Победитель

Ян подъезжал к городу по северному тракту, минуя бесконечную череду людей, двигавшихся ему навстречу.

  Крестьяне, горожане. Они двигали тележки, нагруженные нехитрым скарбом, тащили узлы с вещами, толкали, постоянно вздрагивающие на ухабах телеги, в которых сидели дети и женщины с испуганными глазами. Одинокий всадник, в потертом темном жупане, не вызывал у них интереса. Люди бежали от войны, от бунтовщиков, разорения, смерти, их лица отражали только страх и усталость. И еще апатию, неверие.

То, что он видел беженцев так близко от города, позволяло надеяться, что он успеет. Успеет. … Грустная усмешка тронула его лицо: «Я отличаюсь от всех этих беглецов только направлением движения. Полководец без армии. Воин, который не хочет больше сражаться». 

Он не мог, не хотел больше смотреть в глаза, которые покинула надежда, и пришпорил коня. 

Полуденный ветер мягко касался наливающихся колосьев. Урожай обещает быть неплохим. Если только будет, кому заниматься уборкой. Ну да, это вообще не должно было его интересовать. От слова совсем.

Время от времени моросящий дождик прибивал дорожную пыль и, ловя губами, редкие теплые капли можно было почувствовать себя почти живым. 

На подходе к городу, человеческий ручеек сузился, а затем вообще иссяк. Видимо, все, кто хотел покинуть город, уже двигались по тракту по направлению к Зеленой Горе, так что к городским воротам он подъезжал практически в полной тишине. Копыта грохотали по булыжной мостовой, но из калитки Зеленой Брамы никто не вышел. Некоторое время он ехал совсем один, в гулком одиночестве, минуя мертвые глазницы пустых окон. 

Пустота знакомых улиц давила, мешая собраться с мыслями и придумать хоть какие-то слова. У обители св. Екатерины он вообще замер, и долго ждал хоть какого-то знака, отдаленного звука, или мелькания огонька свечи за дверями костела. Но темнота была терпелива и он понял, что не стоит придумывать причины для того чтобы отложить намеченное. Что ж возможно так же пусто будет на всем оставшемся пути до родительского дома.

Однако, недалеко от кузнечных рядов, дорогу перегородили солдаты. Усатые лица, стальные кирасы в отблеске пламени. Нацелив мушкеты, они начали задавать вопросы, каркая словно вороны.

«Немцы, а может швейцарцы. Интересно, откуда они здесь?» Один из пехотинцев позвал офицера. Яну пришлось достать из седельной сумки полковничью булаву и продемонстрировать патрулю. Подошедший лейтенант, молча, отдал честь и дал команду пропустить. 

Ян ехал по Арматной и до самого арсенала на улице: горели костры, стояло составленное в пирамиды оружие, стояли, сидели, шумели десятки и сотни солдат. У ратуши на площади можно было разглядеть поблескивающие в неярком свете стволы пушек. Здесь от костров доносилась английская речь. Кинув взгляд в сторону составленного оружия, Ян подумал: «Не меньше пяти рот. Интересно откуда? Еще и шотландцы. Если эти захотят воевать, то Шимон может обломать зубы о бастионы и мостовой ревелин. Впрочем, меня это не касается».

Знакомый старый дом на Замковой, встретил только шелестом листьев на деревьях и закрытыми ставнями. Он спешился и постучал медным молоточком, закрепленным на двери. Сколько лет ему? Ян помнил времена, когда просил отца поднять его на руки повыше для того, чтобы испытать восторг от чистого металлического звука. Что ж, те времена прошли. Ничто внутри дома не нарушало тишины. Пришлось постучать в дверь кулаком. И еще раз. И еще. Наконец, где-то в глубине раздались шаги, из-за двери послышался старческий голос: 

– Кто там, на ночь глядя, пся крев!

– Фрацишек! Это я, Ян Залесски!

– О! Пане Яне, откуда! Сейчас, сейчас!

Дверь со скрипом отворилась, и из дома выглянул седой старичок. Он поднял свечу и вгляделся в лицо Яна.

– Ну, наконец-то, Пан полковник к нам приехал.

– Я могу войти?

– Конечно-конечно, Пан Ян, идемте.

Они шли по темному знакомому с детства коридору в гостиную. Лица с портретов выплывали из темноты, словно пытались задать вопрос или просто напомнить ему, что знают все, что он может сделать в этой жизни. Непроизнесенные слова как будто звучали в его ушах. Но все это было неважно.

Францишек зажег еще свечи и принес бутылку вина.

– Ваше любимое, венгерское. Что же будет, пане Яне?

