— За успех! — отозвались остальные.
Стол, накрытый на пятерых, ломился от яств. Голова кружилась — то ли от выпитого вина, которое щедро подливали сидящие по обе стороны от меня кудрявые смуглые близнецы, то ли от восторга. Сияние газовых светильников приглушали абажуры, по выложенным камнем стенам метались тени официантов, тяжелая драпировка портьер, скрывающая окно, окончательно отрезала нас от окружающего мира. В театре осталось море цветов, шумное многоголосье поклонников, не желающих нас выпускать до той поры, пока не получат автографы, подарки и маска невинной Сильви, покорившей публику. Здесь, в узком кругу, в полумраке ложи одного из самых дорогих ресторанов Лигенбурга, можно быть собой.
Так, между братьями больше не сажусь: я встретилась взглядом с Рином, и голова закружилась еще больше. Потянуло на всякие глупости — из тех, что наутро стыдно вспомнить, но вспоминается с трудом. Пришлось напомнить себе, что не сплю с партнерами по спектаклям, даже если сплю с ними по воле сценария. Даже если очень хочется. Даже если пьяна вином и общим успехом. Я сделала вид, что разглядываю картину — весеннее небо и тающий снег, растопыренные пальцы деревьев, сквозь которые вдали виднелся неприступный замок и вскрывшаяся река.
— Никогда бы не подумала, что такое понравится зрителям, — заявила Люсьена — белокурая красотка, игравшая любовницу моего мужа — то есть мужа моей героини, разумеется, — но вы с Рином просто созданы для этих ролей. Если бы я сидела в зале, ревела бы в три ручья. А ты что скажешь, Рин? — проворковала она, повернулась к нему и как бы невзначай коснулась запястья.
Не надо обладать выдающимися умственными способностями, чтобы догадаться, что Люсьена к нему неровно дышит. Оно и понятно: тело как у античного бога, без малого шесть с половиной футов роста, светлые волосы до плеч и задорные голубые глаза.
— Скажу, что сегодня кое-кто перестарался, — он выразительно посмотрел на одного из близнецов.
— Ну извините! — прыснул тот. — Это вы там приятными вещами занимаетесь, а мне — кровать расшатывай. Могли бы и сами расстараться.
Я беззлобно швырнула в него салфеткой.
— Тогда нас на следующий день закроют.
— Вот это вряд ли. — Рин пристально смотрел на меня, и мне вдруг показалось, что в глазах его я прочла отражение своих мыслей: «А что, если?..» — От такого дохода в казну они не откажутся.
У него холодные глаза, но я погружалась в них, как в студеное озеро в жаркий день. Зной — мягкий, как патока и жаркий, как приморское солнце после полудня, обволакивал, не позволяя закрыться. Хотелось хватать губами воздух, чтобы от его прикосновений-поцелуев на теле вспыхивали ожоги. Чтобы сильные пальцы сжимали запястья, чтобы нестерпимо ломило поднятые над головой руки, но я не смела просить остановиться.
М-да, Луиза. Кажется, кому-то надо меньше пить.
— Помнишь, как на репетиции я пытался порвать на тебе платье?
Нет, он точно решил урвать свое, а я сейчас не могу сопротивляться. Не могу или не хочу? Может ну их, эти принципы, ко всем демонам?
— Расскажешь? — Люсьена, до той поры мирно сидевшая рядом с Рином, вцепилась ему в локоть.
— Оставлю это Луизе.
Вот ведь паршивец! Хочет представления? Будет ему представление! Я облокотилась о стол, слегка наклонила голову.
— Один из любимых моментов публики — когда муж разрывает на Сильви платье. — Я облизнула губы, дотянулась до бокала с вином, отпила. — На мне остается корсет, нижние юбки и кружевные панталоны. На самом деле ткань уже была надрезана: когда на репетиции мы пытались проделать это с совершенно целым нарядом, я заработала синяк на бедре, потому что у Рина с силой сорвалась рука.
Потом мы вместе хохотали над тем, как сценарист представлял эту картину и несколько раз пробовали повторить. Тщетно. Одно дело разорвать легкое девичье платье из кисеи, совсем другое — атлас или натуральный шелк. Сильви, как замужней особе, уже полагались такие наряды.
Я задумчиво поглаживала края бокала. Взгляд Рина однозначно говорил, что он не прочь увидеть меня без юбок и корсета. На сцене мы оправдывали ожидания публики, и немного перестарались: невозможно выразить то, что не чувствуешь. Но жизнь Сильви не принадлежала мне — ни на минуту нельзя забывать об игре. Так почему бы не позволить себе сыграть… всего на одну ночь. Почувствовать себя желанной, любимой. Заснуть рядом с мужчиной, проснуться вместе. Всего лишь недолгий обман, но какой сладкий!
Я поднялась, он вскочил следом. В том кабинете мы оставили близнецов, расстроенную Люсьену и остатки приличий. В другое время я бы задумалась о чувствах девочки, но сейчас мне было не до нее. Темное низкое небо, занавешенное тучами поздней осени, манящие уютом окна, свет газовых фонарей, говор на разные голоса, смех, цоканье копыт по мостовой. Холодная морось — не то дождь, не то снег, не только не отрезвила, напротив — ударила по горячим губам иглами контраста.
