Артур
Море штормило не по-детски. Давно оно так не бушевало. Спасательная служба даже оцепила береговую линию и вывесила предупреждение об опасности, хоть и пляжный сезон уже закончился. Но кто знает, может кому-нибудь особенно отчаянному взбредет в голову искупаться в шторм и в ледяном море.
Ночью, видно, волны были еще больше, раз всю набережную закидало камнями. Жалко… Испортили такую красоту – мраморную береговую линию. Сейчас, с выбоинами повсюду, она смотрелась жалкой, а не богатой, как еще недавно. И когда теперь все это залатают.
Артур не боялся моря – ни штормящего, никакого. Как и любоваться им издалека не привык. Он любил море. А в шторме видел особую прелесть и откровенность – словно море выплескивало на берег свое недовольство и делало это очень эмоционально, до агрессии.
Ветер дул резкими порывами, под которыми было тяжело устоять. Снопы брызг попадали в лицо, обдавали шею, грудь, но Артур этого не замечал, как и того, что одежда его уже намокла.
Он был так увлечен созерцанием стихии, что не сразу расслышал звонок мобильного. А когда полез за телефоном в карман, понял, что изрядно промок. Опять он подошел слишком близко, нарушил невидимую границу безопасности, забыл об осторожности.
- Дай-ка угадаю… Торчишь на берегу? Угадал?
- Ты только для этого звонишь? – усмехнулся Артур и попятился подальше от бушующего моря.
Серега хоть и позвонил некстати, но очень даже вовремя. Иначе, не известно, сколько бы он еще вот так вот стоял. Море – его пропасть, от края которой он сейчас удалялся. Да и пора было возвращаться.
- Вообще-то, я к тебе с просьбой, - отозвался Сергей. – Подруга жены хочет, чтобы ты написал портрет ее драгоценного супруга. Хочет преподнести ему тот на день рождения.
- И ее устроит рисунок в карандаше?
Артур запахнул куртку как следует в попытке согреться. Ледяные порывы ветра проникали под мокрую водолазку, морозя кожу, а вместе с ней и душу.
- Ну… - замялся Сергей на том проводе. – Она, конечно, хотела акварельный. Но я объяснил ей, что акварелью никто не напишет так хорошо, как ты можешь сделать это в карандаше. Кстати, дамочка очень даже платежеспособная. Знаю твою щепетильность в этих вопросах, знаю, - поспешил добавить Сергей. – А потому я сам назначил цену, - и назвал сумму, вдвое превышающую стандартную плату за портрет.
- Нехило… - Артур миновал набережную и свернул в узкий переулок. – И когда она придет? Ты же и о времени договорился, как понимаю, - усмехнулся.
- А то! – самодовольно отозвался друг. – Я, знаешь ли, привык доводить дела до конца. Завтра в десять она придет, с фоткой мужа. Покажешь ей пару-тройку своих работ, и… дело в шляпе, а ты при бабках.
Писать с фотографии – это как есть что-то вкусное, но слегка пригоревшее. Артуру это не нравилось. С карточки на него смотрело застывшее изображение, восковой слепок. В нем он не видел жизни. Не наблюдал мимику, как отражение эмоций и мыслей человека. А за лицами он любил наблюдать разве что чуть меньше, чем за морем. Даже когда ему позировали, стараясь стоять неподвижно, лицо жило собственной жизнью. Оно постоянно менялось – на нем читались мысли, мелькающие в голове. И особенно непостоянно выражение глаз – зеркала души. За глазами Артуру особенно нравилось наблюдать и ловить тот особенный момент, когда наступала гармония с внутренним «я». Именно такие моменты он и торопился записать, увековечить. А с фотографией приходилось импровизировать, включать собственную фантазию.
Отголоски шторма затихали по мере удаления от моря. Но им пропахла мокрая одежда, и временами по телу пробегала противная дрожь. Не хватало еще простыть!
Еще и накрапывало. Шторм почти всегда приносит дождь. Иногда случается наоборот – сначала льет дождь, а потом рождается шторм. Но итог всегда одинаков – стихия на суше и на море.
Темно было как вечером, а всему виной небо, или свинцовые тучи, что заволокли его все. Редкие прохожие спешили в укрытие, чтобы не попасть под дождь, что уже начинал свой танец одинокими крупными каплями. Пока еще они изредка падали на землю, но ритм все ускорялся. Еще чуть-чуть, и небо разверзнется над головой, насылая на людей новую стихию.
Артур едва успел ступить за свежевыкрашенную калитку, как полило словно из ведра. Пока бежал через небольшой сад, умудрился все-таки промокнуть. С одной стороны, в этом был даже плюс – Люда не догадается, что ходил он к морю. С другой – как ни крути, нагоняя ему не избежать.
- Артур, ты? – донеслось из кухни, когда он в тесном коридоре развешивал куртку на плечики и переобувался в тапочки.