– Не знаю. Я теперь полковник без полка. А где все, где Хелена?

– А Пан, верно, не знает. Это очень-очень печально. Пани Хелена уехала. Уехала к пану Шимону.

Вот как просто. Только больно.

– К Шимону? Но ведь Шимон…

– Да, пан полковник. Она уехала, когда стало известно, что пан Шимон присоединился к рокошу. А сейчас она там с ним, у города. 

– Но король дал привилегии. Рокош, теперь, уже просто мятеж. 

– Пане Яне, где теперь тот король. Говорят у немцев, а может где еще. Кто теперь мятежник, а кто нет, один Бог знает.

– А Мачей? 

– Мачек здесь. Он сейчас в корчме «У разбойников». Там панове офицеры собираются.

– Кстати, я видел в городе солдат. Много ли в городе войск? 

– Много, пане мой. И немцы, и англичане, и венгры. Хусария тоже есть, но она в замке на холме, там, где конюшни. Даже казаки есть, но те за городом. Кто же их сейчас в город пустит. В Старых Бабках сидят. 

– Откуда взялись? 

– Но то, я не знаю. 

Погрузившись в раздумья, Ян незаметно для себя допил последний глоток вина: «Хелена уехала. Впрочем, она ведь даже не знала...» 

Хелена не могла знать, что он приедет. И потом, он ведь сам понимал, что Шимон однажды добьется своего.

Тогда, три года назад… в заснеженном лесу, на охоте… Он долго искал их, плутал. И нашел… под огромной заснеженной сосной. Вдвоем... в очередной раз. Они повернулись на звук копыт его коня. Хелена посмотрела ему в лицо своими огромными зелеными глазами, в которых застыло удивление и что-то еще. Возможно – ожидание. … Шимон сделал шаг вперед , словно готов был броситься в бой, его глаза сверкали гневом.

Ян завернул коня, уехал. Уехал с охоты, уехал из Замостья, уехал на войну. Потом был Крингхольм, полковничья булава, мятежи и, наконец, Белые Воды. 

В прошлом году, в столице он встречался с Мачкем. Брат Хелены, обняв старого друга, сказал только, что Шимон теперь тоже воюет, но на Западе. Что приезжает к ним, но Хелена пока не вышла замуж.

Война. Кому она мать родная? Шимону на войне не очень везло. Хотя жив и ладно. Но ведь тоже полковник. И хоругвь своя, из местных. Когда-то местных. И когда-то своих.

Его грустные мысли прервал Францишек. 

– Я так думаю, что пану лучше пойти сейчас в корчму. Пан Мачей, если и вернется, то дай бог под утро. А он уж все знает лучше. И про войско и про…

Тут старик запнулся, и морщины утонули в ночном сумраке. Кажется, Францишек хотел добавить что-то еще, но не смог, не решился. А может это только показалось?

– Да, нужно идти, – он поблагодарил слугу и направился к корчме.

Заведение было известное. Пиво там было первоклассное, место считалось престижным, и обычно посещали ее люди с деньгами или привилегиями. 

Но сейчас там было довольно шумно. Места у всех столов были заняты многочисленными офицерскими компаниями. В углу немцы уже что-то пели, стуча огромными кружками и заставляя коситься венгерских наемников за соседним столом. Он огляделся в поисках брата Хелены и обнаружил его среди самой большой компании, впрочем, как и всегда.

Шляхтичи в драгунских и ярких гусарских мундирах шумели и размахивали руками. Мачей как всегда был в самом центре, он что-то громко говорил прямо в ухо соседу, лицо мужчины раскраснелось. Ян решил пока не мешать приятелю и направился к стойке, но в этот момент Мачей поднял глаза и заметил старого друга. Сказать, что молодой человек удивился, было не сказать ничего. Толкнув соседа, вскочил на ноги и протянул руку в сторону полковника:

– Панове! Панове! Мы спасены! 

Он кричал так громко, что сумел перекричать весь хор разноязычных голосов. Люди, сидевшие за столами, удивленно повернулись в его сторону. Убедившись, что ему удалось завладеть всеобщим вниманием, Мачей в свойственном ему драматическом стиле простер обе руки:

– Панове! Наш спаситель! Пан полковник Залесски! Наш коннетабль и погромщик шведов! Герой востока!

Сидевший за столом гусарский офицер вскочил и воскликнул:

– Пан Залесский! Хусария под вашим командованием покрыла себя славой в боях в Великом Княжестве. Вы поведете нас к победе! Виват, Пан Залесский!

– Виват! Виват! Виват!

