Четвёртая глава

      Всё ещё пребывая в смущённой задумчивости, Натали вернулась в спальню и первым делом бросила взгляд на накрытый стол. Потом на носочках, едва дыша, подошла к кровати и не смогла сдержать улыбку умиления: Александр всё ещё спал, отвернувшись от окна и накрывшись одеялом почти с головой. Насколько же изматывала его дворцовая жизнь, что он с такой сладостью и так крепко отсыпался в её постели! Натали распустила полог балдахина, скрывая любимого от света, и вернулась к столу, тотчас найдя взглядом небольшой синий чайничек, о котором говорила Агафья. Осторожно приподняв крышечку, Натали принюхалась — пахло пряными травами. Она налила себе чай и попробовала, находя вкус травянистым и немного терпким, но в целом приятным. Интересно, знают ли о подобном во дворце? Наверняка, ведь иначе многие придворные дамы время от времени исчезали бы на несколько месяцев, — жизнь при дворе, хоть и была внешне подчинена строгим правилам, отличалась особой лёгкостью нравов, и только характер княжны, настойчивость, с которой она в своё время отвергла предложение императора, с немалой помощью цесаревича, конечно, помогли сохранить доброе имя. Впрочем, теперь о нём точно можно будет забыть…

      Натали грустно вздохнула, переживая не столько за свою репутацию, сколько за грязь, что неизменно затронет семью Мишеля, а после дойдёт и до ушей родителей. Стоило ли рассказать им о случившемся прежде, чем они узнают? Несомненно, стоило. Но сейчас Натали не хотела посвящать никого в нежданное счастье, малодушно позволив себе задержать эту интимность, то, что пока принадлежало только им двоим. За размышлениями Натали не заметила, как допила весь чай и только теперь заметила, что день близится к обеду, а внизу, под окнами, кто-то вполголоса разговаривает.

      Тревога всколыхнулась, захолонуло сердце, и Натали подошла к окну, выглядывая из-за занавесок. Страх свернулся в животе ледяным клубком, когда она разглядела форму, в которую был облачён высокий статный мужчина, обсуждавший что-то с Агафьей. Судя по голосу, который с каждым словом становился всё громче и настойчивей, он требовал впустить его в дом, но получал непреклонный отказ. Натали прижала ладони к груди, стараясь унять стук сердца, и бросилась было вниз, но уже в коридоре, на лестнице, спохватилась, вспомнив, в каком виде находится в середине дня. Прислонившись к стене, она украдкой выглянула из-за угла, пытаясь разобрать спор, доносившийся из-за входной двери. Тут дверь распахнулась, и Натали отпрянула, надеясь слиться со стеной. А что, если неведомый посетитель решит подняться наверх? Хороша же будет княжна Репнина, первая фрейлина принцессы Марии, прячущаяся на лестнице в халате, босая и в ночной сорочке! В то время как в постели вышеупомянутой фрейлины спит наследник Российского престола! Нервно хихикнув, Натали бесшумно вернулась на второй этаж, не спеша, впрочем, возвращаться в спальню.

      — Вот здесь и оставьте! — услышала она голос Агафьи, и вскоре входная дверь снова хлопнула и в доме воцарилась тишина. Подождав несколько минут, Натали спустилась вниз и увидела Агафью и Светлану, дворовую девку, исполнявшую роль горничной, когда в имении жаловали баре. Они стояли над внушительным дорожным кофром с вензелями цесаревича. На миг промелькнула в голове безумная мысль, что император, узнав об их связи, решил выслать Александра из дворца, но она тут же померкла, как безумная и невозможная.

      — Наталья Александровна, душенька! — заметила её Агафья, в то время как Светлана быстро присела, стараясь не бросать любопытные взгляды на хозяйку. — А я как раз говорю Свете, что к нам гость сегодня пожалует, друг семьи вашей и вашего брата. Мы ему немного позже комнаты приготовим на втором этаже. А вы всё же решили подняться с постели? Наталья Александровна, ну как можно, вы ведь всё ещё нездоровы!

      Натали замерла, пытаясь понять, что имеет в виду Агафья, но та подошла, ласково взяла под руку и отчётливо произнесла:

      — Я отведу вас наверх, а то, не дай Бог, опять поплохеет, как мы потом в глаза Михаилу Александровичу смотреть будем?