- Я, - ответил, но скрыться в своей комнате не успел.
- Я так и знала! – всплеснула руками женщина лет шестидесяти, что аккурат вышла из кухни.
Она тут же вытерла руки о фартук, что подпоясывал ее полноватую фигуру.
- Опять ты весь мокрый! Ну куда это дело годится!.. – принялась причитать она, с укоризной глядя на Артура. – Где ты шляешься?! – сдвинула она брови и уперла руки в бока. – Опять потащился на море? Вот только кашель прошел… Неделю валялся с температурой. И снова весь мокрый. Живо переодевайся, если не хочешь схлопотать воспаление легких! – прикрикнула на Артура, как на непослушного ребенка и скрылась в кухне.
«Не прокатило», - с иронией подумал Артур, стягивая мокрую одежду и переодеваясь во все сухое.
От природы ему достались высокий рост и худощавое телосложение. Но всего этого Артур немного стеснялся и сутулил плечи, словно хотел казаться ниже. А может, сутулился он, потому что любил держать руки в карманах. Вредная привычка, как ни крути, но от нее избавиться не получалось, как ни старался. Даже джинсы вот себе выбирал «хулиганки» - с карманами наискосок, специально для любителей прятать там руки.
Широкие плечи выдавали в Артуре искусного пловца, а загар не сходил круглый год, чему способствовал теплый морской климат. Да и сам по себе он был смуглый от природы.
В этом небольшом приморском городке Артур прожил тридцать лет – всю свою жизнь. Мать умерла при родах, и бремя воспитания племянника легло на плечи тети Люды – родной сестры матери Артура. Других родственников у него не было. Отца своего и вовсе не знал. Смутно помнил деда – сурового и усатого старика. Но тот умер, когда Артуру едва исполнилось восемь.
Люда, как Артур называл тетю, так и не вышла замуж. Всю себя отдала племяннику. Артур даже не помнил, чтобы она встречалась когда-нибудь с мужчинами. Кажется, нет, иначе хоть что-то, да отложилось бы в памяти. Она заменила ему мать, и он любил ее, как и не знал другой матери.
Артур вытер волосы полотенцем и хоть как-то попытался их пригладить. Попытки оказались тщетными – сильно отросшая челка лезла в глаза. Уже давно пора было постричься, вот и Люда не уставала об этом твердить в своей ворчливо-добродушной манере. Но кажется, со стилем легкой лохматости и обросшести Артур уже сроднился. Как бы там ни было, в парикмахерскую себя загонял не чаще раза в полгода.
Да черт с ней – с противной челкой! В который раз пообещал себе, что вот сегодня уж точно отправится к цирюльнику, и в сотый раз сразу же забыл о собственном обещании.
Артура можно было бы назвать красавчиком, если бы не плотно сжатые губы с залегающими по бокам глубокими складками. Глядя на них, казалось, что этот мужчина относится к жизни слишком скептически, даже пренебрежительно. Что не соответствовало действительности. И серо-синие глаза на загорелом лице смотрелись очень выразительно, если бы не слишком пронзительный взгляд, словно во всем в первую очередь их хозяин стремится узреть недостатки. Некоторые особенно трепетные дамы даже побаивались его такого взгляда. Но Артура это скорее забавляло.
- М-м-м… вкусно пахнет! – вошел он в кухню во всем сухом и чистом, на радость тете.
А он, оказывается, сильно проголодался. Да и пахло на самом деле умопомрачительно. Тут и у сытого появится аппетит.
- Неужели? – усмехнулась Люда. – С чего бы это? Подумаешь, с утра ничего не ел, а время всего-то к четырем приближается…
- Ладно тебе, не ворчи, - Артур уселся за стол, вооружившись вилкой и ложкой. – Я и правда жутко голодный.
- И сдалось тебе это море… - продолжала ворчать Люда, наливая ему щи в глубокую глиняную миску. – Ну что в нем такого особенного? Скажи, пожалуйста! Что такое там появилось новое со вчерашнего дня? Или с прошлого месяца? Или с прошлого года?.. – она поставила тарелку перед Артуром и опустилась на соседний стул. Подперла голову рукой и принялась буравить племянника внимательным взглядом. – Зачем ты ходишь туда каждый день? Каждый божий день! И ладно бы еще писал там… А уж в шторм там и вовсе нечего делать, разве что бестолково мокнуть и простужаться.
Артур не успел зачерпнуть щей, как вынужден был опустить ложку. Не ответить тете посчитал невежливым.
- Люд, я же уже объяснял тебе, что море – то единственное, что я точно знаю, как выглядит. А, ну еще вот Барсик, - с улыбкой потрепал он за ухом черно-белого кота, появившегося на кухне неизвестно откуда и сразу же начавшего тереться об ноги, требуя своей порции еды.