Мачей выскочил из-за стола, обнял Яна за плечи и потащил к столу. Шляхтичи подвинулись и освободили ему место. Немедленно появилась чарка с водкой. И начался тост за тостом. Ротмистр со странной фамилией Хеньчь- Боровский не давал никому остановиться ни на мгновение. Он тоже был под Киргхольмом и, после каждой выпитой порции, по новой начинал объяснять присутствующим всю диспозицию.

Воспользовавшись небольшой паузой, Ян наклонился к Мачею и спросил:

– Что происходит? 

– Мы здесь решали, что делать. Пан староста, как ты наверно слышал, разболелся и отправился в столицу не оставив никаких указаний. Город в осаде. Мерзавцы мешают поставкам продуктов. Мещане разбегаются. Жалование задержали. Все плохо! Но ты тут сразу наведешь порядок, как в Брине. Нужно только вздернуть пару мерзавцев.

– В Брине были реестровые казаки. И потом они все равно ушли к изменнику. А здесь немцы. Кто у них командир?

– Шлехтер. Он раньше у шведов был. Вон тот с бородой, – кивнул Мачей на одного из людей за соседним столиком.

– Мачей. Мы можем выйти? На минуту.

На улице посвежело. Он секунду помолчал. В конце концов, приехал он сюда именно для этого.

– Мачей, где Хелена? 

– Шимон ее забрал. Он приехал… – Мачей уже слегка покачивался от немалого количества выпитого и язык у него слегка заплетался. – Он приехал. … И она уехала с ним. Это было недавно.

– Но зачем? Зачем? И почему именно сейчас. Ты же ее брат! Как она уехала с Шимоном и ты просто смотрел?

Мачей схватился рукой за кирпичи в стене карчмы и наклонился. Тело мужчины сотрясали спазмы. После этого ему явно полегчало, и он смог сосредоточиться на разговоре.

– То есть «смотрел»? Они обвенчались. Обвенчались в костеле Святого Яна. И потом поехали. А ты не знал? Ну да, откуда.

– После Белых Вод я пытался что-то сделать в Великом Княжестве. До того, как король уехал к курфюрсту. Только потом узнал о мятеже. Я подумал, что смогу помочь Хелене уехать. Я подумал...

– Они здесь, в лагере, – прервал его Мачей.

– Хелена тоже? – спросил Ян с деланным безразличием. То, что она была так близко, и так далеко внезапно показалось страшно важным. Все может быть, еще все может быть. Как они могли. Да вот смогли. Мачей закусил ободранные до крови костяшки ладони и посмотрел на него с жалостью. С жалостью?

 – Да. Они не расстаются.

***

«Не расстаются...». Как когда-то. 

Он помнил, как родители привели их на конфирмацию. Шимон, наклонившись к нему (он всегда, всегда был выше и сильнее) шепчет едва различимо: «Смотри, вон ангел стоит». Так впервые он увидел Хелену. Блондиночка в веночке из цветов и белом балахончике действительно напоминала двум мальчикам ангелочка. Ян помнил, как потом, проходя мимо, девочка подняла голову и посмотрела ему в глаза. Возможно, это ему показалось, но она улыбнулась. Улыбнулась, ушла и унесла с собой сердца двух маленьких мальчиков.

Время от времени их родители брали мальчишек с собой к замостянскому каштеляну в гости. И они носились по этому старому дому с зарешеченными окнами, способному вместить в два раза больше людей, чем обитали тогда в старом палаццо.

Иногда к ним присоединялся Мачей, но он был младше и мальчугана долго не принимали в бурные подростковые игры. Они лазили на пыльный чердак, пытались сражаться или хотя-бы пробовали взять в руки старое заржавевшее оружие. Заводилой всегда был Шимон. Он знал, чем и как долго будут заниматься их родители, как долго мужчины будут пить мальвазию, а женщины хвастаться привезенными из Франции нарядами. Откуда? Он просто знал.

Хелена уже тогда примеряла роль прекрасной дамы, с гордым видом наблюдая за их поединками и позволяя победителю преклонить перед ней колено. Мачей весело смеялся сидя в углу, а проигравший, с поцарапанным носом, мог только сжимать кулаки от досады. Конечно, причиной досады был вовсе не расцарапанный нос. … Хотя поражение в их шутливых схватках чаще доставалось Яну, а награда прекрасной дамы – Шимону. Поэтому, совсем скоро, Ян с таким пылом занялся обучением с нанятым родителями итальянским фехтовальщиком, что поединки на палках потеряли смысл.

Шимон тут же выдумал другие соревнования. Он просто должен был побеждать всегда.

