ГЛАВА 2

Flashback. От третьего лица.

Кай Стоунэм был довольно необычным ребенком, и первое, что всегда привлекало взгляды прохожих, это цвет его глаз. С рождения его зеленые глаза-хамелеоны украшала частичная гетерохромия (прим. различный цвет радужной оболочки правого и левого глаза или неодинаковая окраска различных участков радужной оболочки одного глаза.), а черная каемка радужки и вовсе делала его взгляд довольно гипнотическим и притягательным.

Кто-то находил это красивым.

Кто-то устрашающим.

«Ты особенный, Кай. Ты мой особенный мальчик» — нежно шептала ему Ханна, когда прощалась с сыном перед сном.

В глубине души она надеялась, что он совсем не в том смысле «особенный», как его отец — Уилл, которого, несмотря на прогрессирующую болезнь, она не могла перестать любить.

Уилл был ее наркотиком. Самой большой зависимостью, а рождение ребенка только укрепило больную связь между ними.

Они заигрались. Каждый раз, когда Ханна хоть на секунду заглядывала со стороны в то, что творится между ней и ее мужем, она ужасалась. Ночами, когда он бывал в командировках, она кусала кулаки и мечтала взять в охапку Кая, и сбежать. Сбежать далеко-далеко, где сумасшедший муж никогда не найдет ее.

Но Уилл не всегда был таким. В одну секунду он мог быть нежным и любящим отцом, а в другую — психопатом, который жил в альтернативном мире и мог причинить серьезный вред ей самой. А что самое страшное — ребенку…

В минуты же нежности и любви она могла думать только о том, что хочет от Уилла второго сына. Она бы назвала его Коулом. Обязательно, Коулом.

Что с ними будет, когда он вырастет? Унаследовал ли Кай страшную болезнь отца? Ханна жила словно в аду, но с каждой секундой она все дальше пробиралась в самое сердце лабиринта, где ее ждал личный Минотавр.

И он не знал пощады.

Иногда ей казалось, что рядом с Уиллом она и сама сходит с ума. Он завладел ее разумом, пленив своим характером, и подчинил своей воле. От мысли о жизни без него ее бросало в дрожь. Она и сама не могла понять, что сильнее: любовь или же ненависть к мужу? Пока не случилось самое страшное.

POV Лейла

И не вздумай себя жалеть.

Эту фразу я повторяла себе несколько раз на дню, но сейчас, когда я стояла в столь продажном обличии, даже она не могла помочь мне. Слезы душили, перекрывая дыхание. Вены на моем лбу вздулись от напряжения, а все от того, что я слишком много времени проглатывала свою боль и обиду. От которой каждая клеточка моего тела сгорала. Все, что я когда-либо чувствовала — настоящее, искреннее и дорогое было сокрыто для посторонних глаз.

В прошлой жизни я носила маску скандальной и уверенной в себе журналистки, в то время как была забитой в угол девочкой, над которой нависла тень ее насильника.

Я до сих пор помню запах его гнилой души и тела и то, как к моему горлу подкатывала тошнота, когда он прикасался ко мне.

Если бы все сложилось по-другому…возможно, вся моя жизнь бы тогда пошла по другому сценарию. Может быть, я бы была более открытой, искренней, доверяющей. Я бы построила отношения с хорошим мужчиной, например, с Кристианом, и сейчас бы сидела в нашей загородной резиденции и смотрела на то, как мои дети играют с собакой, которую он подарил им на Рождество.

А сейчас? Я забыла, что такое Рождество. Новый год и волшебный светящийся шар на Times Square, предновогодние скидки, закупка подарков. Я забыла, что такое снег, потому что на Ближнем Востоке меня поедало лишь палящее солнце. И я любила его, но в таких больших дозах оно было почти смертельно.

