ЧАСТЬ 2. ГЛАВА 2

Глава 2

На старый Новый год Дима предложил Тане отправиться с ним за город на пустующую дачу его друзей.

Большой уютный дом в лесу, тишина, и никого вокруг. Невозможное, ошеломительное счастье — Таня открывала для себя совершенно новый волнующий мир чувств и ощущений.

На второй день пребывания в доме, рано утром Таня вышла на крылечко — счастливая, утомленная любовью (этой ночью Дима перецеловал каждый сантиметр ее тела) — и вдохнула зимний, морозный воздух. Шел сильный, щедрый снег, и на душе у Тани было светло и чисто. И она вдруг заплакала от какого-то болезненного, переполняющего ее счастья.

Таня была абсолютно счастлива. Впереди была долгая жизнь для любви и счастья.

***

ЧЕТЫРЕ ГОДА СПУСТЯ

Январь 2009 год

Настроение у Тани было совсем не новогоднее. Она до последнего надеялась, что Дима предложит ей встречать Новый год вместе, но накануне он сказал, что у него другие планы. «У нас предполагается скучный семейный праздник — мои родители, родственники со всех городов и весей, короче, тоска зеленая. Тань, считай, что я тебя просто спасаю от этой тоски!»

После этого ее радость от предстоящего праздника сразу померкла. Новый год она встретила дома, с родителями, и в каком-то странном «режиме ожидания». То есть Таня все время прислушивалась к своему телефону (даже держала его рядом с собой), чтобы не пропустить Димин звонок — он ведь обязательно позвонит ее поздравить.

В какой-то момент Танина мама не выдержала и мягко сказала дочери:

 — Таня, вы четыре года встречаетесь… А ты так и ждешь его звонка. Это игра в одни ворота, Танечка.

 — Это любовь, мам, — грустно улыбнулась Таня.

После полуночи в гости к Киселевым заехала веселая, чуть поддатая Ляля; можно сказать, ворвалась шальным вихрем — декольте до пупа, шутки-прибаутки, пакеты подарков (в Ляле все было с размахом, и подарки она дарила тоже так — щедро, безмерно), ослепительная улыбка.

Ляля сказала, что заехала на минутку (очередной поклонник ждал ее внизу, в машине), вручила подарки и обняла Таню.

 — Тань, а ты чего такая? Как покойник перед отпеванием?

Таня вздохнула — она знала, что Ляля не одобряет ее романа с Димой, и не дай бог она начнет сейчас в очередной раз выговаривать…

 — А я знаю, — вскинулась Ляля, — это из-за него, да? Ладно, можешь не отвечать, и так ясно.

 — Ну просто Дима с родителями отмечает, у них там семейный Новый год, — забормотала Таня.

 — С родителями?! — фыркнула Ляля, — да неужели? А я вот думаю, что на самом деле…

 — Перестань, прошу тебя, — крикнула Таня. — Не надо.

 — Тебе не надоело в этом вагоне ехать? — усмехнулась Ляля. — Дима твой — станция метро «Динамо». И ты с ним никуда, вот абсолютно никуда не приедешь! Вы вместе четыре года, но ничего не меняется. Вот скажи, он тебе предложил что-то конкретное?

Таня пожала плечами:

— Ну… Пока нет.

 — А дальше что? Так и будешь ждать, как собачонка, когда он тебя позовет?

Таня закусила губы:

— Ляля, оставь, и так больно.

 — Ты будешь ждать его всю жизнь, — отчеканила Ляля, — и ездить по этой ветке метро «Динамо» по кругу. Тебе это надо?

 — Нет. Я не хочу по кругу, — вздохнула Таня, — но что мне делать, если я его люблю? Понимаешь, я думаю… Ну надеюсь на то, что со временем я смогу стать для него незаменимой, нужной.

Ляля с негодованием всплеснула руками:

— Вот ведь устроился гад! И никаких обязательств! Ты в эксплуатации удивительно экономичный вариант! Он хоть подарки тебе дарит?

Таня кивнула:

— Конечно. Вот на Новый год кота плюшевого подарил, книгу по искусству, между прочим, хорошую.

 — Кота плюшевого? Охренеть. Да он щедрый, как арабский шейх! — заклокотала Ляля.