Но постепенно их шалости прекратились. У Хелены появились другие занятия. Бегать с мальчишками ей больше не позволяли. Да и им с Шимоном пришлось заниматься письмом и историей под руководством монаха-францисканца. Родители Шимона вообще считали, что ему надо ехать учиться во Францию. Но довольно явное нежелание парня вникать в науки охладило их энтузиазм. Яну же нравились истории, которые монах рассказывал ему о разных удивительных землях и знаменитых полководцах.

К сожалению, основная задача монаха состояла в том, чтобы вдолбить в их головы латынь и тут мальчики были единодушны. Латынь отскакивала от их голов, как турецкие ядра от стен Хочимской крепости. 

В конце концов, родители успокоились, и они смогли проводить почти все время, носясь по полям и лесам на лошадях. С Мачеем, а иногда и с Хеленой. Тогда Шимон не отходил ни на шаг от златокудрой красавицы. Трусящемуся сзади Яну доставался в лучшем случае короткий взгляд из-под опущенных ресниц или мимолетная улыбка. Иногда он чувствовал ее взгляд, но только в те моменты, когда смотрел в другую сторону. Стоило ему повернуться, как она тут же заговаривала с Шимоном или Мачеем. Потом отец решил, что ему пора.

***

– Мачей, ты в драгунах? Представь меня офицерам. Они все здесь?

– Нет шотландцев. Но я могу позвать. Не сомневайся, узнав кто ты, они сразу придут.

– Давай сделаем так. Созови всех через два часа. А я… Мне нужно сделать рекогносцировку. Проверить кое-что.

– К ним поедешь? А вдруг Шимон…

– Зачем? Ты что не знаешь Шимона?

– Ну, да. Честь превыше всего. 

– Короче, собери офицеров. И пошли со мной кого-нибудь, чтобы меня выпустили за ворота и потом впустили.

Он прошел мимо холма к ручью. Ночь глядела свысока тысячью глаз. Ян слез с лошади, наклонился и плеснул в лицо студеной водой, смывая туман от действия алкоголя и дорожную пыль. Лицо пылало, но постепенно холодная вода помогла успокоиться. Он еще раз зачерпнул воду руками, ее вкус отчаянно напомнил Белые Воды и безумную скачку в лоб на гуляй-город, ощетинившийся ружьями и дулами пушек. Отчаянное ржание лошади и тяжесть кольчуги, тянущей на дно после падения в воду. Нет, он обманывал себя – вкус воды тогда был другим. Слишком много тогда в ней было крови. А вот земля, земля была такая же мягкая и здесь, даже не нужен был утренний дождь.

Он уже доехал до самой линии костров, но до сих пор его так никто и не окликнул. Грустная усмешка вновь тронула губы: «Дворянское ополчение. Бог, честь, отчизна. Как это все знакомо. Зато в любом кабаке саблей махать готовы: «Мы – шляхта!» 

Наконец, какой-то солдат буквально уткнулся лицом в грудь его коня. Некоторое время горе-часовой непонимающе пялился снизу вверх, как будто раздумывая, что ему сделать, позвать кого-то на помощь или спросить, кто это заехал к ним в ночи.

– Эй! Как мне найти пана Шимона Шиделя?

Солдат только неопределенно махнул рукой куда-то назад. Ян соскочил с коня и повел его под узду. Так он мог меньше привлекать внимание. Но всем было на него наплевать. В лагере царило веселье. Как всегда, шляхта отмечала еще не одержанную победу. Полковник шел все дальше к центру лагеря. Люди, встречающиеся ему, ничего не спрашивали. Но вот, он заметил палатку, выделявшуюся размерами среди других, стоявших в полнейшем беспорядке. Здесь хотя бы стояла охрана. Ян привязал коня и поинтересовался, где ему найти Шимона. В разговоре выяснилось, что палатка не его, а сандомирского хорунжего пана Кенпняка. И что пана Шимона могут позвать, если дело важное. Он сказал, что дело важное и что пан полковник будет рад его видеть. Затем присел к костру и принялся ждать.

Один из сидевших у огня драгун все время не отрывал от Яна взгляда, а потом что-то прошептал на ухо соседу. Тот уже начал вставать, когда за спиной раздался голос Шимона:

– Кто меня звал?

– Пане Шимоне? Узнаешь старого друга? 

– Ян! Какими судьбами? – он подошел и обнял его. – Кшиштофа нет. Давай в его палатку, поговорим. Рышек, быстро нам мальвазии.

Драгун у костра все-таки решился спросить:

– Прошу прощения, ясновельможный пан Залесски? Я не ошибаюсь? 

– Да, пан Межвиньски, пан Ян у меня в гостях, – ответил за Яна Шимон,

задергивая полог палатки под гул возбужденных голосов.