Сейчас я существо без прав. Получеловек, который принадлежит другому — цельному, богатому и влиятельному. И пусть Алмас относится ко мне не так плохо, как я ожидала, факт остается фактом. Я — служанка. Я — рабыня. Я — никто для этого мира, а скандальная и мало кому известная журналистка канула в небытие, и я была уверена в том, что обо мне даже никто не вспоминал.

Только семья, которая, кстати говоря, понятия не имеет, где я нахожусь.

Мое сердце предательски сжалось, когда я всего лишь на секунду увидела в мыслях добрую улыбку своего отца. Я больше никогда его не вижу…

Не вздумай себя жалеть!

И не вздумай отпускать руки, Лейла.

Мое новое имя теперь стало частью меня, и теперь даже в мыслях я называла себя именно так. Был ли у меня еще паспорт? Алмас забрал его, как только я подписала контракт. Я сделала это добровольно. Под гнетом веских на то причин…

Что способно толкнуть человека на подписание себе пожизненного рабства? Только жажда…жажда искупления.

Но оно так и не пришло.

Я поправила изумрудную ткань на своих бедрах. При каждом движении камни и украшения на моем наряде побрякивали, не говоря уже о том, что я блестела, как рождественская елка. Пришлось намазать и тело дополнительным блеском, потому что Алмас наказал мне быть еще «прекраснее, чем обычно». Ему требовалось, чтобы одну из его кукол начистили до сверкающего блеска.

Я провела изящную стрелку над глазом, заканчивая наносить «Арабский макияж» — большие и широкие стрелки, объемные ресницы и темно-коричневые губы. Мне казалось, что весь этот боевой раскрас прибавил мне пару лет, но голубые глаза заиграли новыми красками.

И все же хотелось смыть все это с себя, сорвать унизительное одеяние дешевой танцовщицы, встать на колени…

И возведя руки к небу просто закричать. Закричать так громко, чтобы весь город услышал меня.

***

Большой зал особняка представлял собой все самое роскошное и яркое из восточного стиля: керамические исполинские вазы, стоящие в каждом углу зала, ковры, сшитые вручную и пестрящие золотыми и ярко-красными красками. Пол и колонны, обрамляющие небольшой искусственный водоем с водопадом, были сделаны из дорого и редкого камня, но даже в это время года были теплыми.

Алмас воссоздал здесь атмосферу своего первого дворца на Ближнем Востоке, и когда я выходила из своей комнаты, я почти забывала о том, что сейчас мы находимся в Америке. Здесь не было окон — Большой зал был окутан искусственным, приглушенным и таинственным освещением. Я наблюдала за происходящим с небольшого балкончика над залом, спрятавшись за шторой из красного бархата.

В воздухе парил едва уловимый аромат лаванды от свечей и специальных масел, но это не помогло мне успокоиться.

Еще я почувствовала запах мяты и цитрусовых, а потом присмотрелась к кальянной зоне зала, где все заволокло паром и дымом. На позолоченных столиках лежали аккуратные пирамидки из сладостей: лукума, нуги и халвы.

Я разглядывала каждую деталь большого зала, который и без того всегда выглядел помпезно, но сегодня превратился в настоящий фрагмент из восточной сказки. Только это очень, очень жестокая сказка…

Как много мужчин. Американцев. Мой желудок сжался, пока я загорелась слепой надеждой. Может, позвать на помощь? Поговорить хоть с одним из этих состоятельных людей и умолять о том, чтобы они выкупили у меня у этого человека?

Какая глупость. Алмас не отдаст меня за бесценок. А никто не предложит ему столько, во сколько он меня оценивает.

— Что ты там высматриваешь? — зашипела на меня Кио — она со своей бледной кожей и узким разрезом глаз совсем не вписывалась в атмосферу востока. И все же девушка была очень красива и миниатюрна — Алмасу нравились женщины разных мастей. Казалось, он хотел собрать у себя «всю коллекцию». Я обвела взглядом всех танцовщиц-рабынь и со злостью поняла, что я одна буду в изумрудном облачении. Эксклюзив, черт возьми…

Все девушки были одеты в одинаковые костюмы, а я за счет яркого цвета и украшений заранее выделялась. И это привело меня в гнев. Я хотела скрыться в толпе танцовщиц, а Ясин хотел, чтобы я сполна насладилась рабским унижением. Или хотел показать меня, как шикарную собственность, которой он облает?