Таня отвернулась к окну, в которое был виден падающий снег:

— А знаешь, я никогда не забуду тот день, четыре года назад. Как красиво все начиналось. Я рассыпала апельсины на снегу, а Дима…

 — Блин, Танька, уж лучше бы у тебя была аллергия на цитрусовые! Ладно, поеду поздравлять Лену и Еву! — Ляля вздохнула и посмотрела на Таню с таким сочувствием, как смотрят на тяжело больного человека.

Веселая красивая Лялька упорхнула в метельную новогоднюю ночь, а Таня осталась ждать у окна — телефон в руке, комок в горле. Вот сюжет на все времена — одинокая женщина, застывшая перед крестовиной окна, съежившаяся от осознания своего сиротства и ненужности. И если история происходит в новогоднюю ночь — это печальнее вдвойне.

***

Еще один год отсыпал снегами, отзвенел капелью и отшумел осенней листвой. Наступил следующий Новый год. История повторялась — у Димы вновь были какие-то важные дела и жизненные планы, не пересекающиеся с Таниными. И Таня вновь встречала Новый год с родителями.

А между этими Новыми годами — от самого первого, счастливого, когда они с Димой встретились, и до самого горького, последнего — была жизнь с ее надеждами, разочарованиями, любовью, болью, трудным счастьем.

…С самого начала их отношения складывались довольно странно. Не так, как бы хотелось Тане и как ей вообще представлялись гармоничные отношения двух любящих людей.

Это была любовь по расписанию. Для встреч с Таней Дима выделил три дня в неделю, и это «расписание» он нарушал очень редко.

Они встречались в квартире, которую Дима снимал у своего приятеля, уехавшего за границу. Причем в основное время Дима жил в другой квартире. При этом он никогда не заводил речь о том, чтобы они жили вместе. Однажды, когда Таня, не выдержав, спросила его, не планирует ли он глобальных перемен в своей жизни, Дима, вздохнув, ответил, что вообще планирует, но не сейчас. «Сейчас у меня карьера и защита кандидатской. Потом сразу — докторская». Дима действительно был зациклен на своей работе — он читал лекции в двух вузах, писал статьи и готовился получить ученую степень.

Таня с грустью понимала, что в чем-то ее подруга Ляля была права. Дима состоял из сплошных достоинств, но один недостаток у него все-таки имелся — он был абсолютным и законченным эгоцентриком. Больше всего на свете Дима любил себя.

А Таня... Тане позволялось его любить. И Таня любила — преданно, самоотверженно, ничего особенного не прося взамен. Она надеялась на то, что со временем она станет ему нужной, он к ней привыкнет и без нее не сможет. Таня искренне старалась быть Диме полезной — перепечатывала его статьи и диссертацию, переводила его работы на английский язык и была чем-то вроде Диминого секретаря. Таня верила, что ее любовь все сможет исправить, но время шло, а ничего не менялось. За исключением Таниного возраста. Часики тикали, и вот Тане исполнилось двадцать девять, а потом тридцать.

Иногда ей казалось, что она, словно герой старой немецкой сказки, который заснул у заколдованного ручья, проспал сто лет, а проснувшись, даже не понял, что прошло столько лет. Вот и она так: застыла на несколько лет с телефоном в руках в ожидании, когда Дима ее позовет — на любовное свидание, или в театр, или помочь ему набирать бесчисленные тексты.

Нет, конечно, не то, чтобы она в эти годы только и делала, что ждала и любила Диму. Таня любила свою работу — на эти годы пришлось ее становление в профессии, она много работала, бралась за любые заказы. Можно даже сказать, что благодаря сложностям в личной жизни она работала куда больше, чем если бы у нее был любящий муж; пустые вечера и одинокие выходные надо было чем-то заполнять, чтобы не захлебнуться в тоске, и заполнять лучше — вот это беспроигрышный вариант — любимым делом. Так что Таня рисовала, оформляла книги, осваивала новые дизайнерские художественные программы. В профессии она в эти годы как раз очень реализовалась и добилась того, что ей стали поручать самые ответственные заказы в крупном издательстве. Так что спасала любимая работа, подруги и любящие родители.

