Глава 8

С Арни мне до стазиса так и не удалось пообщаться и внести хоть какую-то ясность в ситуацию между нами. Следующие сутки, пока шло пробуждение всей смены, он будто прятался от меня, что было совсем не трудно, учитывая размеры «Ковчега», а когда мы наконец столкнулись в столовой, на мое предложение поговорить он только фыркнул, косясь на сидевшего неподалеку Тюссана, и заявил, что слишком занят. Пришлось смириться с его нежеланием вести диалог и только надеяться, что какая-никакая дружба, возникшая между нами во время предполетной подготовки, не утрачена безвозвратно. Ну не бегать же мне за ним, в самом деле, упрашивая смилостивиться и удостоить меня беседой! Я ничего предосудительного не совершила, виноватой себя было чувствовать не за что, но и обиженной себя считать не спешила. Успокоит же он когда-то свои нервы и возьмет эмоции под контроль. Хотя я заметила некую странность: практически все люди из другой смены казались несколько дергаными и скованными одновременно. Может, конечно, это вина пробуждающих стимуляторов, и я выглядела первые сутки-двое со стороны так же, но немного смущало то, что они словно избегали прямых взглядов в глаза и сторонились активного общения. Особенно наглядно это стало на общем собрании команды. Зал, в который мы пришли послушать уже ставшую традицией мотивирующую речь Тюссана, будто поделился на две части. Но если подумать, то все немного отвыкли друг от друга, и в ближайшее время так и останется, так что это нормальная реакция человека – держаться поближе к «своим». Но зато на капитана все они смотрели с самым настоящим обожанием, и мне невольно вспомнилось его изначальное шуточное наречение себя местным богоподобным правителем. Конечно, и в нашей смене все с искренним восторгом аплодировали Рожеру и не сводили с него глаз, но все же возникало ощущение, что были более... живыми, что ли. Эх, София, мнительность в тебе неистребима! Я была, пожалуй, единственным человеком в зале, кто больше пялился на окружающих, а не глядел буквально в рот капитану, вот мне и чудится черте что.

В этот раз погружение в сон произошло для меня совершенно беспроблемно, и к ощущениям во время выхода из него я была гораздо лучше подготовлена. Поэтому создалось впечатление: вот только что я улыбнулась последний раз Рожеру и закрыла глаза, соскальзывая в невесомое состояние, и буквально уже в следующую минуту снова стала слышать его голос, говорящий о том, что он жутко по мне скучал. В голове с трудом укладывалось, что между первым и вторым прошло шесть месяцев. Как ни странно, «особых» встречающих ни у кого из моей десятки не обнаружилось. Или их не было вовсе, или они еще не пришли, учитывая, что Рожер унес меня из отсека гибернации, едва док Питерс тщательно просканировал с ног до головы и дал отмашку, что пробуждение уже почти полностью завершено и никаких сюрпризов не ожидается. А чуть позже я смогла оценить преимущества возможности никак не сдерживать себя, когда в теле бурлят разгоняющие все функции стимуляторы. Оказалось, это дико приятно просто отпустить себя, потакая одному из основных инстинктов, заодно убеждаясь, что моего возвращения в активное состояние Рожер ждал с нетерпением.

– Смотрю, процедура твоего пробуждения была весьма насыщенной! – хохотнул Олег Тишин, уставившись на мою шею, когда я пришла на следующий день в лабораторию принимать у него вахту.

Я не смотрелась в зеркало перед выходом, но припомнив, какие следы остались на внутренней стороне моих бедер и груди, могла представить, как выгляжу. Капитан вел себя в постели так, словно хотел поглотить меня, а я была не в том настроении, чтобы настаивать на большей мягкости. Хотя сейчас уже ощущала нечто вроде похмелья, немного смущенная тем, что мы толком-то и поговорить не удосужились, а только будто стремились затрахать друг друга до бесчувствия. Было в этом что-то слишком уж животное.

– Были случаи загрязнений? Вспышки? Есть что-то, на что мне следует обратить особое внимание? – спросила сменщика, ответив на его замечание только сдержанной улыбкой и усаживаясь в кресло, чтобы изучить наш лабораторный журнал.

– Нет, Софи, слава космосу, ничего! – Олег явно был доволен. – Ни вспышек, ни малейших следов загрязнений. Прямо даже скучно. Начинаю думать, что наше с тобой бодрствование во время полета – такая же чистой воды формальность, как и было у лингвистов.