      И только дойдя до лестницы и убедившись, что Светлана всё ещё разглядывает вычурные вензеля с позолотой, Агафья прошептала:

      — Это от вашего тайного посланец прибыл. Вещи его привёз, просил передать, что его батюшка наказ строгий дал, как узнал, что он налегке отправился. Знатный он, ваш тайный. Ох и знатный!

      Из уголков глаз брызнули добродушные морщинки, и Агафья хитро улыбнулась, качая головой.

      — Ты ведь поняла, кто это, не так ли? — спросила Натали и, дождавшись кивка, продолжила: — Теперь ты знаешь, почему так важно сохранить тайну. Ведь она принадлежит не только мне…

      — Все домашние уверены, что вы слегли с болезнью, — серьёзно ответила Агафья. — А вечером, раз уж посыльный таким настойчивым был, тайный ваш и предстанет гостем. Я в четыре Свету отправлю комнаты готовить и сама прослежу, чтобы она излишнего любопытства к вашим покоям не проявляла.

      — Ох, Агафья, как же мне тебя отблагодарить! — выдохнула Натали, понимая, что простая женщина продумала за неё всё то, что даже не приходило в голову, затуманенную любовью. — Жаль, что я вас во дворец забрать не могу!

      — Пошто же мне дворец? — испуганно вскинулась та. — Что я там делать буду? Нет, Наталья Александровна, мне и здесь хорошо.

      — Спасибо! — поблагодарила Натали, крепко сжав сухую морщинистую руку, и поспешила наверх.

      

      — Я уж думал, что ты сбежала, — весело хмыкнул Александр, за время её отсутствия успевший умыться, — влажные волосы завились ещё сильнее и мягкими кудрями обрамляли его лицо. Однако одеться он не соблаговолил, и теперь сидел в кресле в одних кальсонах, закинув ногу на ногу, и покачивая босой ступнёй в воздухе. От всего его облика веяло таким уютом и теплом, что у Натали на миг перехватило дыхание.

      — Разве я могла сбежать и оставить наследника одного? — мягко улыбнулась она, прислонившись к двери. — Вы ведь знаете, Александр Николаевич, что я бы места себе не находила, гадая, что с вами может произойти в незнакомом имении, когда вы окружены совершенно незнакомыми людьми…

      — А ещё, — Александр подался вперёд, держа в одной руке кружку, — здесь подают холодным не только шампанское, но и чай!

      — Преступная халатность! — сокрушённо поддержала Натали, медленно подходя к нему и размахивая поясом халата в воздухе. — Быть может, следует сообщить господину Бенкендорфу об этом?

      — Уверен, он напишет донос императору, превратив его презабавнейший анекдот на эту тему, — хмыкнул Александр, не сводя с Натали глаз.

      — Если в нём не будет упоминаться имя хозяев поместья, я с удовольствием бы его послушала. — Натали опустилась в кресло напротив и коснулась чайника, сокрушённо качнув головой. — Увы, он действительно остыл.

      — Как! — в притворном негодовании вскричал Александр. — Вы мне не верите, княжна?!

      — Я лишь хочу сказать, что чай был горячим час назад, когда его только принесли.

      — Так может, стоило разбудить меня?

      — А может, мне не хотелось вас будить? — Натали взяла с тарелки виноградину и изящным движением отправила её в рот.

      — Я настолько утомил вас, что вы готовы ходить на носочках, лишь бы не просыпался? — Александр склонил голову набок, с удовольствием наблюдая, как щёки Натали медленно покрываются румянцем. Ему так нравилось смотреть, как её смелость и остроумие в пикировках гаснут, уступая смущению, стоит теме разговора ступить на шаткую стезю телесных отношений. Конечно, вскоре это пройдёт, но пока Александр упивался этой скромностью и искренним смущением.

      — А может, я просто хотела дать вам выспаться? — лукаво улыбнулась Натали после короткого молчания.

      — Наташа… — в голосе цесаревича послышалось урчание голодного тигра. Вдруг он резко потянулся к ней, хватая за руки, и повалил к себе на колени. От неожиданности Натали взвизгнула и засмеялась, когда он принялся щекотать её.

      — Хватит! — взмолилась она через минуту, тяжело дыша и поднимая на Александра слезящиеся от смеха глаза, искрящиеся на раскрасневшемся лице. — Хватит, правда, я ужасно боюсь щекотки.

