Случается, что поступая по совести в отношении одного человека, ты оказываешься не справедлив к другому. У меня не было сомнений, что я делаю правильно, помогая Власову. И дело было не в моих чувствах к нему, не в вине родителей за поломанную судьбу или из желания завоевать его сердце. Я просто не могла иначе. Чисто по-человечески. Денис столько страдал и не заслужил нового испытания. Только вот, оказывая ему помощь, я предавала Костю…
Василий Коняев ушел вместе с полицейскими, а я направилась к врачу Дениса. Только сейчас я посмотрела на бейдж с его именем и обратилась с просьбой:
— Михаил Евгеньевич, пожалуйста, не говорите тем, кто будет навещать Дениса, что я была здесь.
— Послушайте, я не играю в ваши игры. Разбирайтесь сами. К тому же, нужно оформить вашего буйного дружка, — недовольно проговорил врач.— Конечно. Я могу заняться оформлением бумаг, а пока… — я полезла в сумочку, досталаТишина бывает разной— умиротворяющей или гнетущей, долгожданной или нежелательной. А бывает тишина, которую не замечаешь. Я долго молчала, пытаясь переварить слова Милы, когда поняла, что непозволительно долго не произношу ни слова.—Прости, что?—Все считают, что мой папа убил родителей Дениса, но это не так. Я хочу доказать, что он не убийца, потому что точно знаю, что он этого не делал. Понимаешь, он не убийца! Он просто не мог! —Мила нервно теребила краешек шортиков, чтобы не заплакать, но я все равно заметила, как покраснели глаза девочки.—Мил, успокойся, пожалуйста,— ласково сказала я. —Давай обо всем по порядку.—Хорошо,— она опустила голову и шмыгнула носом. —Возьму конфетку?—Да, пожалуйста,— я пододвинула к ней вазочку, и Мила зашелестела фантиком.—Мой папа и папа Дениса работали вместе
На столицу медленно опускался вечер. Дни постепенно уменьшались, а сумерки приходили все раньше. Мы стояли с Денисом недалеко от бара, молча глядя друг другу в глаза. Словно магнит и железо, нас тянуло друг к другу, хотя оба пытались порвать эту странную связь между нами. Он провел тыльной стороной ладони по моей щеке, а я прикрыла глаза не в силах справиться с сумасшедшим притяжением, крушащим все на своем пути. Его горячее дыхание опалило губы, рука скользнула вниз от щеки и легла на талию, притянув меня к любимому мужскому телу, и последняя капля воздуха покинула легкие. Я распахнула глаза и вдохнула— жадно, шумно, ртом. Губы Дениса оказались у моих, почти касаясь, давая почувствовать их щекочущую непозволительную близость. Это было неправильно, и в этот раз я поняла это раньше, чем оступилась.—Нужно идти к Коняеву,— проговорила я, упираясь ладошками в его грудь.—Ты права,— он отстранился и шумно выдохнул.
Когда ты кубарем катишься в пропасть, очень сложно не получить новые болезненные ушибы. Окончательно запутавшись в своих чувствах, отчаянно пытаясь выпутаться из пучины боли и обмана, я получила новый удар. На этот раз от родителей.—Алиса! Как нам теперь дальше жить?! Ты понимаешь, что твой отец поставил крест на моей карьере?! —выкрикнула мать и залпом осушила рюмку коньяка. —Костик, налей еще.—Мам, причем тут карьера? —я устало опустилась на диван рядом с ней и недовольно посмотрела на жениха, протягивающего очередную рюмку алкоголя маме.—А ты не понимаешь? Ты хоть слышала, что я тебе рассказала про отца? Он так продумал развод, что оставляет меня ни с чем! Меня! Одного из лучших московских адвокатов по разводам! —она сделала несколько глотков «Курвуазье» и снова залилась слезами.Я прекрасно понимала, о чем говорит мать, но не представляла, как можно ее подде
Уже вторые сутки не прекращался дождь. В просторной спальне на мягкой двуспальной кровати лежала женщина, молодая и слишком добрая для того, на что ее несправедливо обрекала судьба. Она не сохранила прежней красоты: бледное лицо, впалые щеки, темные круги под глазами, потрескавшиеся губы. Больше не было густых локонов, лишь поседевшие редкие волосы, спрятанные под дорогим шелковым платком. Как странно и до невозможности больно было смотреть в ясные голубые глаза, зная, что совсем скоро они навсегда померкнут. Сейчас в них был удивительный живой блеск, он шел от ее сердца, любящего материнского сердца. Я была лишней в этой комнате, знала и чувствовала это. Нужно было уйти, и я хотела…—Алис, не уходи,— ее мягкий нежный голос и худая, даже тощая рука, но все такая же ухоженная, аккуратная и теплая… удивительно теплая рука, так трепетно сжимающая мою ладонь.—Лучше оставлю вас с Костей,— улыбнулась я, чтобы не по