Посреди палатки стоял стол и несколько стульев. Видимо, это место служило мятежникам штабом. Старые знакомые расположились за столом, а вбежавший через минуту слуга принес графин и узорчатые стаканы. Шимон сам налил вино и провозгласил тост:

– За встречу! Рад тебя видеть, Ян. Ни пуля, ни сабля тебя не берут!

– Не жалеешь?

– О, дружище, ты явно приехал не для того чтобы поздравить меня с браком.

– Я ничего об этом не знал.

– Ну, теперь знаешь. Хелена, наконец, решилась. Хотя свадьбы не было. Отпраздновать решили, когда наступят более спокойные времена. Слушай, давай еще выпьем!

Он присмотрелся к другу и должен был признаться, что прошедшие годы только пошли Шимону на пользу. Он заматерел, приобрел мужскую силу, широту плеч. Распахнутая на груди белая рубашка подчеркивала брутальное обаяние. А сумасшедший веселый огонек в глазах никуда не делся. Длинные волосы, стянутые в хвост на испанский манер, придавали какой-то бесшабашный отчаянный вид. Вид, который скорее соответствовал облику не кавалерийского офицера, драгуна королевской армии (хоть и в прошлом), а скореекапера, которых в последнее время множество появилось в морях королевства. Чувствовалось, что Шимон просто получает удовольствие от жизни, что он словно птица в полете. Человек, которому удается все, к чему он прикасается. 

Они выпили еще и, наконец, Шимон спросил:

– Что думаешь делать, пан полковник! А давай с нами!

Ян ждал этого, но все равно предложение друга прозвучало неожиданно. 

– С вами? Как ты себе это представляешь? Со мной нет ни полка, ни даже хоругви!

– А зачем тебе полк? Ты сам – знамя! Стоит тебе только заявить, что ты с нами и утром Замостье откроет ворота. А через неделю – столица! Замок на холме! Гетманство! «Гетман коронный Шимон Шидель» – неплохо звучит. Или: «гетман польный Ян Залесски». Выберешь себе жену из княжеских дочек. Что там думать! Занимая столицу, можно будет требовать от короля любое воеводство! Представляешь, мы встречаем короля со знаменами у ворот Драконьего замка. Спасители нации. Выпьем!

Ян перестал слушать после реплики про дочек. Приподнятое настроение куда-то испарилось. Механически выпил, поставил стакан и скучным тусклым голосом сказал:

– Пан Шидель. Я принял командование гарнизоном.

Он встал. Надежды было мало, но попытаться надо:

– Шимон, слушай, уходите. Уходите утром. Я не буду преследовать. А еще лучше – пришлите утром парламентеров. Рокош закончен, закончите мятеж. На востоке война не закончится долго. Отправимся туда.

Шимон тоже встал. Потом вновь наполнил стаканы и с усмешкой протянул один Яну:

– Давай-ка выпьем, дружище. За удачу! Пускай она завтра решит еще раз. 

Он выпил одним махом и добавил:

– Завтра можно все закончить одним ударом! Ты хотя бы представляешь, как это – схватить удачу за хвост? Нет, Ян. Я не хочу ждать и надеяться непонятно на что. Я не ты.

За спиной раздались шаги, и через мгновенье кто-то откинул полог палатки. Ян обернулся. Это была она, Хелена. Женщина сделала несколько быстрых шагов и оказалась лицом к лицу с полковником. Глаза сверкали гневом, она прикусила губу, но в остальном... в остальном это была по-прежнему она. Только еще прекраснее, чем раньше. Возможно, лишилась той милой недосказанности и теперь в ней бушевала сила, бушевала уверенная сила женщины, осознавшей свою красоту. 

Великолепная. Да, это слово подходило к ней теперь больше всего. Великолепная красавица, перед которой устоять было невозможно. Даже надеяться на то, что она удостоит своим вниманием какого-либо мужчину, было просто невероятно. И все же, она была замужем. Замужем за его другом.

Несколько секунд Хелена, казалось, изучала его своими прекрасными глазами, словно искала приметы того юноши, которого она знала давным-давно. Он же просто стоял и улыбался. Потом взял ее руку и поцеловал.

– Пани, я у ваших ног. 

После этих слов гнев снова стал разгораться в ее глазах. Она обернулась к мужу:

– Шимон, любимый. Оставь нас на секунду.

Хелена подождала, пока муж задернул полог палатки, потом повернулась к Яну:

– Зачем ты приехал?

– Я хочу закончить все это без крови.

Она словно не обратила на его слова внимания.

– Зачем ты приехал. Зачем ты приехал сейчас?

Пожав плечами, полковник сжал пальцы на рукояти сабли. Потом взглянул ей в глаза.