- Вот именно! – согласилась тетя. – Именно, что знаешь. Так что же нового ты хочешь разглядеть в нем?
- Ничего, - задумчиво отозвался Артур. – Просто мне нравится смотреть на него. И ты не права – море все время разное.
- Зато ты всегда одинаков, - вздохнула Люда.
А потом нахмурилась. Сколько Артур себя помнил – хмурилась тетя, когда была чем-то недовольна или если чего-то не понимала. Сейчас же, по-видимому, эти две вещи соединились в одну, и эффект от ее нахмуренных бровей удвоился.
- Тебе уже тридцать, а ты все еще один как бобыль. И из моря твоего любимого плохая невеста, согласись.
- У меня есть ты и мои картины, - сделал Артур попытку перевести все в шутку.
- Не прикидывайся дурачком! Прекрасно понимаешь, о чем я…
И это не прокатило. Артур вздохнул и обреченно посмотрел на тетю. Видно, она решила не уступать ни в какую. Погода, что ли, на нее так действует? В сотый раз завела бесполезный разговор, от которого Артура неизменно коробило. Не было у него ответов на ее бесконечные вопросы. Ну таких, чтобы удовлетворили ее, точно. А она явно ждала ответов, внимательно глядя на племянника. А еще и щи остывали, которыми жуть как хотелось насладиться в тишине и покое. Как жаль, что его желания сейчас шли в разрез с тетиными. Так и пришлось отложить ложку и ответить Люде не менее внимательным взглядом.
- И это мы уже обсуждали, - постарался как можно спокойнее произнести Артур.
- И что? Обсудим еще раз, не беда, - тут же отозвалась тетя. – Если бы в твоей жизни хоть что-то менялось к лучшему, стала бы я к тебе приставать. А то ж болото какое-то вокруг тебя. Вон у Сережи уже двое детишек, а у тебя нет даже девушки. Ты можешь мне толком объяснить, почему не встречаешься с девушками? – пытливо поинтересовалась она.
- Для меня они все одинаковы, - отозвался Артур. – Я пытаюсь рассмотреть в них что-то и… не вижу. Это как иллюстрации в книге – бездушные картинки, - печально посмотрел он на тетю.
- Так и бездушные? – от расстройства у Люды выступили слезы на глазах. – А если попробовать сблизиться с кем-нибудь? Потом же может понравиться. И кто знает, вдруг она окажется той самой, единственной и на всю жизнь?
Тетя смотрела на него с надеждой. В глазах ее так и светилась мысль, что вот сейчас он согласится, пересилит себя, пойдет на уступки. А он не мог ей объяснить всего, потому что не находил для этого подходящих слов. Удивлялся, что сама она не понимает. И осознавал, что понять этого невозможно.
Его отношение к девушкам не было вызвано особенностями характера или чистым нежеланием с кем-то сближаться. И в физиологическом плане девушки его волновали и интересовали. Потребности свои он удовлетворял так часто, как того требовал организм. Но не более – душа его оставалась наглухо закрытой, а сердце продолжало биться ровно.
Артур страдал цветослепотой. Это еще называлось абсолютным дальтонизмом – у врачей, когда весь мир вокруг человека окрашен в черно-серо-белую гамму, без единого вкрапления какого-нибудь другого цвета.
В случае Артура недуг не являлся наследственным или врожденной патологией. Все обстояло гораздо проще, хоть и намного трагичнее. При рождении он получил родовую травму и перенес курс лекарственной терапии еще в роддоме. Никто не мог предположить о побочном эффекте от лекарств, вследствие чего и развился дальтонизм. Да еще и редкая его форма. Таких дальтоников, каким был Артур, в мире насчитывалось не больше процента.
Сам Артур считал себя совершенно здоровым. И недуг свой не считал таковым, скорее отклонением от нормы. Ведь тот никак не влиял на его общее состояние, да и мир вокруг себя он никогда не видел другим. Он и понимать-то, что не такой как все вокруг, стал довольно поздно. А когда осознал сей факт, то приучил себя относиться к этому с юмором. Например, он сравнивал себя с жителями тихоокеанского острова Пингелапе. Вот кому точно не повезло, так не повезло. На этом острове каждый двадцатый житель абсолютный дальтоник. И причина уходила корнями в прошлое. Когда-то давным-давно на острове случился сильнейший ураган. Почти все жители тогда погибли, в живых осталось не больше двух десятков человек. И один из них был носителем гена дальтонизма. Именно он и наградил им потомков – все они ведь в той или иной степени были родственниками, как и сейчас ими являются. Так же, как Артур, пинегальцы не различают цвета. Только их глаза еще и не способны к «острому» зрению. Они не могут читать или заниматься какой-либо кропотливой работой. Яркий свет губителен для их глаз и причиняет нестерпимую боль. Днем эти бедняги прячутся в полумраке домов. А ночью все выходят на рыбную ловлю, чтобы прокормиться. Несчастные люди. Но даже они, скорее всего, таковыми себя не считают, потому что, как известно, человек привыкает ко всему!