Кстати, ни Танины родители, ни ее подруги не одобряли Таниного романа. Лена умоляла Таню бросить Диму, уверяла, что Таня зря тратит на него лучшие годы. Ляля была готова «набить ему морду» и порывалась с ним объясниться. Но Таня всякий раз отвечала, что сама разберется со своей жизнью и даже если подруги правы во всем сто тысяч раз, она все-таки предпочитает остаться с Димой.

А потом она узнала, что он женится.

***

По выражению Лялиного лица — мрачнее тучи — Таня сразу поняла, что что-то случилось.

 — А ты, конечно, ничего не знаешь? — с горечью спросила Ляля.

 — Ты о чем? — не поняла Таня.

 — Ну этот твой Колесников женится. Я от знакомой с журфака узнала. Тань, ну вот что у тебя такие глаза, как будто тебя расстреливают? Словно ты ничего не подозревала?!

Таня опустила голову — с некоторых пор она о чем-то таком догадывалась, интуитивно чувствовала, что у Димы есть кто-то еще, но гнала эти мысли, уговаривала себя не верить.

 — Я же тебе давно говорила…вздохнула Ляля, — это — Димина давняя пассия, его бывшая студентка. Ну помнишь, та, с которой они в гражданском браке жили? Короче, девица его дожала — забеременела, вот он и женится. Тань, ну не смотри ты так, я сейчас зарыдаю! Может, тебе стоило быть с ним понастойчивее?! Тоже нахрапом взять? Все-все, молчу.

Таня чувствовала, что у нее под ногами немного шатается земля. Неужели это может быть правдой?!

Выслушав Танин вопрос, Дима сник. «Да, правда, женюсь. Как так вышло? Да черт его знает. Можно сказать, что вынужден. Понимаешь, она беременна, поставила меня перед фактом. Да, это та самая девушка, которая жила в моей квартире. Ну, понимаешь, мы давно знакомы...»

Таня невольно отметила, что блестящий лектор Дмитрий Колесников в этот миг был поразительно косноязычен. Она молчала, слушая его сбивчивые — словно бы оправдывался первоклассник, не выучивший урок, —  объяснения

 — Да что ты молчишь, Таня? — взорвался Дима.

 — А что я могу сказать? — выдавила Таня.

 — Ну просто я тебе честно говорю, что женюсь, — сказал Дима, — потому что хочу, чтобы наши отношения строились на честности и доверии. И честно говорю, что этот брак для меня ничего не значит.

Таня посмотрела на него (если бы взглядом можно было ранить!) и протянула ему ключ от квартиры, где они обычно встречались:

— Никогда! Слышишь, больше никогда не звони мне и не ищи меня. Вообще забудь.

Она повернулась и пошла прочь.

 — Подожди! — крикнул ей вслед Дима.

Таня обернулась, чтобы еще раз крикнуть: «Никогда!» — и побежала.

***

Он позвонил ей через полгода. В эти полгода Таня, можно сказать, не жила — так, засыхала на корню, не видя ни в чем ни радости, ни смысла.

И однажды ночью раздался звонок. Пьяный Дима начал рассказывать о том, как ему плохо без нее, и что тоже ни радости, ни смысла в его жизни без Тани нет. «Тань, а помнишь, как мы встретились? Тань, я без тебя вообще не могу. Веришь, Тань? Хочешь, я сейчас приеду?»

Он звонил ей три ночи подряд. Жаловался на то, как жена его не понимает и что их, в принципе, ничего не связывает. На четвертую ночь Таня сдалась. И все началось сначала. Встречи украдкой, выделенные дни недели для свиданий. Только теперь у Димы где-то, на заднем фоне, присутствовали жена и маленький ребенок. А у Тани — полное отсутствие каких бы то ни было надежд, потому что лишать ребенка отца она бы не стала.

Узнав о том, что на Танином горизонте вновь нарисовался «этот мудаковатый Дима», Ляля схватилась за голову:

 — Я поняла, Киселёва, у тебя сильная виктимность! Ты ведешь себя как потенциальная жертва. Вот на тебя дерьмо плывет, и тебе бы отплывать в другую сторону, а ты прямо ему навстречу руки протягиваешь — сюда, сюда, причаливай! Нет, все, я пас, больше ни во что не вмешиваюсь.