      — И даже здесь? — хитро улыбнулся Александр, ловко подхватив её ступню и проведя по ней кончиками пальцев. Натали снова взвизгнула и забилась в его руках, извиваясь в тщетных попытках увернуться. Она попыталась щекотать и Александра, но он был совершенно равнодушен к этой пытке. Поначалу Натали не заметила, как его движения замедлились и стали нежнее, но когда его рука нырнула под халат, а с губ вместо смеха сорвался тихий стон, она сама потянулась к его губам, притягивая голову к себе, прижимаясь всем телом.

      — Саша… — прошептала она, когда его губы приникли к её обнажённой груди, — халат давно лежал на полу, а ночная рубашка собралась кружевным ворохом где-то на талии. Натали откинула голову, выгнулась, подставляясь под горячие ласки, непрерывно гладя его плечи, зарываясь пальцами в волосы. Он взял её на руки, собираясь нести в постель, когда Натали, бросив взгляд на часы, прерывисто выдохнула:

      — У нас есть время до четырёх.

      — А после мне стоит удалиться? — спросил Александр, не сводя полного вожделения взгляда с её груди и медленно подходя к постели.

      — А после тебе придётся приехать ко мне заново, — ответила Натали, откидываясь на подушках и протягивая к нему руки. — Но всё это я поясню позже, если позволишь.

      — А сейчас? — Он снял штаны, и в этот раз Натали не стала отводить взгляд, хотя полумрак, царящий под балдахином, что так и остался закрытым наполовину, скрадывал детали.

      — А сейчас, — Натали протянула к нему руки, вздохнув от приятной тяжести его тела, когда он навис над ней, — я жажду продолжения твоих поцелуев…

      

      

      Эти несколько дней так и остались в памяти Натали и Александра самым светлым, романтичным и страстным временем, которое никогда не повторить, но к которому хочется возвращаться в воспоминаниях. Они гуляли в саду, взявшись за руки, читали вечерами, сидя у камина, но большее время всё проводили в ласках, столь свойственных молодости и самому зарождению любви. Когда нет ещё тоскливой привычки, всё наполнено новизной, а от одного взгляда воспламеняется кровь. Они слишком долго ждали, слишком долго шли навстречу другу другу, чтобы теперь терять отмерянные крохи. Ведь оба понимали — во дворце всё, что останется — редкие, полные опасности разоблачения встречи, но в основном — короткие разговоры, когда вокруг полно людей. И с каждым днём, приближавшим к отъезду, их любовь словно разгоралась ярче, становилась воистину бурной и неистовой.

      Принцесса Мария писала Натали каждый день, и та, скрепя сердце, слала в ответ короткие послания, рассказывая о том, как все дни проводит за книгами (которые читает Александру), гуляет в саду (где есть прекрасная беседка, в которой он заставил её узнать, что не только кровать подходит для любовных утех) или же просто лежит в постели (что тоже являлось чистейшей правдой). Видя её послания, Натали понимала, что уже начинает разрываться между преданностью принцессе, желанием открыться и ослепляющей любовью к Александру, которую придётся потерять, стоит лишь рассказать всё. Готова была она на такой шаг? Определённо нет!

      При мысли о том, что она его потеряет, сердце начинало колотиться, как сумасшедшее, и порой Натали просыпалась и смотрела на него, спящего, мечтая, что он — её муж, и они никогда не расстанутся. Что у них будет несколько детей, днём он будет занят делами поместья, а вечерами они всей семьёй будут собираться в гостиной и читать вслух… В предпоследнюю ночь Александр застал её в слезах, и долго утешал, прижимая к себе, не требуя ответа, потому что его сердце так же разрывалось от мыслей о невозможности их любви. Он хотел, чтобы о ней знал весь мир. Чтобы Натали входила в гостиные с гордо поднятой головой, как возлюбленная цесаревича, а после — императора. Чтобы никто не смел сказать или даже помыслить дурное об их связи.

      Но принцесса Мари, нежная, доверчивая, трепетно любящая, не заслуживала такого обращения. Пусть даже история знала немало монарших пар, презревших законы божии и живших вместе, невзирая на законный брак, бывало, что и с двух сторон. Нет, Мари была ангелом, слишком чистым, чтобы втаптывать в грязь её честь и достоинство. Достаточно было того, что он совершенно не жалел о совершённом поступке и готов был прямо заявить об этом жене.