Не так давно Артуру исполнилось тридцать. И не без оснований он мог считать, что достиг в жизни многого. И почти за все он должен был благодарить тетю Люду. Если бы ни ее понимание и настойчивость во многих вопросах, еще не известно, каким бы он вырос, и что бы из него вышло.
По странному совпадению наш мир делится на черное и белое – нельзя и можно. Полумерам остается мало места, а то и вовсе не остается. Если, к примеру, у кого-то нет музыкального слуха, то единственное, чем он не может заниматься в жизни – это музыка. То есть, такому человеку даже мечтать не стоит о поступлении в консерваторию и карьере музыканта. Такой в принципе не должен обожать музыку.
Но в категории «нельзя» тоже встречаются исключения. Что делать таким – которые больше всего любят то, что им категорически противопоказано?
С раннего детства Артур понял, что больше всего любит рисовать. Как только научился держать в руке карандаш, так сразу же принялся зарисовывать все, что видел.
Целыми днями мальчик просиживал с альбомом. Как маленький старичок, горбился, рассматривая паучка, плетущего идеально правильные сети, чтобы потом повторить его на бумаге; муху, намывающую хоботок, или цветы в вазе… Его мало интересовали игрушки. А вот без карандаша и своих альбомов он не мог жить.
Люда первая разглядела талант в детских рисунках племянника. Но когда повела его в художественную школу, там отказались принимать ребенка, страдающего тяжелой формой дальтонизма. Тогда Люда задействовала все свои связи, и Артура приняли-таки в художественную школу. Дальше уже его талант сам пробивал себе дорогу – в училище Артур уже поступил без труда. И сейчас добился того, о чем мечтал – живопись, а точнее, рисунок в простом карандаше, стала его профессией. И это дело он по-прежнему считал самым любимым.
Его рисунки нравились людям и хорошо продавались. А со временем только все лучше. Они приносили доход, на который Артур с тетей вели безбедную жизнь. Конечно, находились и такие, что считали его мрачным живописцем, пессимистом. Но Артур на таких не обижался – ведь шло это скорее от незнания, нежели от злобы. О его цветослепоте вообще мало кто знал, разве что, самые близкие им с Людой люди. Для всех остальных Артур был обычным человеком, таким же как все.
Но с людьми Артур сближался с опаской и даже с некоторой неохотой. Друзьями мог назвать разве что Сергея, с которым сдружился еще в детстве, в художественной школе, и Семена Исааковича – хозяина художественного магазина, где выставлял свои картины. Еще ему была близка семья Сергея – его жена и мальчишки-погодки. К ним он относился как к родным. Ко всем остальным – ровно и вежливо.
Так же он относился и к девушкам – ровно. Но стоило Люде завести разговор о них, как в душе Артура зарождались грусть и безысходность. И как с этим бороться, он понятия не имел. Как и не мог ничего исправить.
- Ладно, ешь уже… - вздохнула Люда. Почти всегда именно так заканчивались подобные разговоры. – Щи, поди, совсем остыли.
Она встала из-за стола и принялась сметать несуществующие крошки с кухонных поверхностей. Так она отвлекалась от грустных мыслей, и Артур это понимал.
- Наверное, дождь зарядил надолго, - решил он сменить тему. – Не получится сходить к Семену Исааковичу.
- Завтра сходишь, не беда, - равнодушно отозвалась тетя.
- Кстати, завтра у меня клиент на дому, - ввернул Артур, стараясь, чтобы прозвучало это бодро и весело. – Серега подогнал заказ.
- Так иди и приберись в мастерской. Стыдно принимать клиента в таком бардаке, - раздраженно буркнула Люда, не глядя на него.
Вот тогда Артур понял, что развеселить ее не получится. Не сейчас. Зато это позволило ему насладиться щами в молчании и покинуть кухню, оставив тетю сетовать на судьбу в одиночестве. Ну не может он ей составить в этом компанию! Не может и не хочет!
Мастерская Артура занимала всю мансардную часть дома. Он по праву мог гордиться ею, потому что создавая ее, старался продумать все до мелочей. И сейчас мастерская для него была тем местом, где он проводил большую часть времени.
Раньше эта часть дома служила чердаком. Туда сносили все ненужное, и что жалко выкинуть. Артур же обитал в своей отдельной комнате, на первом этаже.
Когда ему исполнилось шестнадцать, и Люда поняла, что живопись – смысл жизни племянника, она и предложила обустроить для творчества отдельную мастерскую. А многолетний хлам благополучно перекочевал на свалку.