Я не знала, что у него на уме, но теперь поняла точно: все эти мужчины — американцы в большинстве своем, будут глазеть на меня, и я надеялась, что только годы и моя штукатурка помогут мне скрыть мою личность. Ведь любой из них мог узнать во мне ту самую «королеву интриг», и что тогда?

У меня не было ни единого ответа на этот вопрос. Но спасение из рабства не ожидается от этих ходячих кошельков.

Кио ударила меня по руке, и из моих рук выпал мармелад посыпанный сахарной пудрой. Ох уж эти восточные сладости. Если в этой жизни и есть что-то, во что я безнадёжно влюблена — то это сладкое. Жаль, у меня нет такой же сильной любви к мужчинам. И к людям. Сомневаюсь, что мармеладка могла бы меня изнасиловать, а вот знакомый моего старшего брата — вполне.

— О чем ты задумалась? Нельзя лопать перед танцем! Хотя твоей фигуре даже тушка верблюда не повредит! — Кио усмехнулась и еще раз легонько ударила меня по пальцам. Она была единственной из девушек с кем у меня возникли хоть какие-то отношения, похожие на дружбу.

— Кио, я не смогу… — меня передергивает от отвращения, когда я вновь смотрю на мужчин, отодвигая штору.

Давно я не видела столько мужиков в дорогих классических костюмах. Кажется, в последний раз это было на каком-то аукционе, когда я пыталась написать разоблачающую статью о его хозяине. Краем глаза я заметила, что Ясин стоит и разговаривает с мужчиной, и он единственный, кто развернут ко мне спиной. Единственный, на ком нет пиджака — только черная рубашка и классические темные брюки. Волосы острижены очень коротко и стоят торчком на макушке, почти выбриты по вискам. Он поворачивается, но я быстро прячусь за шторой, пытаясь унять нарастающее волнение.

Да что со мной? И зачем он повернулся? Неужели почувствовал мой взгляд на своем затылке?

От этой мысли стало дурно. Я съела последнюю мармеладку, которая лежала в серебряной вазе и облизнула губы.

Шоу только начинается. К моему несчастью.

Мне хватило всего пары секунд, чтобы вспомнить свою семью, засунуть свою гордость в одно место и смиренно выйти ублажать богатых посетителей своим телом. Зал заполнил четкий звук восточных барабанов в сочетании с размеренной мелодией и женским голосом.

Только не поднимать на них глаз. Только ни на кого не смотреть.

Я постаралась забыться. Это всего лишь тело. Как бы раздета я ни была перед ними, никто из них никогда не коснется моей души. Я здесь, внутри. Настоящая я. А эта танцующая в изумрудном костюме девушка — Лейла.

Я полностью отдаюсь танцу, и что самое ужасное — я все-таки смотрю этим мужчинам в глаза и вижу огни похоти, зарождающиеся в них.

Без зрительного контакта это бы не было настоящим восточным танцем, а я должна была искусно проделывать свою работу. Должна…? С каких это пор это слово есть в моем лексиконе?

Я смотрю, заглядываю каждому в душу и даже улыбаюсь, но это всего лишь маска. Девушки кружатся рядом со мной, пока я не выхожу в самый центр и не начинаю трясти бедрами — любой мужчина от такого зрелища впал бы экстаз, и на доли секунды я даже чувствую какую-то власть над этими баранами, которые сейчас мигом забыли про все свои счета в банке и думают совершенно другим местом.