Все тот же стол, стулья, полумрак, аппетитный запах приготовленных поваром блюд, те же праздные разговоры гостей, та же приятная музыка. Но все стало другим. Даже воздух приобрел горьковатый привкус. Я видела перед собой любящую женщину, страдающую и готовую на все, чтобы удержать любимого мужчину. Она совершила подлость по отношению ко мне, но не за это я ее невзлюбила. Именно сейчас, глядя в ее напуганные глаза и чувствуя непозволительное торжество, выходя победительницей в этом бою, я осознала всю силу своего чувства. Ревность была и раньше, но сейчас она переросла в сокрушительную злобу, и это пугало. Я была виновата перед ней куда сильнее, не имела права сердиться, была обязана сочувствовать, но… не могла.—Кость, пойдем отсюда,— шепнула я жениху.—Да, Элис, нам здесь больше делать нечего.—Задержитесь, я бы хотел прояснить все со своей девушкой при вас,— процедил Власов и повернулся к Лене. &md
Легкие горели, виски пульсировали, отдаваясь болью по центру головы, а страшное лицо душащего меня мужчины постепенно исчезало, и я видела только сиреневые круги с желто-зеленой сердцевиной. Он сдавливал горло все сильнее, еще чуть-чуть, и свернул бы шею. Я уже не сопротивлялась, незнакомец все равно сильнее. Сиреневые круги стали проваливаться в темноту, и я услышала свист, как от кипящего чайника, но он шел не с улицы, а откуда-то из глубины головы. Вот и свист стал исчезать, а перед глазами темнота. Он разжал мое горло, и я стала оседать по стене, но меня подхватили, не позволив упасть. Нужно было вдохнуть, остатками сознания я это понимала, вот только почему-то не могла этого сделать. Два хлопка, и щеки стали гореть. Он дал пощечины, но я даже не поняла этого сразу. Еще одна пощечина. Я распахнула глаза и резко, до боли в легких вдохнула. Воздуха оказалось слишком много, и я закашлялась. Все вокруг кружилось, а я жадно пыталась надышаться.—Это только предупре
Утренние сумерки переходили в рассвет, но пустая комната с ободранными обоями еще освещалась уличным фонарем через немытые стекла большого голого окна. Я сидела на холодном ламинате, притянув колени к груди и обняв их руками. Снова жизнь учила, что всякая правда обязательно выплывет наружу.Денис требовал объяснений, как у меня оказалась запись из его семейного архива, а я не знала, что ответить, и смогла только попросить его не шуметь, чтобы не будить маму. Он кивнул и, подхватив меня под локоть, приволок в свою квартиру.—Пока не расскажешь, никуда не уйдешь,— процедил он и спокойно сел на пол, облокотившись спиной о стену. Я последовала его примеру и тоже опустилась на ламинат.Тишина давила. Я молчала. Денис ждал. Во двор въехала какая-то машина, хлопнула дверца, и кто-то громко выругался. Скребя когтистыми лапками, на подоконник сел голубь, заглянул в комнату и, не найдя ничего интересного, улетел. Уличный фонарь замерцал, но снова н
Сквозь пелену сна я чувствовала какое-то несильное покачивание. Я на лодке? Но где тогда шум воды? Слабая попытка поднять голову моментально обернулась острой болью, словно кто-то сильно давил изнутри на череп.—Элис! Просыпайся!Костин голос вернул меня с дрейфующего на волнах сознания баркаса в мою старую комнату на Яузском бульваре. Говорят, с возрастом человек все тяжелее переносит бессонные ночи. У меня не было бурной юности, и бодрствовать до рассвета не привыкла, может быть, поэтому мой организм отказывался просыпаться. Превозмогая мигрень, я открыла глаза и увидела перед собой взволнованное лицо жениха.—Все в порядке?—Да. В порядке,— я с трудом поднялась, держалась рукой за голову и стала взглядом искать телефон, чтобы узнать, который час.—Я приехал на обеденный перерыв, хотел позвонить в дверь, но звонок не работает, а на мобильный ты не ответила. Открыл своим ключом,—