С тех пор комната Артуру служила исключительно для сна. В нее он приходил вечером и покидал каждое утро, чтобы снова вернуться вечером. Он не замечал, как на мебели скапливается слой пыли. Раз в неделю туда наведывалась тетя с тазиком и тряпкой. Она всегда ворчала, что такого грязнулю еще нужно поискать, что нельзя жить в бардаке и не замечать его, что так можно зарасти грязью с головой… Но неизменно после ее визита спальня Артура начинала сверкать чистотой и благоухать свежестью. Но и этого племянник частенько не замечал, потому как время для уборки Люда выбирала, когда его не было дома.
Мастерская же отличалась от спальни, как Африка от Сибири. Здесь все было создано для удобства и плодотворной работы. Идеально-ровные белые стены без единого вкрапления, за что мог бы зацепиться взгляд. В мансарде имелось всего одно окно, которого было недостаточно для такой огромной площади. Но Артур и этот вопрос решил, оборудовав помещение множеством точечных светильников. Обычные лампы накаливания он комбинировал с энергосберегающими, чтобы добиться нужного, приближенного к естественным, оттенка света. Ни в коем случае свет не должен быть слишком ярким, иначе картины будут выглядеть излишне темными. Но и не тусклым – иначе он рискует слишком высветлить полотна.
Свет в жизни Артура играл особую роль. Он частично компенсировал невозможность различать цвета. Артур безошибочно улавливал концентрацию света во всем, что его окружало. Это позволяло ему создавать собственные оттенки серого – множество таких оттенков. Именно этим его рисунки в карандаше и отличались от других – разнообразием серого, от едва уловимого, до насыщенного, практически черного, но все же не абсолютно черного.
Многие, увидев в мастерской Артура большое овальное зеркало на массивной деревянной станине, решили бы, что тут обитает нарцисс, который любит любоваться собой любимым. И они ошиблись бы. Зеркало Артур считал самым главным предметом, но почти не смотрелся в него, как и в любое другое. Он поместил его прямо за рабочим местом, за своей спиной, чтобы видеть в отражении картины. Все неточности и недостатки сразу бросались в глаза. Картины в отражении Артур зримо воспринимал, как совершенно другие, не его.
Надо ли говорить, что мастерскую Артур особенно любил захламлять? Вернее, он даже не замечал, как день изо дня растет гора неудачных попыток создать что-то новое. Листы летели на пол, усеивая собой все пространство. Артур топтался по ним и в упор не видел. Пока в мастерской не появлялась Люда. Вот тогда она спускала на него собак и заставляла наводить там порядок. И тогда же он сам замечал, в каком бардаке творит.
Жизнь Артура состояла из работы, которую он любил больше всего. Днями напролет он творил, не думая больше ни о чем. Даже отдаленно не мог догадываться, какие перемены его поджидают. Да что там, поджидают! Стремительно наступают, рискуя смести на своем пути все, что он строил годами.
АртурДевять утра для Артура было несусветной ранью. В это время он не вставал практически никогда. Как и в десять, как и в одиннадцать... Разве что, когда раннего подъема требовало срочное дело, как вот сегодня. Сегодня он ждал клиента, вернее, клиентку. Судя по уверениям Сереги, важную. А потому он должен быть во всеоружии, хоть в глубине души считал, что день не задался с самого утра.Позавтракал Артур наспех и отправился в мастерскую – проверить лишний раз, все ли готово к приему заказчика. В мастерской царил идеальный порядок. Портреты, которыми он планировал проиллюстрировать свое мастерство, были расставлены на специальной подставке, в выгодном ракурсе света относительно окна. Никаких бликов или затемнений Артур не заметил. Все выглядело идеально даже на его слишком придирчивый взгляд.Клиентка должна прийти в десять. Артур очень надеялся не больше чем за полчаса обговорить все условия заказа и отправиться в магазин Семена Исааковича.