Продолжая танцевать, я стараюсь, чтобы мои движения были сексуальными, но сдержанными. Мне не хочется пошлости. Мне не хочется, чтобы они считали меня товаром или секс-рабыней, которая принадлежит Ясину…но уже слишком поздно. Всех нас они считают вещами, марионетками в руках влиятельного человека.

Мы — товар. А товар можно купить, обменять, продать…нехорошее предчувствие забралось мне под кожу, когда я краем глаза увидела, как Алмас перешептывается с тем самым мужчиной. Похоже, они о чем-то спорят. ОН не сводит с меня глаз в то время, как Алмас что-то презрительно ему нашептывает. Мужчина кидает на него короткий взгляд, от которого даже мой господин затыкается.

Я никогда не видела подобного. Слово Ясина — закон, и не только для меня. Более влиятельного человека трудной найти, но, кажется, этот мужчина не признает авторитетов.

Внезапно музыка оборвалась, и все мы замерли на месте. Я посмотрела на Алмаса, совершенно не глядя на его собеседника.

— Лейла остается, другие уходят, — коротко произносит Ясин, и девушки покорно покидают зал. Я делаю судорожный вдох и знаю, что мой полуобнаженный вид не скрывает моего волнения. Каждое лишние движение груди или живота — все говорит о том, что мне становится не по себе.

Ясин подходит ко мне, и мне приходится преклонить перед ним колени. На глазах у этих богатых животных…хоть кто-нибудь из них увидел во мне личность? А не просто красивый кусок мяса?

— Мой господин, чем могу быть обязана? — Ясин берет меня за руки и смотрит сверху вниз. Но я по-прежнему не выгляжу покорной, даже в столь унизительной позе. Я улыбаюсь.

— Обстоятельства повернулись не в мою сторону, тебя хотят у меня отнять, свет мой.

Я нервно сглотнула. ЧТО?

— Ч-ч-что…

— В этом зале есть один человек, и я перед ним в неоплаченном долгу. Этот долг больше, чем деньги.

Я начинаю понимать к чему он клонит, а улыбка на моем лице стала еще шире.

— Два года ты играла со мной, — мы разговаривали тихо, так, чтобы нас никто не услышал.

Я? Играла? Это вы сделали меня своей собственностью!

— Поэтому, не притворяйся, что тебе грустно, когда покинешь стены этого дворца. Как бы мне не было больно расставаться с…одним из лучших экземпляров моей коллекции, — меня передернуло. — Я думаю, что продам тебя.

Товар. Я товар. Предмет торговли на рынке извращенных животных, которые смеют называть себя людьми…

— Ты не выполняешь некоторых функций, которые мне необходимы. А секс по принуждению это не по моей части.

Я товар с браком. Который нужно продать. Все ясно. Я начинаю представлять, что Ясин говорит это не мне, пытаюсь наблюдать за этим со стороны. Но моя гордость, мое самовлюбленное эго жалобно и обиженно скулит, закрываясь руками.

— Но как же… — «моя семья», хотела договорить я, но Ясин прервал меня.

— Твой брат на свободе, и так будет до тех пор, пока он снова не совершит преступление. Уговор, который мы заключили два года назад, до сих пор в силе. Ты стала моей в обмен на свободу брата. В обмен на благополучие своей семьи.

Я хотела сказать что-то еще, прибывая в оцепенении и шоке, но он слегка оттолкнул меня и уже громким и суровым голосом отдал свой приказ:

— Танцуй, Лейла! Танцуй для всех нас, — его обращение ко мне, как к рабыне, и все же то, что он назвал меня по «имени» — выдавало его с головой. Ясин дорожил мной, как самым дорогим бриллиантом, как самой крутой тачкой в его коллекции. Он бы не продал меня…разве что под дулом пистолета.

Так кто же этот человек? Кто этот человек, который одним взглядом смог направить на такого, как Ясин, то самое дуло?!

Мне было трудно представить насколько он властный и влиятельный, что даже для Ясина его слово закон.

