства».

Глебова пообещала ее уволить: «Ты мне гастроли срываешь, что, не могла предупредить про свои обстоятельства?!»

Но потом случилось нечто странное. Через несколько дней Вера приехала к Лене в больницу. Глебова вошла в палату — никаких звездных замашек, во взгляде сочувствие. Оказалось, что ей кто-то из девочек из группы, рассказал о том, что с Леной случилось. Вера села на краешек Лениной кровати, спросила, зачем Лена это сделала.

Лена пожала плечами:

— Наверное, испугалась. И ребенок этот был никому не нужен. Да и вы сами говорили, что из группы уволите.

 — Что ж ты, дура, наделала! — схватилась за голову Вера.

И что-то в ее голосе, в глазах промелькнуло такое человеческое, женско-сестринское, что Лена заплакала.

 — У меня вот детей нет, как ты знаешь, — сказала Вера, — тоже испугалась в свое время. Потом внушила себе всякую хрень про жизнь для искусства, служение сцене. А сейчас думаю, да к черту все: сцену, поклонников! Если бы все сейчас вернуть, я бы, конечно, родила. Но ведь не вернешь. — Вера осеклась, закусила в губах горькую усмешку.

Две женщины — сестры по несчастью— сидели, молчали о своем. Потом Вера затянула свою любимую песню «Я несла свою беду». У Веры лучше получалось выражать сочувствие не словами — в словах она не была мастерица — а песней. Ее сильный, прекрасный голос дарил утешение.

 — Выздоравливай, я буду тебя ждать, — сказала Вера на прощание. — Тебе надо много работать — это поможет.

Впрочем, Лене теперь было все равно — будет она по-прежнему выступать в группе Веры или не будет. Будет петь или нет. Вообще все теперь стало неважным. Лена лежала в палате, отвернувшись к стене, проваливалась в свой персональный ад и назначала себе персональное наказание. А потом, в один из дней, медсестра сказала, что к ней пришли.

 — Кто? — равнодушно спросила Лена.

Медсестра неопределенно пожала плечами, и Лена нехотя пошла в коридор.

На лестничной клетке у окна стоял Андрей.

 — Так не бывает, — попыталась улыбнуться Лена.

Ее кривоватая вымученная улыбка сорвалась, испугала Андрея. Он молча смотрел на нее. Лена вздохнула — зрелище, конечно, не комильфо: старый больничный халат, бледное, как эти стены, лицо, спутанные волосы. Жуть.

 — А что тебе нужно? — вежливым, но каким-то тусклым, бесцветным голосом спросила Лена.

 — Увидеть тебя, — сказал Андрей. — Я все знаю.

Лена пожала плечами:

— Да? Ну ладно.

Она теребила пуговицу на своем ужасном халате и с тоской думала, что от нее, наверное, пахнет больницей и выглядит она жалкой. А ей не хотелось так выглядеть, когда на нее смотрит любимый мужчина.

Андрей привлек ее к себе и, глядя в глаза, спросил:

— Почему ты пропала? Я звонил тебе тысячу раз.

Свадьба с хорошей девушкой Светой, слова Маргариты Петровны и версия насчет того, что Андрей ее предал — все, как теперь выяснилось, оказалось неправдой. Но что с того? Теперь уже было поздно. Лена молчала. Андрей говорил, пытаясь прорваться к ней через эту пустоту и молчание.

«Я пытался найти тебя, но это оказалось непросто. Ты не оставила мне никаких зацепок — ни адреса, ничего».

Уже потом Лена узнала, что Андрей развернул масштабные поиски и нашел ее через Веру Глебову.

 — Как все это глупо и пошло, — сказал Андрей, — и из-за такой глупости мы едва не сломали себе жизнь. Я люблю тебя, Лена!

Она заплакала. Он гладил ее по голове, как маленькую. Лена сказала, что не хочет возвращаться в палату. Андрей встал, снял с себя пальто, накинул его ей на плечи, взял Лену за руку и повел за собой.

В тот вечер он привез ее к своему старому московскому другу, чья квартира пустовала. В тот же вечер Лена призналась Андрею, что после аборта у нее никогда не будет детей. Она хотела быть с ним честной. Андрей обнял ее и сказал, что для него важно только, чтобы они были вместе. Тогда же он сделал Лене предложение выйти за него замуж. И после ее «да» просил, не хочет ли она переехать в Петербург. Увидев Ленино замешательство, Андрей кивнул: «Ладно, я перееду в Москву».