– Я подумал, что тебе может угрожать опасность. Этот мятеж.

– Ты приехал сейчас. Только сейчас. А почему ты не приезжал раньше? Зачем ты вообще уехал?

– Мне казалось. … Мне казалось, что ты и Шимон… Вы же все время были вместе! 

– Тебе казалось! – гневно посмотрела она ему в глаза. – Тебе казалось, и ты все время убегал. Ты прятался в своих делах и занятиях. В своем фехтовании. На своей войне. Но теперь ты вспомнил обо мне. И зря! Помни! Женщины любят только сильных!

Ударив его наотмашь этой фразой, красавица направилась к выходу из палатки. Ян искал слова, но не мог найти. Она удивила и поразила его, но ведь он приехал сюда с какой-то конкретной целью. Просто все так сложилось. 

– Хелена! – она замерла у самого выхода.

Женщина напряглась, словно ожидала услышать еще что-то, по-настоящему важное, но решение уже было принято.

– Я знаю, ты можешь. Убеди Шимона закончить все это. 

Она только кивнула и, не поворачиваясь, вышла. Шимон вернулся через несколько секунд. Он был серьезен, улыбка пропала с его лица. В глазах была усталость. Мужчины пожали друг другу руки и попрощались. Уже ступив в темноту, которая скрывала его лицо, Ян сделал последнюю попытку.

– Шимон! Если надумаешь, то жду известий. Часам к десяти.

Он вошел в корчму, уже обдумав все. Мачей коротко представил всех офицеров. Обведя всех собравшихся взглядом, он обратился к ним с короткой речью:

– Господа! Сразу хочу сказать, что я счастлив, пойти в бой с такими достойными воинами. Я не сомневаюсь в победе. Враг слаб, он не ожидает от нас нападения. Мне уже приходилось воевать вместе с дворянским ополчением. Это не солдаты. Вот мой план. Как только рассветет, мы выходим из города. Мастер Харрисон! Сэр, вы выстраиваете свою артиллерию на вершине холма. Капитан Шлехтер, капитан Шаллаи, вы выставляете свои роты перед холмом. Хусария за холмом. Мачей, твои драгуны в резерве у городских ворот. И, пан Барабаш, надеюсь, вы помните о Дрине. Ваши казаки должны выступить еще в темноте. Обогните лагерь и держитесь в лесу. Ловите мерзавцев, которые начнут убегать после начала боя. Все, кто попадет в руки казаков, ваша законная добыча. Все господа, после утреннего богослужения жду вас на холме.

Никто не пытался спрашивать или сомневаться. Все загремели стульями, встали и направились к выходу. За столом остался только Мачей. 

– Видел ее?

Ян уперся локтями на столешницу и опустил голову на сложенные кисти рук. Он не отрывал взгляд от колеблющегося огонька свечи и думал, думал…

– Как она там. Как они? – Мачей не собирался сдаваться.

– Да. Видел.

– И как она?

Ян не мог оторвать взгляда от огонька свечи. Огонь – он освещает и обжигает, согревает и... и может превратиться в пожар. Сжечь все.

– Она мне все объяснила. Давай, Мачей, иди, поспи. Завтра все решится, не сомневайся. Я останусь здесь. Подумаю еще немного.

Рассвет был прекрасен. Яркие солнечные лучи, вырывающиеся из-за горизонта, обещали прекрасный теплый день. Легкий утренний ветерок обдувал лицо. Флажки на гусарских пиках и на знаменах немецкой пехоты лениво колыхались, добавляя красок к раскинувшимся волнам ярких мундиров. Тишину пока нарушало только позвякивание оружия, приготавливаемого к бою, приглушенные человеческие голоса и радостное пение птиц. Птицам не было дела до человеческих проблем. Им нечего было делить, они просто радовались этому наступающему дню и приветствовали его.

Ян тоже радовался. Его возбуждало предчувствие того, что вот-вот произойдет. Тут он чувствовал себя по-настоящему живым. Все было подвластно его мыслям, его желаниям. Лагерь за ручьем еще спал. Они гуляли всю ночь и сейчас, наверное, только приходили в себя. Сейчас слуги погонят коней к водопою. Но он больше не будет ждать. Ян извлек из-за пояса булаву, взмахнул ею в направлении лагеря и крикнул:

– Пан Харрисон! Пора! Со всех сил!

Гром двенадцати стволов разорвал тишину. Среди палаток на том берегу встали столбы пламени и разлетающихся комьев земли. Один залп, второй, третий. Лагерь начал окутываться дымом. Среди разрывов метались люди, падали, искали лошадей, лошади тоже метались и падали. А пушки продолжали свой беспощадный огонь. Наконец, он заметил, как вне досягаемости орудийных залпов, слева и справа от лагеря, начали формироваться группы всадников. Слева было больше, намного больше.