Прислушиваясь к новой мелодии, я начала танцевать. И я не собиралась стараться.

Как только я сделала первое круговое движение бедрами и подняла руку вверх, то почувствовала на своем теле ожог. Реальный ожог от его взгляда.

Если в первый раз я танцевала очень женственно и постоянно дотрагивалась до своего тела руками, то теперь я была больше похожа на непластичную куклу, которую заставляли танцевать из-под палки.

Я отступила от музыки, от ритма, от всего, что делает обычный танец настоящим произведением искусства. И молилась. Молилась о том, чтобы ЭТОТ никогда не захотел забрать меня у Ясина.

На дне подсознания замаячила слабая надежда: что, если этот человек узнал меня? Что, если он решил помочь мне? Вызволить из рабства?

Я не знала, что и думать, но мой танец уже прервали жестким хлопком в ладоши. А я только решила сделать это достойно…

Боже, мне кажется или я уже начала мыслить, как настоящая рабыня? Захотелось убежать.

— Ты доволен моей прекрасной Лейлой? — поинтересовался Ясин у молодого человека, на которого я старалась не смотреть.

— Ничего особенного, как оказалось, — после долгой паузы услышала я пренебрежительный и ледяной голос. Я резко обернулась на него, чувствуя, как по ложбинке груди стекает увесистая капля пота.

ОН лишь на доли секунды обжег меня взглядом, но его лицо и весь образ навеки отпечатался в моей памяти. А потом его взгляд упал именно на предательскую капельку пота, которую я даже смахнуть не могла…

О, Боже.

— Она мне…не нравится, — выплюнул он, и я перевожу взгляд на Ясина, выжидая новых указаний. — Что ж, если тебе нечем расплатиться со мной…

— Стой! — впервые за два года я услышала в голосе Ясина мольбу. Казалось, она повергла в шок всех остальных присутствующих мужчин, которые с любопытство наблюдали то за мной, то за перепалкой двух гладиаторов. — Лейла, что это было?

Его уничтожающий взгляд был полон ненависти, когда он глядел на меня.

— Я танцевала, мой господин, — почти с гордостью ответила я, вскинув подбородок.

— Не упрямься, свет мой. Не выложишься сейчас — я сделаю все, чтобы ты пожалела о том, что не попыталась ему понравиться, — чтобы сказать это, ему пришлось подойти ко мне и шепнуть угрожающую речь на ухо.

— Мне достаточно одного звонка, и твой брат снова за решеткой. А вся твоя семья там, где она и должна быть — на самом дне, — четко произнес Алмас, поставив меня на место. Впервые за два года он был настолько зол по отношению ко мне. Видимо ЭТОТ человек действительно держал Ясина на коротком поводке.

— Мой дорогой друг, мистер Стоунэм. Лейла способна на большее и сейчас она это продемонстрирует, — заиграла новая музыка, а в моих висках раздавалась лишь она фамилия.

Мистер Стоунэм. Стоунэм…Стоунэм…Стоунэм. Мне была знакома эта фамилия. Я оцепенела, когда сопоставила свою прошлую жизнь с тем, что происходило сейчас.

Мир очень тесен. Слишком тесен, чтобы я могла писать про кого-то разоблачающие и обвинительные статьи, и потом не поплатиться за это. Уже поплатилась.

Мистер Стоунэм собирался отвернуться, наблюдая за тем, как я стою в оцепенении под восточную музыку. Но…он замер, когда я наконец начала двигаться.

Я должна. Ради своей семьи, я должна сделать все, что от меня требует Ясин.

Хотелось плакать от отчаянья, но на моем лице вновь появилась загадочная (как я надеялась) полуулыбка и томный взгляд на окружающих меня мужчин.

Я знала, о чем они все думали. Ясин, наверняка, заикнулся им о моей непорочности, и у каждого из них это вызывало неподдельный интерес. К тому же я знала, что мужчины считают меня красивой…

При всем том, что я была почти обнажена и трясла грудью в такт со своими бедрами, что было очень унизительно, я чувствовала себя королевой.