Так и произошло.

***

 Это были счастливые годы. Семь безоблачных лет. Счастливых настолько, что Лена с Андреем в привычной размеренности будней даже не особенно замечали счастья. Разве что, когда Лена уезжала с Верой на гастроли, она чувствовала, что отчаянно скучает по Андрею, и ее тянуло домой.

Если же она была в Москве, их дни не отличались разнообразием, но в этом были свои радости. По сути, Лена вела обычную жизнь замужней женщины: приготовить сложносочиненный обед из трех блюд, выгладить Андрею рубашки, собрать его в командировку. На первый взгляд — привычная круговерть, пена дней. Но за этой суетой, в какой-то невидимой посторонним сердцевине их совместной жизни было много любви и неподдельной нежности, заботы друг о друге.

Лене хотелось, чтобы Андрея тянуло домой, чтобы в доме пахло вкусными пирогами, и, кроме того, ей хотелось быть интересной мужу. Как-то она даже взялась изучать какие-то труды по физике, и однажды за ужином важно спросила Андрея, что тот думает о теории кварков. Андрей, услышав ее вопрос, хохотал так, что едва не свалился под стол. Лена даже подумывала обидеться, но решила, что не стоит — оставим мужской шовинизм, присущий даже самым прогрессивным и чутким представителям мужского рода, на их совести. Тем более она догадывалась о том, что незнание теории относительности муж ей простит и что ее пироги, в принципе, интересуют его больше ее познаний в области точных наук.

Обычная жизнь: работа (ежедневные музыкальные репетиции), хозяйственные заботы, да надо бы еще и выглядеть прилично, и в постели после изматывающего рабочего дня казаться пламенной любовницей и вакханкой. Непросто — да, но Лена как-то умудрялась все сочетать.

Ляля, порхающая красивой бабочкой по клубам да фестивалям, глядя на «скучную семейную» жизнь подруги, фыркала: «Вот скука смертная!»

А Лена смеялась: «Дурочка ты, Лялька, ничего-то ты не понимаешь! Мне все это в радость!» И вот, казалось бы, все как у всех, никакой особой романтики, но были счастливы, были.

Счастливейшая жизнь — совместные завтраки, отпуск на море, по вечерам прогулки в парке рядом с домом, совместный просмотр сериалов под бокал хорошего вина. Летом в выходные — яхт-клуб (Андрей обожал яхты), зимой — горные лыжи.

Их общие вечера... «Что ты читаешь?» — «Новый детектив. А ты?» — «Да ничего интересного, Ленка, у тебя от одного названия скулы сведет…Идем в Пушкинский музей? А завтра в театр?»

Про детей они никогда не говорили, вообще не заводили эту тему. Но Лена в принципе была готова посвятить свою жизнь только Андрею, раствориться в нем.

Единственное, что в их супружестве царапало, как заноза, была мать Андрея. Лена не могла избавиться ни от страха перед ней, ни от мыслей, что это из-за Марго она тогда приняла роковое решение. Нет, она не перекладывала на Маргариту Петровну ответственность за свой преступный аборт и винила, конечно, во всем себя, но какой-то темный вязкий осадок тем не менее в Лениной душе сохранялся. Лена и Марго практически не общались. Если Марго звонила на домашний номер, Лена сухо здоровалась и передавала трубку Андрею. Бедный Андрей разрывался между двумя любимыми женщинами. Лене его было искренне жаль.

Через два года после женитьбы Андрея Марго приехала к ним в Москву (они тогда снимали двушку на окраине) — привезла Андрею деньги на покупку квартиры. Когда Лена запротестовала: «Ну зачем, не нужно, нас все устраивает в этой съемной квартире», Марго решительным жестом ее остановила. «Это наследство Андрея от его отца. Не отказывайся, будешь дурой! И вообще, я забочусь о своем сыне: хочу, чтобы он жил в нормальных условиях, а не в съемной халупе!» — отчеканила вдовствующая императрица.

На эти деньги Андрей впоследствии купил квартиру, куда они с Леной вскоре переехали. Когда Марго уезжала, Лена сказала ей на прощание единственную фразу:

— Вы очень сильная женщина.

 — Да, — усмехнулась Марго, — это правда. Но у меня есть одна слабость — я люблю своего сына и хочу, чтобы он был счастлив. Я проиграла. Андрей считает, что счастливым он может быть только с тобой.

Лена вздохнула:

— Я просто очень люблю его. Люблю.