– В смысле – было? – непонимающе обернулась я на коллегу.

– Еще не в курсе? – удивился он. – Ты же вроде как дружила со Штерном?

– Вроде как.

– Не слышала, что у него случился срыв? – Я ошарашенно покачала головой. – О, это было то еще веселье! Сначала он напал на капитана… ну как напал – попытался.

– Почему? – спросила, враз осипнув.

– Да кто же его знает, Софи? – до странности безразлично пожал плечами Тишин. – Орал что-то невразумительное, глаза бешеные. Его почти скрутили, но он вырвался и убежал. Несколько часов по кораблю его ловили совершенно невменяемого, а потом вообще парень попытался с собой покончить. Сбросился с верхней платформы в грузовом отсеке, когда не вышло шлюз открыть и удушить себя без воздуха. Хорошо, быстро доставили его до Компенсатора всего поломанного, а после капитан с доком приняли решение погрузить его в стазис и уже не пробуждать до Нью Хоуп.

Я прикусила губу, представляя, какую боль пришлось перенести бедному Арни. В голове не укладывалось, как у него, всегда такого жизнерадостного, легкого в общении, открытого и позитивного для всех, мог пойти такой резкий перекос в психике. Но ведь это космос, и я сама была свидетельницей неприятной перемены в нем. Просто сочла ее сиюминутной блажью, а не серьезным симптомом. Хреновый ты друг, Софи, и еще более хреновый психолог! И Рожер даже словом о нем не обмолвился! А ведь вполне возможно, что в его срыве была часть и моей вины.

– Думаю, все дело в том, что до Штерна дошло наконец, что лингвисты на «Ковчеге» – просто балласт, который нам навязали из-за давления общественного мнения, все еще балующего себя идиотскими надеждами на встречу с иным разумом. Когда уже до них дойдет, насколько их фантазии утопичны? – насмешливо фыркнул Олег, захлопывая ящик с личными вещами.

– Этого ты точно не можешь знать, – огрызнулась я, неожиданно сильно разозленная его циничным отношением к несчастью, произошедшему с Арни. – И я не могу. Никто не может!

– Да ладно, Софи, не заводись и не расстраивайся! Все со Штерном будет нормально. Ну поспит до планеты, на месте, может, полегчает. Нет, так обратно полетит в стазисе, и на Земле-то ему точно мозги на место вправят, – в голосе сменщика по-прежнему не было ни единой нотки сочувствия, и он сразу перешел к делам: – Ты лучше обрати внимание на мои заметки о пищевых кластерах двести тридцать два и пятьсот один. Все показатели в пределах нормы, уже сто раз проверял, но почему-то они упорно отстают по времени вызревания готовой массы. Если так и продолжится, то тебе придется их простерилизовать и заново обсеменить.

Я кивала, делая мысленные пометки, но отстраненно. Произошедшее с Арни никак не шло из головы, и чувство вины, что не проявила больше упорства и не поговорила с ним по душам, все разрасталось.

Рожер пришел очень поздно, глубокой ночью по внутрикорабельному времени, и, пока дожидалась его, у меня появилось подозрение, что он нарочно задерживается, в надежде, что я усну и разговора об Арни удастся избежать по горячим следам, так сказать. А утро вечера мудренее, эмоции чуть поутихнут, и все пройдет полегче. Но, если честно, я и не собиралась выяснять у Рожера, почему он промолчал об инциденте. Почему-то мне казалось, что я дословно знала, что он приведет в качестве аргументов в свою защиту. Ладно, это некоторое преувеличение, и он капитан этого корабля, а не только мой любовник, и его право решать, что мне озвучивать, а что можно временно придержать. Потерла виски, пытаясь отогнать мысли о том, что этот аспект конфликтов или тесного сплетения личного и профессионального всегда будет присутствовать в наших отношениях, и, по здравому размышлению, именно он однажды может стать причиной их завершения.

– Не спишь, – констатировал факт капитан, когда на удивление тихо проскользнул в мой отсек, и тут же поставил в известность: – Напрасно. Я не буду сейчас говорить о ситуации со Штерном, София.

– А когда? – Я рассмотрела признаки усталости на его лице, и мое желание проявить упрямство в этом вопросе пропало. Дни пересменки отнюдь не легкие для Тюссана, учитывая его чрезвычайную дотошность и, как мне иногда кажется, чрезмерное стремление все и везде контролировать. Но не мне об этом судить. Он капитан и в ответе за каждую оплошность, допущенную любым членом экипажа.