 …И еще пара Таниных лучших женских лет упала в копилочку счастливых воспоминаний.

Дима теперь уделял ей два вечера в неделю: во вторник и в пятницу. Иногда на ее долю выпадал дополнительный вечер — в четверг. А если Димина жена уезжала к матери — любовники проводили вместе и выходной. Теперь они встречались в квартире приятеля Дмитрия. Это была квартира в спальном районе на окраине города. Им обоим приходилось мотаться в этакую даль, и обычно домой Таня возвращалась к часу ночи. Чужая квартира, чужая кровать, чужой муж… Боже, как все это уныло и безнадежно. Но приводить Диму к себе домой Таня не могла — ей было стыдно перед родителями.

А в последний год их отношений у них уже почти не оставалось времени на себя самих. Дима, защитив кандидатскую, готовил докторскую, отчаянно не успевал со сдачей, и по вечерам, когда они встречались, он диктовал Тане главы своей работы, и она набирала их на компьютере. В дни, которые он проводил дома, Таня редактировала его работу.

Защита состоялась весной. В этот день Таня жутко волновалась, все-таки, как ни крути, она тоже имела отношение к этой диссертации. Она приехала в квартиру их тайных встреч, наготовила всякой всячины и стала ждать Диму. Она даже не сомневалась, что защита пройдет успешно, он скоро приедет, и они отметят это событие. Наконец Дима позвонил.

 — Таня, можешь меня поздравить! Спасибо! Если бы не ты… В общем, сама знаешь!

 — Приезжай скорее, будем отмечать!

 — Видишь ли… — его голос как-то потускнел, — я не смогу сегодня приехать. Жене пообещал отметить дома. Она там готовилась, стол накрыла, гостей позвала. Ты только не обижайся… Мы с тобой в пятницу отпразднуем.

 — Ах, да! В самом деле, я забыла, что сегодня среда. А среда по расписанию не мой день.

Голос Димы посуровел:

— Ты что обиделась, Таня?

 — Ну что ты.… Как я могу на тебя обижаться? Да и в чем смысл — все равно ничего не изменится. Ладно, не обращай внимания. Все-таки у тебя такое событие! Желаю удачно отметить. Целую, пока!

 — До пятницы! — успел крикнуть он, прежде чем она положила трубку.

Она плакала, сидя в пустой чужой квартире. Потом смахнула приготовленную еду в контейнеры и поехала домой.

…Увидев, как Таня с траурным выражением лица раскладывает еду по тарелкам, Танина мама, Наталья Антоновна, испугалась:

— Таня, что с тобой?

Таня пожала плечами:

— Нормально все. Вот, в издательстве был банкет, я привезла вам еду.

 — Как много, Таня! — удивилась мама. — Куда столько? Не съедим!

 — Ну, отдадим собакам!

 — А почему ты такая расстроенная? Ты что… плачешь?

 — Что ты, мама, вовсе нет, — вздохнула Таня, — просто дико болит голова, и день выдался трудный. Знаешь, бывают такие дни, когда ничего не ладится.

 — Знаю, — кивнула Танина мама, — но они проходят.

 — Мама, скажи, а ты была счастлива? — вдруг спросила Таня.

 — В каком смысле, Танюша? — не поняла Наталья Антоновна.

 — Разве может быть несколько смыслов? Просто скажи — была ли ты счастлива? Как женщина?

 — Ну, конечно. Я и сейчас счастлива. Я люблю тебя, папу. Собаки, в конце концов, у нас какие славные. И потом у меня есть любимая работа.

 — Это понятно. Но вот скажи — была ли ты счастлива сама по себе, для себя самой? Безотносительно нашего счастья и семьи?

 — Господи, Таня, о чем ты говоришь, — почему-то испугалась мама, — я и не думала об этом. Меня вообще так воспитывали, что нельзя думать о себе и о чем-то только для себя…

 — А разве это правильно? — не сдержалась Таня.

 — Я не знаю, — потерянно ответила мама, и Тане вдруг стало ее очень жаль. — Ты ешь, мама, не обращай внимания, это я так…

 — Ты просто у меня очень хорошая девочка, — вздохнула мама, — очень хорошая. Я даже иногда думаю, что будь ты немного… другой, ты была бы счастливее.