 – Пан Харрисон, прекратите огонь. Вы знаете что делать. Капитан Шлехтер, отправляйтесь к своим солдатам. Возможно, им удастся позабавиться! Надеюсь, ваши мушкетеры – веселые люди. И стреляют они точно.

Конница, собравшаяся слева от лагеря, всей своей массой сорвалась с места и грозной тучей двинулась в их сторону. Он уже мог различить отдельных всадников, вырвавшихся вперед на лучших лошадях. Все они размахивали саблями и громко кричали. Конница неслась вперед, все увеличивая скорость, пока не достигла берегов ручья. Здесь, волна наступающих, словно налетела на препятствие. Видно было, что некоторые даже не удержались на спинах лошадей и теперь пытались снова взобраться на них. А следующие ряды уже въезжали в эту «кашу», только увеличивая сумятицу. И в этот момент вновь загремели пушки Харрисона. Они били по другому берегу, словно огромной плетью стегая толпу, разделяя ее на две части. Погоняя одну часть обратно, к лагерю, а другую – вверх к холму. И они скакали вверх, в отчаяние или боевом запале, прямо на ряды немцев и венгров. Раздалась короткая команда: «Feuer!», и двести мушкетеров разрядили свое оружие, целясь в несущихся навстречу своей смерти мятежников. Их место немедленно заняли следующие двести. Залп... Следующие двести. Залп... На их место выдвинулись пикинеры. Но им уже нечего было делать. Перед строем немецкой пехоты носились несколько десятков лошадей без всадников. Артиллерия также прекратила огонь, и в наступившей тишине можно было услышать отчаянные крики раненых и умирающих людей, ржанье лошадей.

Шлехтер вернулся на холм. Ян уже видел, как волна всадников, подгоняя лошадей, изо всех сил мчится к синеющему вдали лесу. «Ну, пан Барабаш, теперь время развлечься, наступает для ваших казачков», – подумал Ян.

– Пане Шлехтер! Вы славно поработали. Теперь парад! Лагерь Ваш. Разверните знамена и вперед. Всех, кто будет оказывать сопротивление, расстреливать на месте.

Через минуту раздался грохот барабанов и немецкие роты четкими квадратами, словно на параде, начали спускаться вниз, перешагивая через трупы людей и лошадей и не обращая ни малейшего внимания на призывы раненых.

Ян повернулся в другую сторону. Конница правее лагеря еще строилась. Там порядка было значительно больше.

«Ну же, Шимон. У тебя нет никаких шансов. Ты еще можешь просто уйти», – надеялся Ян.

Но конница начала движение в их сторону. Сколько людей повел Шимон в свою отчаянную атаку? Тысячу, две? Бессмысленно. Зачем? Практически, большинство этих людей уже были мертвы. 

– Панове гусары! Покажите мощь и красоту! Честь и отчизна! Вперед!

Ряды гусар медленно двинулись с места. Трепетали на ветру флажки на пиках и крылья за спинами всадников. Ветер поднимал леопардовые шкуры и цветные плюмажи на шлемах. Раздался призывный звук трубы, и всадники ускорили движение.

«Есть ли в этом мире что-либо прекраснее и смертоноснее атаки панцирной кавалерии?» Как же ему хотелось лететь сейчас в этих рядах, вперед, вперед. Столкнуться с врагами… с врагом! лицом к лицу. Но он должен оставаться здесь. 

Увидев противника, лава наступающих мятежников словно заколебалась. По строю кавалеристов пробежала дрожь неуверенности, но они продолжили движение и через несколько секунд две волны, два летящих облака пыли столкнулись, и раздался такой звук, будто сотня кузнецов, одновременно ударили по своим наковальням. Слившееся из двух в одно облако задержалось буквально на секунду, а затем, ускоряясь, поползло вниз по склону, оставляя за собой груды человеческих и конских тел. Вверх по смятой траве скакал только один человек... Шимон так и оставался в той же самой белой рубашке.

Ян слез с лошади.

– Панове! Прошу не вмешиваться. Это вопрос чести. Не стрелять! Пропустите его.

Шимон соскочил с лошади и остался на месте. Он улыбался. 

– Привет, Ян! Видишь, еще нет и десяти часов, а я уже здесь. Как ты и просил.

– Сдавайся, Шимон. Все кончено. Я не буду вас задерживать. 

– Я еще не побежден. Так что мне незачем сдаваться. Окажешь честь, друг?