ДианаЧерез полчаса Диана уже была на месте. Она жутко волновалась, доставая скрипку из футляра. Два гитариста, саксофонист и виолончелист, друзья Лили и знакомые Дианы, тоже уже были там и настраивали инструменты.Очень скоро она поняла, что зря так волновалась. На деле все выглядело несколько иначе и совсем не сложно. Диана действительно быстро ухватила основную нить и начала подыгрывать музыкантам на скрипке. Она даже рискнула немного поимпровизировать, что тоже получилось неплохо.Когда мальчишки, как их называла Лиля, решили сделать перерыв и сбегать за чем-нибудь съестным, Диана захотела сыграть что-то для души. Ее выбор пал на «Шербурские зонтики». Очень ей нравилась эта мелодия. Она любила смотреть старый фильм, с Катрин Денев в главной роли, про любовь автомеханика и юной продавщицы зонтиков в маленьком городе Шербур.Приятно играть просто так, не задумываясь о том, как ты это делаешь. Касаешься струн смычком и не прислу
ДианаДиана любила приходить к бабушке. В родительском доме было всегда шумно. Две младшие сестры, погодки шестнадцати и семнадцати лет, редко находились в согласии друг с другом. Чаще ссорились из-за всякой ерунды, долго выясняя отношения. Родители обычно не вмешивались, занимаясь каждый своим делом. А Диана, даже когда пыталась примирить сестер, успеха добивалась редко.У Моны же все было по-другому. Она жила в небольшом собственном доме на береговой линии. Перед домом раскинулся сад, где они с Дианой любили беседовать теплыми летними вечерами. А осенью и зимой они сидели перед камином и разговаривали, разговаривали… попивая чай с пирожными.По пути Диана зашла в кондитерский магазин и купила любимые бабушкины пирожные - корзиночки.Никак не шел из головы образ незнакомого парня, пожиравшего ее взглядом в подземном переходе. Еще волновал вопрос, почему именно тогда, когда он смотрел на нее, она исполняла по-новому, лучше. Ну н
НаваждениеАртурВот уже полчаса Артур стоял перед любимым прилавком в магазине со смешным названием «Пикасята». Три года он закупался здесь. Когда-то именно название привлекло его. Считалось, что направленность магазина детская. Все, что нужно юному художнику, можно было найти в этой небольшой и уютной комнатке, тесно заставленной прилавками. Первым Артуру понравилось название магазина, а потом он оценил и его начинку. Его тут тепло принимали, как постоянного покупателя.Вот и сейчас молоденькая продавщица не мешала Артуру делать выбор, даже несмотря на то что в этот раз его поведение казалось ей немного странным. Странным оно казалось и Артуру. Он стоял перед прилавком с цветными карандашами и восковыми мелками, тогда как раньше к нему даже не подходил, прямиком направляясь к простым карандашам. Он смотрел на разнокалиберные коробочки и не знал, на какой из них остановить свой выбор. Он даже не понимал, для чего именно е
Андрей тоже рассматривал девушку на полотне, прислушиваясь краем уха к разговору художника и его тети. А ведь и правда, как живая. У парня не просто талант, а истинный дар показывать вещи такими, какие они в жизни, со всеми красками, присущими этой самой жизни. Жизни, которую люди так мало ценят, и которая слишком щедра к ним.Нет, не слишком! – отвлекся Андрей от полотна и раздраженно тряхнул головой. В нем снова просыпается скептик, который только мешает делать людям добро. Он любит людей, просто порой не понимает их.Сегодня на его глазах произошло чудо, к которому он не имел никакого отношения. Андрей просто помог встретиться этим двоим, свел их «в нужное время и в нужном месте», как любят выражаться в народе. А дальше все произошло само, и даже он, повидавший так много за свое вечное существование, был несказанно удивлен. Удивлен настолько, что решил и дальше незаметно наблюдать за судьбой этого парня и рыженькой скрипачки.Им точно предст
ТомлениеДианаДиана лежала на диване в своей комнате, разглядывая потолок. Она лежала уже так около часа. Вернувшись из консерватории и отказавшись от ужина, который как раз планировался в семейном кругу, и на кухне уже вовсю велись приготовления, она заперлась в комнате и, не раздеваясь, легла на диван.В квартире, где она жила с родителями и двумя младшими сестрами, редко бывало тихо. Только летом, когда семья отправлялась в выходные на дачу, а Диана по каким-либо причинам не могла с ними ехать или специально придумывала отговорки. Тогда она оставалась дома одна и наслаждалась тишиной. Но дачный сезон уже закончился, и рассчитывать на то, чтобы спокойно подумать, не приходилось.Диана не могла понять, что происходит с ней в последнее время. Чувствовала себя разбитой и опустошенной. Временами на нее накатывала непонятная тревога. Она чего-то мучительно ожидала. Беспокойство и крайняя взвинченность напрягали до ужаса.С