Марго задержалась, бросила на Лену быстрый, оценивающий, словно бы впервые ее увидела, взгляд, и вдруг на мгновение (Лена даже подумала, что ей это показалось) коснулась Лениной руки и сказала:

— Ты… прости меня. Я тогда грех на душу взяла, не знаю, как теперь буду отмаливать.

И не дожидаясь Лениного ответа, Марго ушла.

Но и после этой сцены в их отношениях ничего особенно не изменилось — все та же натянутая вежливость, без всякой теплоты.

...Итак, у Лены с мужем появилась своя квартира. Лена с любовью ее обустраивала — ей хотелось, чтобы она напоминала петербургскую академическую квартиру Сазоновичей с ее высоким стилем и сдержанной роскошью.

В эти годы карьера Андрея стремительно развивалась. Он часто ездил в зарубежные командировки, хорошо зарабатывал. У Лены в группе Глебовой тоже все складывалось наилучшим образом. Лене нравилось то, чем она занималась. В концерты она вкладывала душу. А потом, за эти годы она просто привыкла к Вере, даже привязалась к ней. Несмотря на несносный характер и капризы, Вера была талантищем, а талантливому человеку все можно простить. К тому же, несмотря на все свои сложности, эта невозможная звезда по имени Вера была человечной и доброй.

 Кроме работы и гармоничной семейной жизни у Лены были ее девочки-подружки и Лиля, которая теперь часто приезжала в Москву, неизменно останавливаясь у Лены с Андреем.

В общем, все было хорошо.

Конечно, их брак нельзя было назвать полной идиллией. Все как у нормальных людей — случалось всякое. Иногда ссорились, бывало и такое, два раза собирались разводиться (теперь и не вспомнить из-за чего), но, конечно, не всерьез, не всерьез… Иногда она обижалась на мужа, чувствовала усталость; быт все-таки изматывает, вдруг перестаешь замечать хорошее, раздражаешься по пустякам, начинаешь предъявлять какие-то претензии, сражаешься за свои надуманные, в сущности, права.

Однажды они совсем подошли к какому-то краю. Отчаянно поссорились. Все рушилось на ее глазах. Боль, страх, растерянность... Так бывает: вот ты смотришь на родного, близкого человека и вдруг понимаешь, что вы с ним будто стоите на разных берегах реки и услышать-понять друг друга — невозможно.

В тот вечер Андрей ушел из дома и не появлялся два дня. У Лены уже не было ни сил, ни желания пытаться что-то исправить — одна невозможная боль, парализующая волю и чувства. И вдруг Андрей вернулся — простуженный, больной. Она кинулась к нему (все как-то вдруг стало   неважно, кроме его здоровья) с порошками, градусником, горячим молоком- чаем.

В тот же день они помирились. Андрей обнял ее:

 — Лена, какие мы дураки! Ты прости меня. Ну куда я без тебя…

И все наладилось. Она жила его жизнью и не представляла, что может быть иначе. Стоило Андрею уехать куда-то в командировку, хотя бы даже на пару дней, она начинала отчаянно скучать и не находила себе места. Он приезжал — она успокаивалась.

Однажды Ляля сказала:

 — Лена, ты пойми — опасно так растворяться в ком-то, настолько сильно привязываться! А если этот человек вдруг исчезнет из твоей жизни?

 — Лялька, дура, не каркай, если он исчезнет — я тоже умру! — улыбнулась Лена.

Такая сильная корневая система — прорастаешь в человека корнями, и все у вас становится общим.

Теперь Лена думает, что, если бы они с Андреем прожили в браке много лет, он, видя ее старение, мог, как это происходит со многими мужчинами в кризисе среднего возраста, увлечься какой-нибудь юной девицей и уйти из семьи; и понимает, что она согласна даже на такой вариант событий, только бы Андрей был жив! Пусть бы он был счастлив без нее, с кем-то другим, только бы жил. Сейчас она понимает: когда ты любишь — ты хочешь счастья для любимого человека, допуская, что его счастье необязательно будет связано с тобой.

Семь лет счастья…

А потом ее жизнь разбилась, раскололась на до и после.

***

 Январь 2017 год

Итак, первое января. За окнами идет снег. Подруги разбрелись по домам. После шумной новогодней ночи Лена осталась одна. Самое сложное для одинокого человека — пережить праздники.

Лена подошла к окну и долго-долго смотрела на снег. Впереди была зима. И жизнь без Андрея, которую надо было как-то прожить.