Я могла бы контролировать самых слабых из них. Я могла бы управлять мужчинами, и они делали бы все, исполняли бы каждое мое желание…

Но не этот человек, который сейчас не отрывал от меня своего зоркого взгляда. Пристального, обжигающего…такой взгляд заставлял кровь в жилах стынуть, а потом вновь разгонял ее по телу.

Сделав последнее резкое движение бедрами, я упала на бархатный ковер, расстеленный для моего танца, и накинула на себя вуаль, которую достала из-за усыпанного побрякушками пояса.

Десятки глаз были прикованы ко мне, но лишь один человек смотрел так, будто видел насквозь. Словно мое лицо не скрывает тончайшая вуаль из арабского шелка.

Я опустила взгляд в пол, чувствуя, как позволяю заковать себя в новые кандалы страха и унижения...но, не смогла вновь поднять его. Не смогла выдержать взгляда этого мужчины, который на веки запечатлелся в моем внутреннем взоре.

ОН выглядел, как первозданное и древнейшее ЗЛО.

Холодный. Взгляд нефритовых глаз с угольно-черной окантовкой жалит меня, словно удар кнута, и я почти чувствую, как это причиняет боль. Физическую.

Как такое возможно?

Я ненавидела своего хозяина, но я бы смирилась с тем, что буду жить здесь, в сказочном дворце, чем добровольно бы сдалась в плен этого чудовища.

М о н с т р.

Все что приходит мне в голову, когда я вспоминаю его идеальные черты лица. Четкую линию челюсти и рельефные скулы, которые придают ЕМУ такой вид, будто он только что поднялся из преисподней.

Я дернулась на ковре, потому что единственное чего я сейчас хотела, это бежать.

И пусть я получу новый удар, новое наказание...все это лучше, чем быть отобранной ИМ.

Избранной.

Даже ад, в котором я оказалась, казался мне раем. Потому что настоящее пекло, оно там — под взглядом зеленых глаз с дьявольской окантовкой. Под взглядом демона.

Демона, чью идеальность "портит" только заметная родинка на левой скуле.

— Глаза на меня, — его голос звучал не громко, в нем слышались оттенки ласковой угрозы.

Мне казалось, что, если я посмотрю на него, то тут же расплачусь. Мой организм чувствовал опасность, которая исходила от этого человека.

Хотя, казалось бы, что может быть опаснее Ясина? Я уже знакома с тем, каково быть рабыней. Меня не ждет ничего нового…

— Подняла глаза на меня, — снова повторил он, и я вновь ослушалась.

— ЛЕЙЛА! — в голосе Ясина трепетал гнев.

— Не вмешивайся, Ясин, — кажется, Кая(я прекрасно знала как его зовут) только забавляла данная ситуация. — Мне нравится, что она такая непослушная. Тем больше причин наказать ее.

Его слова звучали в самом плохом из смыслов — многообещающе. Ясин не трогал меня, два года он берег мое тело…я вдруг почувствовала на своем подбородке уверенные пальцы. Они сжали меня в тиски, заставили покориться воле Кая.

Я подняла на него глаза и поняла одно: этот человек едва ли будет меня беречь. Если он захочет – он возьмет, и ничто его не остановит.

На снимках репортеров Стоунэм выглядел совсем не так, как в жизни. «Самый молодой и скандальный конгрессмен в истории подрался в баре.»

«Безответственный конгрессмен: жертва или убийца?»

Заголовки моих статей посвящённые Стоунэму бегущей строкой пролетели перед моими глазами.

— Вот мы и встретились…Лейла, — с презрением отметил он, сжав мой подбородок еще сильнее. Затем он откинул меня, унижая прилюдно: я отлетела на бархатный ковер, как дешевая шлюха.