 — Ну теперь уж что, — усмехнулась Таня, — уж какая есть.

Следующие две недели Таня с Димой не общались. А потом он пришел к ней печальный и торжественный, с букетом цветов и конфетами, и она его простила.

***

В тот день в середине декабря Таня отмечала важное событие в своей жизни — ее иллюстрации получили главный приз важного международного конкурса. По такому случаю Таня собрала подруг у себя в гостях. Девочки разговаривали, смеялись, кажется, у всех было хорошее настроение, кроме самой Тани. Дело в том, что Дима, который знал о ее премии и о том, какое значение Таня придает этому событию, до сих пор так и не позвонил, чтобы ее поздравить. И только поздно вечером, когда Таня уже проводила подруг и осталась одна с собаками (родители в этот вечер уехали на дачу), раздался звонок.

Дима торопливо, словно его жена стояла под дверью и подслушивала, поздравил ее. После такого поздравления Тане поплохело окончательно.

Она понимала, что в Диминой жизни она — «просто Таня». Именно просто — запасной игрок на скамейке запасных.

Таня чувствовала опустошенность и бесконечную усталость, словно бы внутри нее перегорела какая-то лампочка. А без этой лампочки — все, Таню Киселеву больше не включишь.

И Таня разревелась так, что даже собаки встревожились и стали лизать ей руки.

 — Да отстаньте вы, — сквозь слезы сказала Таня, — все, все, не буду больше. Сама знаю, что нельзя.

…Неизвестно сколько бы тянулась их с Димой история, если бы эта туго закрученная пружина их отношений вдруг не рванула.

***

Однажды вечером раздался резкий дверной звонок. Открыв дверь, Таня увидела на пороге ярко накрашенную женщину лет тридцати. Женщина была довольна красива, правда, ее лицо портили неестественные, татуированные брови.

 — Татьяна Киселёва? — спросила незнакомка. — Я к тебе.

Таня осеклась — резкое «ты» не предвещало ничего хорошего, да и вид у незнакомки был воинственный.

 — Простите, а вы…? — Таня вопросительно взглянула на незваную гостью.

 — Я пройду, — тоном, не терпящим возражений, сказала незнакомка.

Таня пригласила девушку с татуированными бровями пройти на кухню. Танина мама в это время болела и спала после сделанного Таней укола, и Таня боялась, что незнакомка ее разбудит.

На кухне девушка уверенно, не дожидаясь приглашения, села за стол.

Таня села напротив, ожидая каких-то разъяснений. Незнакомка оценивающе, как может только женщина, оглядела Таню и хмыкнула:

 — Я представляла тебя другой. Думаю, он мог бы выбрать что-нибудь поинтереснее!

Тут уж Таня сразу догадалась, кто перед ней, и покраснела, что не осталось для гостьи незамеченным.

 — Я — Вика, жена Дмитрия, — кивнула незнакомка, — полагаю, пришло время нам познакомиться. Думаю даже, что давно было пора. Но я все ждала, что у кого-то кончится терпение и ситуация сама рассосется. А потом поняла, что у такой терпилы, как ты, оно, пожалуй, никогда не закончится, и женщине надо как-то помочь определиться. Ну в общем, я узнала твой адрес и вот пришла.

Таня молчала, не зная, что сказать.

 — Странное дело, — презрительно заметила Вика, — мы с тобой столько лет как будто в игру играем — кто кого пересидит.

 — И кто выиграл? — вздохнула Таня.

 — Ну так я за тем и пришла, чтобы определить призовое место, и разыграть главный кубок — Диму драгоценного, — усмехнулась гостья. — И не стыдно тебе, Татьяна Киселёва, красть чужое?

Таня опять промолчала.

 — Так как делить будем? — Викины брови высокомерно поднялись.

 — Я виновата перед вами, — потерянно сказала Таня, — я понимаю.

 — Конечно, виновата, — кивнула Вика.

 — Простите меня. Все это очень мучительно для всех.

 — В первую очередь — для меня! — уточнила Вика. — Кстати, ты знаешь, что у него есть сын?

 — Знаю. Дмитрий его очень любит.