      Жена… Сейчас это слово казалось чем-то безликим, пугающим своей неотвратимостью. Но стоило ему приобрести облик Мари, как становилось ещё горше, ведь перед внутренним взором вставали глаза, полные боли, а в голове начинали звучать тихие рыдания. И всё же, несмотря на терзавшее сердце раскаяние, Александр не желал уезжать от Натали. Попросту не мог оставить её, вспоминая, как был лишён счастья видеть её, говорить с ней, любить её… Они почти не говорили о будущем, но если и переходили на эту тему, то оба понимали — возврата к прежнему нет. Оба — опытные царедворцы, Натали и Александр полагали, что смогут скрывать свою связь достаточно долгое время, сохраняя свой уютный мирок от посягательств внешнего мира. Они надеялись, что тайна долгое время будет оставаться таковой, хотя и не были настолько наивны, чтобы понимать: всё тайное рано или поздно становится явным.

      — Люблю тебя, — вторили друг другу губы в последнюю ночь перед отъездом, пока руки исступлённо ласкали, а ноги сплетались, скользя по простыням. Сегодня объятия были крепче, признания откровеннее, движения резче. Словно Александр хотел заставить её помнить о нём каждую секунду в разлуке, оставить свой след на ней, в ней. А Натали, давно забыв о смущении, оплетала его собой, жалея лишь об одном: что не может оставить на его теле метку, каждому говорящую: «Мой!»

      Александр уехал, когда Натали ещё спала, оставив на подушке наскоро написанную записку. Во дворец он прибыл к вечеру, узнав, что император вернулся накануне, а императрица и двор должны были прибыть через день. Он едва успел переодеться, справившись у камергера о принцессе и получив ответ, что та, сославшись на головную боль, удалилась спать час назад. Александр вздохнул с облегчением: смотреть в глаза Мари сейчас он точно был неспособен. Но появление слуги, передавшего, что его ожидает император, заставило не удивиться даже — приготовиться выдержать очередной бой за свою любовь. Только, в отличие от давней истории с Ольгой, отступать Александр был не намерен.

      Николай Павлович ждал сына в кабинете, задумчиво глядя в окно на ночной Петербург. Он слышал, как тот вошёл, но не спешил поворачиваться, прекрасно чувствуя смятение и упрямство, разлившиеся в воздухе с его приходом.

      — Вы желали меня видеть? — напряжённо спросил Александр, не двигаясь с места. Николай Павлович обернулся, словно только сейчас заметил сына, и тонко улыбнулся, находя подтверждение своим догадкам: губы сложены в тонкую линию, подбородок напряжён, а руки сжаты в кулаки. Ни дать ни взять — бойцовский петушок.

      — А вы находите это желание способным удивить в свете случившегося?

      — Нет, — спокойно ответил Александр, подходя к столу и бросая быстрый взгляд на разложенные бумаги. — Я и сам хотел переговорить с вами, но не думал, что вы вызовете меня ночью.

      — За несколько дней, проведённых вне двора, вы привыкли ложиться рано? — иронично поинтересовался Николай Павлович, отмечая, как уши сына покрыл лёгкий румянец. — Полноте, Александр, я не намерен обсуждать вашу личную жизнь, закапываясь в неё столь глубоко. Но кое-что мне хотелось бы тебе объяснить, как, кхм, человеку, более сведущему в подобного толка делах.

      — Я хотел поблагодарить вас за то, что не сказали матушке о причине моего отсутствия, — ровно сказал Александр, вздёрнув подбородок. — И желал вас и впредь хранить молчание столь долго, насколько это возможно.

      — Прикрывать ваш адюльтер перед женой и матерью? Хорошего же наследника я воспитал! — фыркнул император, впрочем, не теряя добродушной улыбки. — Полноте, Александр, прекратите злиться, словно вам всё ещё пять лет и у вас отобрали любимую деревянную саблю. Я ведь действительно желаю вам только добра. И не могу не отметить, что ваш вкус и некоторое, м-м, постоянство, внушают уважение.

      — Я люблю княжну Репнину. — Александр твёрдо посмотрел в глаза отцу.