— Что ж, Ясин. Я так понимаю, тебе больше нечего мне предложить…

— Деньги…

— Даже твоих денег не хватит. К тому же, они у меня есть. Поэтому упакуй ее хорошенько и доставь мне. Я люблю новые игрушки…до тех пор, пока они мне не надоедают, — он усмехнулся, и я отчетливо услышала в его голосе то, чего боялась больше всего — план изощренной мести.

— По рукам, мистер Стоунэм, — мужчины пожали друг другу руки, а все остальные присутствующее многозначительно ухмыльнулись.

Как это понимать? Бесчеловечные, вы, твари! На ваших глазах произошло что-то омерзительное, незаконное…на ваших глазах только что продали человека! А вам плевать?!

Меня затошнило. Спасения ждать не приходилось. Ни от кого. Эти мужчины и сами были марионетками в руках Стоунэма и Ясина…

Я подняла глаза на Алмаса, но он только поджал губы: мужчина был явно расстроен тем, что придется расстаться со мной. Но не сильно. Он думал, наверное, только о том, что он бы все равно не получил того, что он хотел…

Ему было необходимо, чтобы женщина желала его также, как и он ее. А я была «с браком». Горячая женщина с глыбой льда внутри.

Я чуть не завыла от отчаянья, когда поняла очевидный факт.

Меня продали. В который раз.

***

— Нет! Я не сдвинусь с этого гребанного места! Ты видел его?! Видел его глаза?! Он же сожрет меня и косточки проглотит! — Ясин пришел попрощаться со мной, но я молчать не стала. Он мне больше не хозяин.

— Ты забыла, с кем ты разговариваешь, Леа, — Алмас схватил меня за левую руку, которой я активно размахивала. Другой я смела с туалетного столика все его чертовы подарки, и десятки пузырьков, усыпанных камнями, разбились о пол.

В комнате повис тяжелый запах арабских духов — запах жасмина, пряностей и восточных специй.

— Он просто мужчина, который положил на тебя глаз. Все они хотели тебя, свет мой…

— НЕ СМЕЙ НАЗЫВАТЬ МЕНЯ ТАК после того, как ты пообещал ему меня, как товар! — я даже прикрикнула на шейха. Если бы меня видела хотя бы одна из его жен, которые вылизывали ему пятки, у них бы волосы на теле дыбом встали.

— Прекрати истерику, Лейла! Ты и есть товар! — гаркнул он, дергая меня. — Он просто жаждет твоего тела. Девушки надолго в его постели не задерживаются. К тому же любому мужчине просто необходимо чувствовать желание девушки…а у тебя с этим проблемы. Увидит, что ты черствая внутри штучка, и выпустит тебя. Вот и получишь ты долгожданную свободу. Даже жаль отдавать тебя, зная, что это тоже, что добровольно освободить тебя…

Мои губы дрожали, я глядела в смоляные глаза шейха, но видела там только легкую печаль — такая бывает, когда разбиваешь любимый телефон или теряешь пятьсот долларов. Грустно, неприятно, но не смертельно. Любую вещь…можно заменить.

И меня тоже.

— Ты такая красивая, — выдохнул он, но его слова о моей внешности уже стояли у меня поперек горла. Я начала вырываться из его рук, не собираясь прощаться с этим иродом, который подписал контракт о моей продаже.

Почему? Как я дошла до такой жизни? Чем была та самая точка отсчета, когда все пошло наперекосяк?

— Хоть ты и не трогал меня, Ясин. Ни разу с тех пор, как понял, что со мной ничего не выйдет…ты все равно был тем, кто лишил меня свободы. Взял в плен…

— ТЫ САМА СОГЛАСИЛАСЬ, ЧЕРТ ТЕБЯ РАЗДЕРИ! Не надо искать во мне Дьявола, я не плохой человек.