 — Любит… Хотела бы я знать, кого Дима любит, кроме себя, — протянула она с иронией. — Ну а ты знаешь, что ребенок болен? У нашего сына большие проблемы со здоровьем, ему нужна операция, и ему совершенно точно нужен отец. На постоянной основе, а не такой вот… в бегах и в романах на стороне.

 — Я не знала, что ребенок болеет, — вздохнула Таня. — Я вам очень сочувствую.

 — Тогда оставь моего мужа в покое.

Из комнаты послышался крик Таниной мамы.

 — Извините, я должна отлучиться, — вскинулась Таня. — У меня мама болеет.

 — Я подожду, — Вика пожала плечами.

Таня вернулась через пять минут. Димина жена сидела за столом и курила.

 — Врачи говорят, что ребенку нужна спокойная жизнь, без всяких стрессов. А если мы с Димой разойдемся, ему будет плохо. Ты этого хочешь?

 — Нет, — честно сказала Таня.

 — Да и вообще, на кой черт тебе Димка сдался? — усмехнулась Вика. — Женатик с нищенской преподавательской зарплатой? Найди себе нормального мужика. Ты — нормальная женщина, красотой особо не блещешь, но вполне симпатичная, одна не останешься. Только не затягивай, считай, твой поезд уже уезжает. Зачем тебе это ничтожество?

Таня покачала головой:

 — Ну зачем вы так?! Разве не знаете, что Дима — очень умный, талантливый, совершенно незаурядный человек!

 — Не смеши меня, — фыркнула Вика.

Таня вздохнула:

— Вы его совсем не любите?

 Вика взглянула на Таню едва ли не с участием:

— Мне говорили, что ты странная, с придурью, но чтобы так… Ну причем тут вообще любовь? Просто демографическая ситуация в стране сложная, мужчин на всех желающих не хватает. И я за свое буду биться. Не отдам. Так что уж давай как-нибудь договоримся. А впрочем, поступай, как знаешь. Если совесть позволяет — можете встречаться дальше.

 — Нет, этого больше не будет, — твердо сказала Таня, — я обещаю! Мы расстанемся.

Вика поднялась, вышла в коридор и молча ушла.

...— Таня, — мама приподнялась с кровати, — кто приходил?

В последний месяц она редко поднималась, все больше лежала и только иногда привставала, чтобы погладить собак.

 — Агитаторы, на выборы приглашают, — сказала Таня.

 — А что это у тебя такое лицо? — забеспокоилась мама. — Они тебя чем-то расстроили?

Таня наклонилась, чтобы спрятать лицо, и погладила собак — черно-белого Мотю и бело-черного Прохора. Обе собаки были крупными дворнягами. Таня подобрала их когда-то на улице в морозы.

 — Все хорошо, мама, скоро Новый год, будем отмечать! — Таня вымученно улыбнулась.

 — Конечно, праздники — это замечательно, — кивнула мама, — я испеку для вас торт. А хочешь — даже два. «Огонек» посмотрим. Все хорошо.

***

Раньше Таня вообще не представляла Димину жену — она была для нее полной абстракцией. Таня не могла воспринимать ее как живого человека, разве что как строчку в Димином паспорте. А после встречи с Викой та обрела плоть и кровь, и оказалось, что это живой человек. У нее есть имя и брови вон татуированные. И ей тоже может быть грустно, больно, обидно. Как самой Тане.

Димина жена стала для Тани живым человеком, а совершать подлость по отношению к живому человеку значительно сложнее, чем если бы ты имел дело с абстракцией. Тут уже включаются всякие дополнительные смыслы типа совести, жалости и т.д. А этого «добра» у Тани было, пожалуй, даже с избытком. И потом — ребенок. Маленький больной мальчик. И если для его здоровья и благополучия нужно было принести в жертву свое личное счастье, то Таня готова. И думать не о чем.

...На следующий день Таня сказала Дмитрию, что им надо расстаться.

 — Почему? — изумился он.

 — Я больше не хочу краденого счастья.

 — Ты дура, — серьезно сказал он, — счастье не бывает краденым и вообще не нуждается ни в каких эпитетах.

Был очень морозный декабрьский вечер, они стояли в их любимом сквере. Таня понимала, что у нее совсем немного сил, и, если Дима окажется настойчив, ей будет трудно настоять на своем.

 — Мы оба будем жалеть об этом, Танька! Понимаешь?

