После драки кулаками не машут, хотя у каждого из нас силён «лестничный ум» – l'esprit d'escalier, как говорят французы. Но всё уже случилось, и мы носим боль за пазухой, подкармливая обиды задним числом и продлевая их всеми этими «бы». Мудрецы говорят, что это пустое, но все обиженные повторяют ошибки – даже те, кто обчитался мудрецов. Потому что больно.
Вот и я мучила себя: «Надо было уйти с гордо поднятой головой... Не стоило показывать ему мои слёзы. Нужно было вчера сразу развернуться и отправиться жить к Дахе, и ничего бы не произошло...»
– Что он сделал? – спросила меня Даха в машине тихонечко, не зная, что мой мир разломился на «до» и «после».
– А почему я удав? – спросил я.Вика чуть не поперхнулась кусочком ароматно-пушистой сдобы, свёрнутой в круассан. Закашлялась. Я поднёс к её губам чашку с латте.– Запивай скорее.Она послушалась.Вокруг нас курлыкали французы. Кафе было мелкое, обычное – деревянных столиков натыкано по три на квадратный метр, стулья толпой, запах кофе и ванили, на полу – чёрно-белая плитка. И при всём том уютно и празднично. И постоянно так хорошо, что смеяться хочется или целовать её. Может, над Парижем распыляют что-то такое, из серии веселящих афродизиаков?На розовых губах Вики осталась нежная белая пенка. Съел бы.– Так почему я удав?Вика, кра
В квартире на улице Грёз пахло грозой и мужским парфюмом от Булгари.– Мне всё равно, с кем ты спишь, – продолжил свою тираду отец. – Но мне не может быть безразлично, кого ты приведёшь в семью. И что потом эту семью перемажут грязью.Во мне всё вскипело: это он о Вике так?!– Ты сам не слишком церемонился с выбором, оттого и подобные страхи, – отрезал я.– Ни одна из моих женщин не светилась в прессе! – парировал отец. – Сошлись-разошлись, и всё. Как в воду канули. Личная жизнь моей семьи была, есть и останется за семью замками для всех, кто снаружи. Она – табу! С твоей Викторией Ивановой такого не будет! Она уже тебя прилюдно оскорбила. И ты проглотил. А знаешь почему? Потому что она перед этим очень хи
Мы с Мишей сидели оба, блаженные и пьяные, глядя друг на друга влюблёнными глазами. Кажется, никого на свете не существовало красивей него... Судьба подкралась незаметно в виде Дахи со стаканом воды. Бамц донышком о тумбочку рядом. Словно цунами в мир с сердечками.– Товарищи, я, конечно, всё понимаю, – сказала подруга. – Но полчаса целоваться без остановки – это даже по меркам Маню перебор. А он француз, между прочим. Поцелуи у них придумали. И я уже устала стоять на кухне, Вика, пей воду.Маню вошёл следом со смущённой улыбкой, словно извиняясь перед нами за свою femme1, ибо по его французистому мнению ничего, более святого, ч
– Ну здравствуй, девушка-праздник, – сказал Егор и расцвел на все свои тридцать два голливудских импланта. – Умница! А ты знала, куда ехать – в самую красоту из нашей ростовской слякоти. Такой кайф вокруг: горы, парапланеристы... Лучше могут быть только горы, там наверху. Поехали?«За каким лешим его сюда принесло?» – подумалось мне, но вслух я сказала:– Ага, и тебе не хворать. Нет, я уж лучше тут. Я только учусь.Даха удивлённо воззрилась на меня, потом на лысого, идентифицируя в нём владельца бизнес-центра.– Здравствуйте, Егор Дмитрич, – обозначила себя Даха.В его лице мелькнуло недоумение, потом он узнал в раскрасневшейся от морозного солнца весёлой блондинке офисную мышь из
«Быть можно дельным человеком, И думать о красе ногтей»1, Иль в лыжах прыгнуть с вертолёта Чтоб получить... люлей.Приблизительно так я думала последние два часа. А прошло уже почти пять. В промежутках между паникой, холодком между лопатками, попытками отшучиваться и улыбаться Дахе и Маню. Сначала я даже немножко покаталась, коряво – стиль «каракатица на выезде». Слегка даже начало получаться.Вокруг шаталась совершенно разномастная и разноцветная публика: горнолыжный курорт Шамони, и правда, пользовался популярностью. Кого здесь только не было: подгулявшие хиппи, н
Я отстранилась от Миши и попросила:– Пообещай мне.– Что? – хмельной от поцелуя и усталости спросил он.– …что если мы поженимся...– Если?! – взлетели возмущённо его брови вверх, словно я произнесла что-то ужасное.– Прости, когда мы поженимся и даже до того, ты всегда будешь помнить, что ты не один. И о тебе думает кто-то ещё. И переживает, когда ты рискуешь. Да, ты прав, ты должен принимать решение сам, я вмешиваться не буду, но просто помни об этом! Всегда! – с пылом потребовала я.– Странно... – его глаза вглядывались в меня, словно искали за моими зрачками что-то.&ndash
Пятница, 17 ноября. Париж– Что-то их до сих пор нет, странно, – отойдя от высокого окна, пробормотала Даха Маню, закопавшемуся в своём компьютере, в их уютной квартирке, где антиквариат уживался с современностью порой даже чересчур демократично.– А? Что? Да всего три часа дня, не волнуйся, – рассеянно ответил он, взлохмачивая свою и без того кудлатую шевелюру и отвлекаясь от громадного монитора, стоящего на бюро восемнадцатого века с позолоченными львами по углам и на ножках.– Вот именно. Три, – сказала Даха. – А они выехали в пять утра из Шамони.– Откуда ты знаешь?– Мне Вика в
– Всё хорошо, – нагло соврал я Вике, когда её глаза расширились на пол лица.Руки у самого дрожали, но паника – последнее, что нам нужно. Вдохнул-выдохнул. Попробовал открыть дверь со своей стороны. Заклинило.– Да что ж хорошего? – пробормотала она.– Мы живы. У нас есть воздух. Сухая, тёплая одежда. Уже много. И снаружи стихло, лавина прошла, а нас не снесло в пропасть. И не снесёт. Не бойся, – сказал я уже чуть более нормальным голосом, судорожно вспоминая всё, что читал по правилам лавинобезопасности. Там было сплошь про лыжников, погребённых в снегу, а не про машину целиком. Ничего, будем рассуждать логически. – Вика, отстегнись и попробуй дверцу открыть. Спокойно.– Не получается, – сказала Вика.