      — Понимаю, — покладисто кивнул тот, опускаясь в кресло и жестом позволяя сыну занять соседнее. — Более того, я и сам не раз был увлечён подобным образом, потому и желаю поделиться с вами простой житейской мудростью, которую вы, смею надеяться, выслушаете без предвзятости.

      Александр склонил голову, всем своим видом показывая, что готов слушать. Но Николай Петрович вдруг потянулся к столику, на котором стояло вино, разлил его по бокалам и протянул один из них наследнику.

      — Сердце мужчины не может хранить верность одной женщине. Особенно, когда вокруг столько соблазнов, — начал император, салютуя бокалом. — О, нет, избавь меня от пылких речей о вечной любви к Натали! Она несомненно прекрасна, наверняка нежная и уж точно остроумная. Я так же не удивлюсь, если она сумеет завладеть вашим сердцем на долгий срок, но, поверьте, придёт время, и вы решите искать новых увлечений. Но речь не об этом! — поспешил добавить Николай Павлович, видя, что Александр готов возразить. — Я говорю о том, что мы с вами, в отличие от большинства наших подданных, имеем некоторые обязательства не только перед своими супругами, но и перед государством. И, как ни странно, одно вытекает из другого. Принцесса Мари — сущее дитя, невинное, наивное, но очень пылкое и отзывчивое. При должном воспитании она станет хорошей императрицей, но для начала вам стоит сделать её не менее хорошей матерью.

      Александр нахмурился, пытаясь понять, к чему весь этот разговор, ведь, невзирая на всю любовь к Натали, он прекрасно понимал и помнил о своём долге, исправно навещая супругу три раза в неделю.

      — Ваши увлечения, сколь много бы их ни было на вашем веку, имеют место быть, и никто, слышишь, никто будет не в силах упрекнуть вас ими. Кроме жены. — Николай Петрович цепко смотрел на сына. — И тут надо помнить о том, что дети, милый мой, всегда занимают в сердце женщины больше места, нежели любовь мужчины. Подарите принцессе ребёнка. А лучше сразу двух или трёх, чтобы она не могла думать ни о чём другом, смирившись с тем, что вы обращаете свой взор на других. Подарите стране наследника, а после выходите в свет хоть с Репниной, хоть с кем угодно ещё, и тогда даже наша дражайшая Александра Фёдоровна не сможет ничего возразить.

— Это звучит крайне цинично, — медленно проговорил Александр, всё ещё не веря, что слышит подобные речи от отца.

— Это правда, Александр, чистая правда, — вздохнул Николай Павлович. — Я говорю это не с целью отвлечь вас от княжны, ведь, судя по всему, оторвать вас от неё сейчас невозможно. Я говорю это с тем, чтобы вы помнили: страсть должна оставаться страстью, а долг перед страной — главное, о чём вы должны помнить. И когда наша прекрасная Натали вернётся во дворец, выбирая между спальней жены и спальней княжны Репниной, всегда выбирайте первое, покуда принцесса не объявит радостную весть. Я, конечно, не говорю о днях, когда она будет нездорова, но в остальное время, — тут взгляд Николая Павловича потяжелел, а голос зазвенел холодом, — надеюсь, мне не будут доносить, что вы пренебрегли супружеским долгом ради любви.

— Я вас понял, отец. — Александр замолчал, признавая правоту его слов и в то же время чувствуя, как горечь разливается в груди: желал ли он для Мари роль всего лишь племенной кобылы, способной лишь рожать наследников? Конечно же, нет! Он нежно любил её, но совершенно другой любовью. Однако в речах отца сам их брак звучал, как нечто мерзкое, постыдное.

— Ну-ну, — вновь добродушно усмехнулся император. — Как же легко вызвать тучи на вашем челе! Всё, что касается характера отношений между вами и Репниной останется в тайне, во всяком случае, от меня никто о них не узнает. Хотя полагаю, что посвящённых в тайну уже достаточно, чтобы опасаться за её сохранность. И я буду хранить молчание, но вы, — он поднял палец вверх, — не забывайте о моих словах и помните, что в этом дворце я знаю всё, что происходит.

— Вы позволите мне удалиться? — спросил Александр, поднимаясь и ставя на стол бокал, из которого едва пригубил вино.

— Конечно, отдыхайте, — взмахнул рукой Николай Павлович. — Надеюсь, завтра печальное личико принцессы Мари вновь озарится светом.