Рин подсадил меня в кэб, запрыгнул следом и поцеловал страстно, яростно, жарко. Правое предплечье опалило болью, словно кто-то приложил к коже раскаленное железо. Я вскрикнула, а точнее застонала ему в губы, но он не остановился: отшвырнул мою накидку, расстегнул платье. Совершенно не стесняясь, скользнул руками под сорочку, высвобождая налитую грудь, сжимая ноющие от напряжения соски.
На миг перед глазами помутилось, словно меня целиком окунули в расплавленный металл. Я не взвыть, ни застонать не могла, только хватала ртом воздух. Рин почувствовал или увидел — не знаю, но тут же отстранился. Вместо распаленного желанием мужчины я видела перед собой перепуганного мальчишку — такого, каким он впервые перешагнул порог кабинета антрепренера.
— Луиза, ты в порядке?
Самый дурацкий вопрос, который только можно себе представить. Впрочем, сейчас мне любой вопрос показался бы дурацким: каким чудом я не спятила от такого, если в детстве мне порез пальца казался концом света — непонятно. Приступ миновал, но правое предплечье под рукавом продолжало пульсировать тянущей болью. Трясло в ознобе, и Рин поспешно притянул меня к себе, закутывая в свой плащ.
Он вынес меня из кэба, на ходу бросил экономке, миссис Купер, просьбу вызвать целителя, направился к лестнице. Колотя хвостом, навстречу нам вылетел Арк — огромный черный дог, но почувствовав неладное, заскулил, шумно потопал следом. Мы поднимались, а точнее, поднимался Рин, я же безвольной куклой обмякла в его руках.
— Где твоя спальня?
— Первая дверь налево.
Не такой уж у меня большой дом. Всего три комнаты наверху, две из которых — гостевые. Впрочем, гости у меня бывали редко: кто захочет делить кров со скандальной, пусть и известной актрисой? Пламя свечей мерцало приглушенными огоньками, я позволила себе прижаться щекой к сильному плечу Рина и закрыла глаза.
Когда вошедший в спальню аптекарь, мистер Крауч, застучал нечищеными хлипкими для такой погоды штиблетами по полу, я открыла глаза. Тот бесцеремонно прошелся по дорогому, между прочим, белоснежному ковру, оставляя на нем комья грязи, решительно отодвинул в сторону бледного Рина: лоб его прочертили глубокие морщины, а в глазах застыла тревога. Я что, так паршиво выгляжу?— Подайте стул, молодой человек! И посветите.Мистер Крауч был тощий и высокий, как корабельное дерево. Он снял цилиндр, обнажив лысеющий череп, на поданный стул водрузил саквояж и достал оттуда видавший виды стетоскоп.— Сознание теряли?— Нет, — сказала я.— Да, — произнес Рин.Я бросила на него испепеляющий взгляд: терпеть не могу признавать свою слабость. Не падала я в обморок, так, ненадолго задремала. За это время он всего-то меня переодел, укутал покрывалом, и миссис Купер успела за аптекарем сбегать, подумаешь. То, что у меня вся сп
Проливной дождь барабанил по крыше кэба, заливал окна так, что в подступивших осенних сумерках почти ничего было не разглядеть. А жаль — район, в который мы ехали, один из самых престижных в столице, с красотами здешних парков и домов мало что сравнится. Впрочем, мне было не до видов: перед глазами все плыло, грудь жгло, сердце сдавило, словно в тисках. Демонова змея выросла раза в четыре, и теперь обвивала предплечье до локтя.— Это плохая идея!Себастьян не переставал твердить об этом каждые десять минут, с тех пор как я рассказала о намерении встретиться с заклятым врагом. Он то приглаживал светлые волосы, то убирал за уши длинные вьющиеся пряди и смотрел так, словно я уже привидение. Впрочем, что-то в этом было. Если герцог не сведет змею, пока я жива, приду к нему после смерти.— Я все равно с ним поговорю.Братец вздохнул и сцепил руки на коленях. В пепельно-серебристой мантии студента Университета, поверх белого костюма и стальног
Винсент распахнул двери библиотеки: огромный зал, стены которого занимали стеллажи, посередине стоял массивный деревянный стол, а ближе к окну две тахты, широким шагом прошел внутрь. Он зажег настенные светильники и доставал древние, как история его семьи, фолианты с полок, просматривал один за другим, убирал и доставал новые. Одну книгу небрежно швырнул на стол, она распахнулась, чудом не разлетелась на части. Приблизившись, я увидела на пожелтевших страницах рисунки: ящерицы, змеи, пауки — брр, под ними текст на арнейском — древнем языке. Поневоле пожалеешь, что в свое время у тебя не сложилось с этим языком.— Лу! — сдавленный шепот. Я подпрыгнула от неожиданности: оказалось, Себастьян призраком следовал за мной. Он умудрился побледнеть еще больше, но держался молодцом. Не завидую я ему, за один день столько потрясений. Еще и занятия из-за меня прогулял.— А вы еще кто такой? — В голосе де Мортена сквозила издевка, словно он тольк