Концертный зал консерватории постепенно заполнялся любителями классической музыки. Афиша на входе в здание крупными буквами гласила, что концерт под названием «Музыкальный коктейль» начнется ровно в семь.Концерт носил благотворительный характер. Все собранные средства пойдут на помощь детям-сиротам. Несмотря на сравнительную дешевизну билетов, сбор, судя по полному залу, планировался неплохим. «Музыкальный коктейль» был первым из серии осенних концертов под общим названием «Студенческая филармония».Диана, подглядывающая через щель в занавеси за рассаживающейся в зале публикой, надеялась, что после ее посредственного исполнения, больше никому в голову не взбредет шальная мысль об ее участии в последующих концертах.Как она завидовала сейчас каждой женщине, входящей в зал! Все они такие нарядные и довольные, ласково улыбаются своим мужчинам, идущим рядом. Они пришли насладиться музыкой, в то время как она с ума сходит от волне
Как такое возможно?ДианаКак в тумане перед глазами Дианы чередой сменялись картинки. Вот на сцену вышел президент и организатор цикла концертов – художественный руководитель и главный дирижер Академического симфонического оркестра филармонии, народный артист России, профессор Александр Сергеевич Соловьев. Он произнес приветственную речь и рассказал о цели мероприятий гостям в зале. Он что-то говорил о вкладе в обеспечение духовного развития жителей города, но Диана не запомнила, что точно. Затем он поблагодарил администрацию города за помощь в организации концерта. В завершении отметил, что у консерватории достаточно опыта и богатый репертуар, чтобы вызвать интерес к классической музыке не только у представителей интеллигенции, но и молодежи. Высказал надежду на дальнейшую информационную поддержку и любовь слушателей, чтобы подобные концерты стали визитной карточкой города. Под шквал аплодисментов покинул сцену.К тому в
Эпилог 1- Сема, иди сюда! Мне нужно с тобой поговорить.- Минутку, Людочка, только запишу новые картины в каталог…Люда сидела на диване и рассматривала детские рисунки, беря по одному из небольшой стопки.- Что случилось, дорогая? – Семен Исаакович вошел в комнату с озабоченным видом.- Посмотри, Сема, - Люда протянула ему один из рисунков. – По-моему в нем что-то есть.Семен Исаакович достал очки из нагрудного кармана рубашки и, водрузив их на нос, всмотрелся в рисунок. На яркой поляне, с присутствием всех возможных цветов, как это могут рисовать только дети, летали бабочки и ползали божьи коровки.- Определенно, у него талант, - серьезно произнес Семен Исаакович.- Как думаешь, не пора его определить в художественную школу? Кстати, ты заходил к нему? – спохватилась Люда.- Спит. Только что проверял. В школу, говоришь? Боюсь, дорогая, четыре года – слишком юный возраст, не примут.
АртурАртур стоял на том самом месте, где встретил Диану, когда она уезжала в Москву. Он вспомнил, как не хотел тогда, чтобы она покидала его. А теперь собрался в дорогу сам, и так же не хотел этого, как тогда.Будет ли эта разлука последней? И будет ли от нее какой-то толк? Что, если операция пройдет неудачно? И не последует никаких улучшений?Он не хотел думать о плохом, но вопросы сами лезли в голову нескончаемо, словно лента фокусника, которую тот достает из цилиндра.- Бу!Артур вздрогнул и повернулся. Диана засмеялась.- Ты так смешно стоял, свесив голову, что я решила тебя напугать, - сквозь смех сказала она.Приятно было видеть ее в таком настроении. Жаль, он не мог разделить ее радости. Именно в этот момент, глядя на любимое лицо с ямочками на щеках, Артур осознал, насколько сильно не хочет уезжать.Диана подошла к нему и прижалась, обнимая за шею. Она притянула его голову и звонко поцеловала в губы.
Диана- Ты сегодня рано. Не встречаешься с Артуром? – с этими словами Мона впустила Диану в дом, которая отправилась туда сразу после занятий.- Нет, - Диана так вымоталась в консерватории, что даже рада была, что Артур не встретил ее, как обычно. – У него сегодня дела, а у меня нет сил идти домой, - она устало опустилась на пуфик возле двери и принялась расшнуровывать ботинки.- Бедная моя девочка, - Мона погладила Диану по голове, как всегда делала в детстве. – Совсем замотала тебя эта учеба. Скорее бы уже каникулы, отдохнешь.- До каникул еще… одним словом, долго.- Иди, приляг, отдохни. А я приготовлю обед и принесу в гостиную. Посидим возле камина.Диана прошла в гостиную и прилегла на тахту, укрывшись теплым пледом.Мона часто разжигала камин, даже в теплое время года. Она любила посидеть возле него, почитать книгу. Вот и сейчас камин весло пылал, уютно освещая по-осеннему пасмурную гостину
И грянул бой…АртурАртур готовился к отъезду. Вещей много решил не брать, только самое необходимое. Лев Сергеевич дал расклад: дня три на обследование, потом операция и еще неделя на восстановление. Тяжело будет, конечно, бездействовать целых две недели, но в этом вопросе профессор был категоричен – рисовать нельзя ни до операции, ни после, пока зрение полностью не восстановится. Так что придется обойтись без карандаша и бумаги.Тете про операцию Артур говорить не стал, сказал только, что профессор пригласил на обследование, найдя его случай любопытным. Он не хотел лишних пересудов, охов и вздохов. Не хотел ничего никому объяснять или доказывать. Это было его решение, которое он не собирался менять.Артур вздохнул и посмотрел на новый этюд, который сох возле окна. На нем была изображена Диана, такая, какой запомнил ее Артур в кафе. Это было позавчера. Вчера они не виделись, потому что у мамы Дианы был День рождени