— Все было не так! Если бы не моя семья…

— Ты пожертвовала собой ради своей семьи. Ты искупила свою вину перед ней и помогла им зажить нормальной жизнью. Эти два года ты жила во ДВОРЦЕ…

— В клетке! В гребанной клетке! Я не живу, а существую!

— Привыкай, моя милая, Лейла. Ты хотела легкой славы, выстраивая свою карьеру, разоблачая слишком опасных людей. И ты за нее поплатилась. Теперь я вижу твое истинное лицо — ожесточенное, озлобленное, и понимаю, что маска улыбающейся дурочки, застилала мне глаза. И запомни мой совет: лучше носи эту маску и с Каем. Так куда больше шансов, что он не будет так жесток, как в слухах, что о нем ходят…потому что твой огонь будит во мне зверя. И мне нужно все мое самообладание, чтобы не взять тебя силой прямо сейчас, — Шейх наклонился ко мне ближе и прошептал это у моих губ.

Я не испытывала ни страха, ни возбуждения. Скорее удивление.

— Твоя женственность будит в мужчине любовь, но твоя злость — похоть, с которой совладать очень трудно, — он произнес это сквозь сжатые зубы, его руки легли на мои плечи, и он до боли сжал их. — Имей это в виду, иначе не пройдет и месяца, как я узнаю, что мой прекрасный цветок завял. Если не погиб, — дал последнее наставление он и откинул меня в сторону – вот оно, прощание с «любимой вещью».

Слова шейха о Кае заранее запугивали меня, а ведь это было не так просто сделать.

Я не должна поддаваться глупому внушению. В конце концов он просто человек. Обычный мужчина с манией величия и целым миром в своих руках. Ничего сложного…обвести его вокруг пальца…заставить меня отпустить…правда?

Нет.

— Я НИКУДА НЕ УЙДУ! — истерика охватила все мое тело, когда до меня окончательно дошел смысл слов Ясина.

«Прекрасный цветок. Завял. Погибнул. Месяц.» — эти слова вспыхивали в моем мозгу, подобно красным огням светофора.

— Мне туда нельзя! Умоляю, господин, помогите мне! — умоляла я, сложив руки вместе.

С каждой секундой шейх становился все более уставшим и раздраженным. Однако это не могло скрыть его возбуждение, и его «американское» облачение, обтягивающие эрекцию брюки, пиджак и рубашка, не скрывали этого.

Его заводит моя истерика? Что?!

— Тогда поклонись мне, — коротко ответил он, и я опустилась на колени – быстро и без труда, как делала уже много раз. Я не чувствовала стыда и унижения. Я смотрела на шейха, как на своего брата или друга. Я быстро заморгала глазами, чтобы сдержать слезы.

— Ты опять не покорна. Твой взгляд на меня…он только ранит меня. Так женщина не смотрит на мужчину. Поэтому…я не буду за тебя бороться, — губы шейха шевелились медленно, казалось, целую вечность, когда он окончательно огласил свой вердикт.

Я не хотела в это верить. Он словно пинком выгоняет меня из дома в ад.

И тут я начала сходить с ума — все, что попадалось мне под руку, я крушила и ломала, сметая подарки шейха на своем пути. Я била подушки, кидала их в Ясина и кричала…

Шейх хлопнул в ладоши, и в комнату вошла его охрана. Это было уже предательство.

Выгонять меня так…

— И запомни: будь послушной девочкой, Лейла, — это все, что сказал мне Ясин, прежде чем мою вену пронзила быстрая и острая игла.

Я даже не успела понять, что произошло.

Вот я в последний раз вглядываюсь в черные глаза Ясина, а через секунду — ударяюсь головой об пол, теряя сознание. В полудреме я чувствую на себе несколько пар мужских грубоватых рук и понимаю, что судьба не устает проверять меня на прочность.

Да только, если до этого дня, я была птицей в золотой клетке, то теперь кем буду я? Птицей на поводке, которую хозяин выдрессирует для своего удовольствия.