Кабинет был под стать хозяину: мрачный и темный, не спасало даже мягкое сияние настенных светильников и чья-то неуместная попытка оживить этот склеп цветами в кашпо. Я устроилась в высоком кресле, разглядывая руку и дремлющую на ней мелкую гадину. Впервые в жизни во мне проснулась кровожадность: хотелось схватить лежащий рядышком нож для резки бумаги и пронзить ее насквозь. И плевать, что больно будет мне! С другой стороны, можно было бы пронзить этим ножом совсем другую гадину, которая сидела напротив и листала принесенную книгу. Разумеется, складывать листы по порядку я не стала — просто сгребла все в одну кучу, запихнула между створками обложки и вручила ему.— Заклятие связывает жизни, поэтому жены умирали вместе с мужьями.Я чуть не подпрыгнула: мысли он, что ли, читать умеет?— У вас на лице все написано, — заявил де Мортен, — из чего я делаю вывод, что актриса из вас тоже посредственная. На случай, если когда-нибудь все же ре
Злая, если не сказать больше, замерзшая, промокшая и голодная, я хотела всего лишь отогреться в ванной, смыть с себя прикосновения де Мортена и поспать. Хотя бы несколько часов! Не получилось: дома меня уже дожидался Рин. Сложил руки на груди и прохаживался по холлу туда-сюда, как оживший белобрысый маятник, за ним по пятам следовал Арк. Увидев меня, пес радостно взвизгнул и из огромной угрожающей махины мигом превратился в щенка. Колотил хвостом, поскуливал, тыкался носом в руку. Ставить лапы на плечи я его отучила еще в недалекой собачьей юности, потому что от такого проявления нежности часто оказывалась на полу. Погладила — иначе не отстанет, и указала в сторону гостиной, дог послушно прошлепал туда.Рин помог мне снять накидку, стянул перчатки, сжал мои руки, согревая их дыханием, а затем увлек в комнату, поближе к камину. Не такому роскошному, как в доме де Мортена, зато без давящей мрачной обстановки, устрашающих полотен и голых дамочек, на которых в моем присутст
В назначенный час я стояла у дома де Мортена с дорожным саквояжем и приличных размеров сундуком, в котором весьма сомнительно уместилось все самое необходимое. Только-только начинало светать, все окна были темными. Рядом со мной переминался с лапы на лапу Арк. Он тоже не понимал, почему мы встали в такую рань и сквозь густой туман да сырость тащились через полгорода в эту обитель роскоши, где даже кучу на газон наложить страшно: ни листочка, ни пожухшей травинки, только земля в свете фонарей поблескивает тонкой корочкой льда.От центра столицы место выгодно отличалось тишиной, спокойствием и размеренностью. Казалось, здесь даже время течет иначе — неспешно, в духе светской жизни, которая начинается за полдень. Немногочисленные роскошные особняки только по одну сторону улицы, по другую — набережная с невысоким узорчатым парапетом. С реки невыносимо тянуло холодом, я поежилась, чихнула и снова постучала. Уже громче. Вдобавок к озабоченности одним неприятным типом по
Последняя неделя выдалась не самой удачной. Попытка воззвать к голосу разума и совести де Мортена, чтобы он позволил отыграть хоть несколько ближайших спектаклей, ни к чему не привела. Точнее привела — к тому, что мне пообещали лично поехать в театр и решить все без моего участия. В том, что он не шутил, сомнений не было, поэтому через скандал и разрыв контракта пришлось поставить точку в карьере актрисы, выслушать много всего приятного от антрепренера — в частности о том, что я всех подставляю, а потом бегать с закладной на дом, чтобы оплатить театру ущерб: билеты на постановки с моим участием были раскуплены до конца года.За мной постоянно следовал сопровождающий — невысокий неприметный человек, худой, состоящий сплошь из острых углов и вечно теряющийся в толпе. По крайней мере, я никогда не могла уловить, когда и куда он исчезал, и откуда потом появлялся. К такому подарочку де Мортена я отнеслась уже гораздо спокойнее, смирилась, что этот тип ходил за мн
В комнате было тихо и тоскливо, хоть вой. Темные плотно задернутые портьеры, темный балдахин над огромной кроватью с высоким резным изголовьем, темная мебель. Самую чуточку спасало положение светлое постельное белье и кремовая обивка кушетки и в тон ей покрывало со строгим узором. То ли у де Мортена была такая мрачная жизнь, то ли он просто не любил гостей, хотя скорее всего и первое, и второе. Насколько я помню, в прошлом Винсент тоже не жаловал общение, многие и сами его сторонились — из-за тяжелого взгляда казалось, что он смотрит прямо в душу.Спальню озарил неяркий свет: я включила газовые светильники — здесь они были повсюду, не каждый может себе такое позволить, как и камины во всех комнатах — пододвинула к комоду стул и устроилась возле зеркала. М-да, придется потрудиться: под глазами залегли темные круги, волосы торчат в разные стороны. Пожалуй, единственный плюс в доме де Мортена — ванная комната. Горячая вода спасет мир — в такой ванно