АртурИз гостиницы Артур сразу направился в художественный магазин. Офтальмолог сказал одну вещь, которая повергла его в шок. Вся затея с операцией, на которую Артур возлагал так много, стала похожа на замок из песка вблизи бушующего моря. Был только один человек, способный ему помочь, и этим человеком являлся Семен Исаакович.- Почему же ты пустой, мальчик мой? Пора, пора уже порадовать старика чем-нибудь свеженьким.Семен Исаакович стоял на улице, под козырьком, и любовался непогодой. Спать долго он не умел, вставал с петухами. А «слушать» дождь, как он выражался, любил в непосредственной близости.Артура он заметил издалека и чуть не выскочил ему навстречу прямо под дождь. Вовремя опомнился, но от нетерпения аж приплясывал на месте.Заметив, что Артур идет к нему с пустыми руками, расстроился, как ребенок. Рассматривать новые картины было своеобразным хобби пожилого еврея. Он это делал со священным трепетом, словно прик
РешениеАртур«Кто рано встает, тому Бог подает», - как считалку, повторял Артур по пути к гостинице, где остановился Лев Сергеевич. Ни телефона, ни какой-либо другой возможности связаться с ним не было. Оставалось надеяться, что почетный офтальмолог еще не съехал и не отправился в свой родной город.- Артур? Не ожидал вас увидеть. Проходите.Лев Сергеевич, как и в прошлый раз, открыл дверь в махровом халате и домашних тапочках. Этюд стоял на том же месте, куда поставил его хозяин во время первого визита, и пузатая бутылка с коньяком изрядно опустела. Только журнальный столик в этот раз был полон бумаг, и в самом его центре разместился небольшой компьютер.- Я вот решил пораньше… Думал, вы уже уехали…Артуру было неудобно врываться вот так, без приглашения. И он никогда бы себе такого не позволил, если бы не острая потребность.- Отбываю через два дня, а пока вовсю наслаждаюсь отды
АртурИменно сегодня Артур планировал поговорить с Дианой на чистоту, раскрыв все карты. Он долго настраивался на разговор перед встречей. Но, увидев любимую в таком приподнятом настроении, как она по-ребячьи вприпрыжку подбежала к нему, он сразу растерял весь запал.Всю дорогу до парка Диана болтала без остановки. Она рассказывала о своей семье, о том, как прошел день в консерватории, о подруге Лили и ее ухажере, от которого она все время бегает, а он преследует ее с маниакальным упорством.Артур понял, что своим разговором рискует испортить настроение любимой. Сработала еще и трусость или нежелание заговаривать о чем-то серьезном. Так или иначе, он ухватился за возможность не делать этого. А когда речь зашла о Хэллоуине, шанс окончательно был упущен. Решив, что поговорить серьезно они всегда успеют, Артур позволил себе расслабиться и наслаждаться вечером.***Люда с Артуром решили не тратить слишком много времени и сил
АртурАртур заканчивал карандашный набросок, когда в мастерскую зашла Люда.- Кто это? – спросила она, глядя на портрет.- Бабушка Дианы. Вчера я с ней познакомился. Кстати, живет совсем рядом с нами.- Хорошее лицо – умное, – Люда рассматривала портрет. – Старше меня, наверное, а выглядит моложе.- Ты знаешь, у нее очень интересная внешность. Она из тех женщин, что даже в старости выглядят красивыми.- Еще и следит за собой, это видно. Не то что некоторые.- Люд, ты у меня самая красивая.- Как кобыла сивая, - засмеялась тетя, и Артур порадовался, что настроение у нее на эмоциональном подъеме, что в последнее время бывало не часто. – Вообще-то я пришла позвать тебя на ужин, чтобы не орать на весь дом.- Ага, сейчас спущусь, только вот закончу набросок, чтоб ничего не потерять.Глядя на портрет Моны, Артур думал о Диане, вернее о том, что она сказала тогда. Если верить т
ХэллоуинДиана и АртурПоезд подползал к перрону, как змея к жертве - медленно и крадучись. Именно такое сравнение пришло в голову Диане. Она стояла в тамбуре возле окна и с нетерпением ждала, когда же он остановится и выпустит ее из замкнутого пространства и духоты. Хотелось выскочить на перрон и вдохнуть родного воздуха, пропитанного влагой и йодом. Хоть вокзал и находился в удалении от побережья, море чувствовалось и тут - едва уловимый соленый запах витал в воздухе.Артура она заметила издалека. Он стоял на перроне в своей любимой позе – слегка ссутулив плечи и засунув руки в карманы. Щурясь от яркого солнца, всматривался в проплывающие мимо окна вагонов.Когда их взгляды встретились, Артур двинулся параллельно с поездом, не выпуская Диану из плена своих глаз. Так приятно было смотреть на него через окно, как он старается идти быстро, чтобы не отстать, но не бежит, сохраняет размеренный шаг. Челка падала ему на глаза,