В его глазах застыла растерянность.

 — Конечно, Дима, я знаю. Да, мы будем жалеть. Но так надо.

 — Кому надо? Какая-то глупость, я ничего не понимаю… Хорошо, я сделаю, как ты хочешь. Прощай? — почему-то вопросительно сказал он.

«Господи, где мне взять силы, чтобы не разреветься прямо здесь. Только не сейчас, потом будет можно…»

 — Прощай! — она развернулась и почти побежала прочь.

Весь вечер Таня бродила по городу. Потом она вернулась домой, потому что ей надо было заботиться о маме. Что ж, по крайней мере теперь она больше времени сможет проводить с матерью.

Кстати, о том, что Таня рассталась с Димой, ее мама догадалась без всяких Таниных признаний.

Наталья Антоновна погладила Таню по голове и сказала свою излюбленную фразу:

— Ты у меня хорошая. Очень хорошая.

 — Я у тебя просто дура, — сквозь слезы улыбнулась Таня, — но боюсь, что это не лечится.

Потом был грустный Новый год — мама не испекла торт, она вообще уже не вставала. А потом в январе заболел и папа.

И вновь Таня спасалась работой, любовью подруг и родителей. А потом родители умерли. Ушли один за другим, с разницей в две недели.

Для Тани их смерть стала погружением в полное, отчаянное и непоправимое сиротство. Кто-то сказал, что наши родители, пока они живы, как бы стоят на самом краю бездны и защищают нас от нее. А когда они уходят, на этот край встаем мы, чтобы защищать от бездны своих детей. Таня почувствовала этот край. Теперь она стояла на самом краю. Ее больше никто не защищал.

...После похорон Таниной мамы подруги собрались у Киселевых дома.

Таня, Лена, Ева и Ляля — бледные, притихшие. Собаки примостились рядом. Они понимали, что случилась беда, и нервничали, а Мотя даже иногда подвывал. Лена его ругала.

 — Таня, может быть, выпьешь водки? — предложила Ева, — станет легче?

 — Нет, не хочу. Я не хочу легче, — отказалась Таня. — Пусть будет так.

Они сидели и просто молчали. Слез уже не было. И только когда Мотя вдруг метнулся под диван и достал оттуда тапки Натальи Антоновны, Таня разрыдалась. И девочки тоже заплакали.

В ту зиму самые страшные две недели, сразу после похорон, рядом с Таней провела Лена. Подруга переехала к ней домой и неотлучно была рядом. У Лены был свой опыт проживания горя, и она понимала Таню, как никто другой.

Затем пришла весна. Таня много времени проводила за городом в родительском доме в подмосковной деревне Сергино. Этот небольшой деревянный дом когда-то построил ее отец. Дом окружал великолепный сад, в котором все деревья и цветы были посажены Таниной мамой. Таня очень любила этот дом, и, если бы ее спросили, что для нее Родина, она бы не задумываясь ответила, что это — ее отчий дом в Сергино. Несмотря на то, что земля в этом подмосковном районе стоила дорого, ни Таниным родителям, ни теперь уже самой Тане и в голову не приходило продать дом. Хотя на вырученные от продажи деньги Таня могла бы купить роскошную квартиру или современный коттедж в другом месте, но… Этот дом был для нее живым, каждое бревнышко в нем помнило Таниного отца, и Таня считала, что продать дом означало бы предать родителей.

В ту весну Таня приезжала в Сергино на каждые выходные, сидела у камина и смотрела на огонь. А к лету она вообще решила туда переехать. Чтобы свободно перемещаться из Москвы в поселок, Таня пошла на курсы вождения и, сдав на права, стала ездить на отцовской машине.

Ляля, впервые увидев Таню за рулем видавшей виды «приоры» (на переднем сиденье рядом с Таней сидел здоровый нескладный Мотя, на заднем — Прохор), рассмеялась:

— Ну вы даете! Я над тобой, Киселёва, угораю, какой-то просто цирк шапито на колесах.

Все лето Таня с собаками провела в Сергино. К ней часто приезжали подруги — ходили в лес за грибами-ягодами, загорали на речке, подолгу сидели на веранде за пирогами и разговорами.

В общем, постепенно жизнь налаживалась.