– Когда твой гормональный фон придет в норму, а значит, и эмоции будут стабильны, – избавившись от скаф-пленки, Рожер зашел в кабину очистки и удовлетворенно выдохнул, подставляясь под распылители.

– На самом деле, я хотела только узнать, что говорил тебе Арни, когда напал. Он как-то объяснил причину агрессии? – Я смотрела на поблескивающее от жидкости тело своего любовника не отрываясь, привычно отмечая, насколько же он физически совершенное создание, но желания не ощущала. Очевидно, Рожер прав, после вчерашнего чувственного подъема пришел вполне закономерный спад, и мое либидо сегодня было весьма близко к нулевому показателю.

– Объяснил? – хмыкнул капитан, поднимая руки и закрывая глаза во время сушки. – Извини за грубость, но Штерн абсолютно съехал с катушек в тот момент и был не в состоянии общаться хоть сколько-то адекватно.

– Странно, – пробормотала, всматриваясь внимательней в выражение лица Рожера, но оно оставалось непроницаемым. – Если он выбрал именно тебя в качестве объекта своей агрессии, значит, имел какие-то четкие и весьма веские причины, ну или хотя бы думал, что имел. И обычно люди в таком состоянии их озвучивают. Пусть не всегда понятно для окружающих, но достаточно внятно для последующего анализа, а учитывая общительность Арни, он должен был хоть кому-то…

– Софи! – внезапно рявкнул Тюссан, и я подпрыгнула на кровати. – Я запрещаю тебе озадачиваться разбором происшествия со Штерном!

– Прости? – прищурилась, мгновенно напрягаясь.

– Что-то непонятно? Как твой капитан доношу до твоего сведения, что ничто из случившегося с этим членом экипажа не касается тебя, не пересекается с твоими должностными обязанностями, а значит, отвлекаться размышлениями и изысканиями на эту тему в служебное время ты не имеешь права. А как твой мужчина я не хочу, чтобы ты забивала себе голову чужим психическим срывом, выискивала признаки своей вины и недосмотра и, следовательно, наносила тяжкий вред собственному эмоциональному равновесию.

– Я не… – попыталась возразить, но в этот раз Тюссан слушать меня терпеливо явно не собирался.

– Не что, София? – его голос гремел грозным «капитанским» звучанием, действительно напоминая мне, что у него есть власть приказывать, и он ею умеет пользоваться, невзирая на то, что нас связывает. – Не сидела тут все это время, ковыряясь в себе и размышляя, где недосмотрела?

– Это так, – и не думая соврать, подтвердила. – И признаю, что ты имеешь полное право указывать мне на недопустимость потери концентрации в рабочие часы. Но с личным временем и диктатом, о чем мне думать, а о чем нет, уже перебор, Рожер! Ты переходишь границы!

Внезапно Тюссан как-то почти по-звериному прыгнул ко мне, толкая в грудь, опрокидывая на спину и вырывая шокированный вскрик. Он навис надо мной: мышцы вздутыми буграми, на лбу ближе к виску вспухла вена, рот искривлен в некоем подобии оскала, а зрачки расширились, почти пожрав золотистую радужку.

– Никаких, мать их, границ между нами! – прогрохотал он мне в лицо, пугая на мгновение по-настоящему, прямо до ступора.

– Да ты совсем… – задохнулась от гнева, едва справившись со страхом, но слушать меня никто не собирался. Попытка извернуться и выскользнуть из-под тела капитана была тут же пресечена. Он придавил меня к постели собой и захватил запястья, надежно фиксируя на месте. Прижав губы к моей скуле, Рожер потерся ласково и чувственно, будто и не орал секунду назад и не удерживал меня под собой насильно.

– Меня достало, что ты постоянно ограничиваешь список тем, на которые мы можем свободно общаться, София! – От контраста его неожиданно воркующего тона и смысла слов я совершенно растерялась, и накрывшая после первого испуга злость стала откатываться в обратную сторону. – Это отныне неприемлемо! И я этого больше не собираюсь терпеть ни как твой командир, ни как твой мужчина.

Волна холодных мурашек прокатилась по телу от того, как это прозвучало. Очень захотелось, чтобы он встал с меня и ушел, но почему-то пришло на ум, что, если так случится, меня ждут неприятности. Причем не из разряда страдашек о разбитом сердце.