Ян обнажил саблю. Шимон сделал несколько шагов вперед:

– Кстати, «вас задерживать» здесь не очень подходит. Хелена уехала еще ночью. Приступим?

Некоторое время они кружили, выбирая место. Шаг вперед, шаг назад. «Интересно, Шимон научился фехтовать?»

– Кстати, она просила напомнить тебе про сильных мужчин. От этого ты так взбеленился? 

Сабли, наконец, скрестились, но противники пока только проверяли друг друга.

– А помнишь, как мы с тобой раньше палками? Я помню, как ты потом отсиживался в чулане. Видать слезы прятал? – Шимон усмехнулся.

«Он меня просто отвлечь хочет», – Ян отбросил глупые мысли и перестал слушать. Он просто следил за острием оружия противника. Шаг вперед, шаг назад. Еще шаг...

За спиной раздался звук копыт приближающегося всадника. Он заметил удивление в глазах Шимона. В тот же момент тот бросился вперед,

отчаянно вложив все в этот бросок. Ян почувствовал, как обожгло правый бок, и тут же, уходя с линии атаки, чуть задел острием горло противника. И это было все. Секунду Шимон стоял с застывшим непониманием в глазах, затем попытался поднять к горлу руку и не успел. На шее словно распустился красный цветок, ноги подкосились и он упал. 

Перед ним промелькнул женский силуэт. «Все-таки она не уехала. Жаль, что все так закончилось». Хелена постояла несколько мгновений над телом Шимона, потом обернулась. В глазах женщины стояли слезы.

– Зачем ты так? Зачем ты вообще вернулся? Я знала. А ведь он так мечтал о встрече с тобой.

Жжение в правом боку становилось нестерпимым. Он провел ладонью по боку, посмотрел на руку, пальцы были все в крови. Ян пошатнулся и наверняка бы упал, если бы сзади его не подхватили. Небо над головой было таким голубым и спокойным. Вокруг раздавались чьи-то голоса, кто-то требовал привести врача. На секунду промелькнуло испуганное лицо Мачея. Но все звуки перекрыл отчаянный женский крик: «Янку!»

Спустя какое-то время он различил над собой лицо Хелены и понял, что лежит головой у нее на коленях. Это было невероятно, невероятно приятно... И это чувство не могла заглушить даже растекающаяся по телу боль.

Со стороны города раздался колокольный звон собора святого Яна, к которому присоединились другие костелы и церкви. Они все праздновали победу. Его победу! Он сумел разжать опухшие губы и прошептать ей: «Женщины любят сильных. Победителей». Она наклонилась к нему и сквозь слезы проговорила: «Но я люблю просто Яна». 

Эта мысль наполнила его торжеством, и только горечь во рту мешала ему ответить ей, что он тоже любит ее.

«Как горько», – промелькнула мысль, и в голове остался только звон колоколов, который не мог заглушить рыдания коленопреклоненной женщины. 

Глоссарий

Жупан – украинский или польский старинный полукафтан

Зелена Брама – название ворот

Зелёна-Гу́ра (польск. Zielona Góra, букв. «Зелёная гора»; нем. Grünberg in Schlesien) — город в Польше, один из двух административных центров Любуского воеводства. Население — 139,3 тыс. жителей (2017).

Кираса – металлические латы (панцирь) на грудь и спину.

Перна́ч (Пернат, полковничья булава) — древнерусское холодное оружие ударно-дробящего действия, серебряная или позолоченная булава, иногда украшенная конским хвостоми перьями на шаре.

Представляет собой разновидность булавы, меньших размеров, к головке которой прилито несколько (до двух десятков) металлических пластин (перьев). Большое распространение получила разновидность одноручного пернача с шестью перьями, называемая шестопёром — полковничья булава (тоже жезл полковничий) с шаром, разрезанным на шесть вертикальных лопастей.

Ро́кош (польск. rokosz, буквально — бунт, мятеж) — официальное восстание против короля, на которое имела право шляхта во имя защиты своих прав и свобод. Изначально это съезд всей польской шляхты (а не только депутатов) на сейм. Это слово пришло в польский из Венгрии, где аналогичное собрание происходило на поле Rákos. Знать Речи Посполитой, собиравшаяся на рокош, формировала шляхетскую конфедерацию, направленную против короля.

Коннета́бль — высшая военная государственная должность в ряде средневековых государств.

Каперы - (нем. Kaper — частные лица, которые с разрешения верховной власти воюющего государства использовали вооружённое судно (также называемое капером, приватиром или корсаром) с целью захвата торговых кораблей неприятеля (а иногда и судов нейтральных держав). То же название применяется к членам их команд.