– Какое, черт возьми, это имеет отношение к ситуации с Арнольдом? – запихивая поглубже все эмоции, я расслабила тело и послушно откинула голову, позволяя Рожеру целовать мою шею.

– Напрямую – никакого, но одно проистекает из другого, дорогая, – уже совсем спокойно проворчал он у моей кожи. – Твои мысли, не важно, о прошлом или о происходящем сейчас, воспоминания, знания, о которых ты умалчиваешь, составляют совершенно незнакомую и недоступную для меня часть тебя. У меня было достаточно времени чтобы осознать: такое положение вещей меня не устраивает. А значит, теперь так не будет.

– Почему мне кажется, что ты пытаешься напугать меня? – проглотив ком в горле, тихо спросила я.

– Быть полностью открытой передо мной так страшно, звезда моя? – Мягкие, теплые, но при этом посылающие волны холодной дрожи прикосновения прошлись вдоль линии подбородка.

– А разве откровенность не должна быть добровольной? – прикрыла глаза, игнорируя странный коктейль ощущений.

Рожер сместился на бок, освобождая меня наконец, и я сразу села и отодвинулась, сопровождаемая его усмешкой.

– Учитывая произошедшее со Штерном, больше нет, – его тон снова без всякого перехода изменился с интимного на сухой и деловой.

– Объяснись!

– «Ковчег» – замкнутая система, София, бежать отсюда некуда, и распространение любых психозов абсолютно недопустимо.

– Ты что же думаешь, что я тоже могу потерять над собой контроль, как Арни? С какой стати? – от изумления даже не смогла сдержать насмешливого фырканья.

– Все Естественные теперь на особом контроле, хоть и негласном. Так что не принимай все на свой счет.

Даже если бы он с размаху ударил меня по голове, эффект не мог быть большим.

– Да как вы… – задохнулась от возмущения я. – Кто вам право дал?!

– Я. Здесь. Капитан! – припечатал каждое слово Тюссан, поднимаясь. – Мне не нужно ничье разрешение! Я не обязан ни перед кем отчитываться! И данная тема исчерпана!

Я молчала, ошеломленно глядя на него, внезапно осознавая, что он разительно изменился с того момента, как мы общались последний раз. Нет, не внешне, конечно, но, однако же, мужчина, на отношения с которым я отважилась, кажется, исчез бесследно. Теперь его цепкий, въедливый взгляд больше не виделся изучением, чутким улавливанием моего состояния, ради того, чтобы под него подстроиться, а ощущался скорее уж скальпелем, примеряющимся, как бы вскрыть меня максимально быстро и эффективно.

– София, тебе придется смириться с тем, что недомолвки и умалчивание о чем-либо с этих пор невозможны между нами. – Нет, он и не думал смягчиться и начать уговаривать. Просто продолжал озвучивать новое положение вещей. – Ты моя девушка, и случись срыв у тебя, моему имиджу руководителя, полностью контролирующего все на «Ковчеге», будет нанесен непоправимый ущерб.

– У меня не будет никакого срыва. – Я отошла к противоположной стене и прислонилась спиной, стараясь сохранить невозмутимое выражение лица, ибо поддаться эмоциям в таком споре станет главным аргументом против меня. – Если уверенности в моей способности верно оценивать свое психическое здоровье у тебя нет, то проблему безопасности твоего капитанского имиджа ты можешь с легкостью решить, расставшись со мной прямо сейчас. И я даже настаиваю на этом. Тебе лучше уйти.

Рожер спокойно прошествовал через отсек к аппарату обмундирования и вскоре облачился в свой белоснежный костюм с эмблемой Ковчега на груди. Так же неторопливо он подошел ко мне и, наклонив голову, поцеловал в щеку.

– Мы не расстаемся, звезда моя, – с совершенно безмятежной улыбкой, заставившей волосы на моем затылке зашевелиться, заявил он. – Готовься поделиться со мной всеми своими тайнами.

Он направился к двери и обернулся, уже стоя снаружи.

– И да, не думай, что если запрет копаться в деле Штерна был высказан мною наедине, то ты можешь не считать его прямым приказом. Никаких запросов или попыток выяснить что-либо в личных беседах. Иначе я приравняю это к посягательству на психологическую безопасность экипажа и вынужден буду тебя наказать, София. Немного успокоившись и подумав, ты поймешь, насколько я прав. Увидимся завтра, дорогая.