Париж, Сен-Дени, 17 ноября, 19:55В изящном портфеле, который держала в руках Даха, хранились документы к проекту, выстраданному за последние полгода. Дахе казалось, что под тёмно-коричневой кожей спрятаны её и Викины бессонные ночи за переводами, страдания конструкторского отдела, инженеров, проектировщиков, муки Вениамина Сергеевича из отдела спецпроектов, рычание, гнев, идеи и надежды совсем недавно ненавистного Михаила. Оттого портфельчик оттягивал руку. Но ещё там были новые рабочие места, увеличение зарплат и инновации, до которых даже мэтры насосного рынка не догадались. И главное – благосостояние готовой появиться на свет семьи Черенцовых, возможность Вики и Миши приезжать в гости, делать то, что хотят, и многое другое. Слишком многое!– Даша, это водевиль! Нет, я точно не стану этого делать, – сказал Маню, стоя в смокинге у дверей во дворец.
– Всё хорошо, – нагло соврал я Вике, когда её глаза расширились на пол лица.Руки у самого дрожали, но паника – последнее, что нам нужно. Вдохнул-выдохнул. Попробовал открыть дверь со своей стороны. Заклинило.– Да что ж хорошего? – пробормотала она.– Мы живы. У нас есть воздух. Сухая, тёплая одежда. Уже много. И снаружи стихло, лавина прошла, а нас не снесло в пропасть. И не снесёт. Не бойся, – сказал я уже чуть более нормальным голосом, судорожно вспоминая всё, что читал по правилам лавинобезопасности. Там было сплошь про лыжников, погребённых в снегу, а не про машину целиком. Ничего, будем рассуждать логически. – Вика, отстегнись и попробуй дверцу открыть. Спокойно.– Не получается, – сказала Вика.
Пятница, 17 ноября. Париж– Что-то их до сих пор нет, странно, – отойдя от высокого окна, пробормотала Даха Маню, закопавшемуся в своём компьютере, в их уютной квартирке, где антиквариат уживался с современностью порой даже чересчур демократично.– А? Что? Да всего три часа дня, не волнуйся, – рассеянно ответил он, взлохмачивая свою и без того кудлатую шевелюру и отвлекаясь от громадного монитора, стоящего на бюро восемнадцатого века с позолоченными львами по углам и на ножках.– Вот именно. Три, – сказала Даха. – А они выехали в пять утра из Шамони.– Откуда ты знаешь?– Мне Вика в
Я отстранилась от Миши и попросила:– Пообещай мне.– Что? – хмельной от поцелуя и усталости спросил он.– …что если мы поженимся...– Если?! – взлетели возмущённо его брови вверх, словно я произнесла что-то ужасное.– Прости, когда мы поженимся и даже до того, ты всегда будешь помнить, что ты не один. И о тебе думает кто-то ещё. И переживает, когда ты рискуешь. Да, ты прав, ты должен принимать решение сам, я вмешиваться не буду, но просто помни об этом! Всегда! – с пылом потребовала я.– Странно... – его глаза вглядывались в меня, словно искали за моими зрачками что-то.&ndash
«Быть можно дельным человеком, И думать о красе ногтей»1, Иль в лыжах прыгнуть с вертолёта Чтоб получить... люлей.Приблизительно так я думала последние два часа. А прошло уже почти пять. В промежутках между паникой, холодком между лопатками, попытками отшучиваться и улыбаться Дахе и Маню. Сначала я даже немножко покаталась, коряво – стиль «каракатица на выезде». Слегка даже начало получаться.Вокруг шаталась совершенно разномастная и разноцветная публика: горнолыжный курорт Шамони, и правда, пользовался популярностью. Кого здесь только не было: подгулявшие хиппи, н
– Ну здравствуй, девушка-праздник, – сказал Егор и расцвел на все свои тридцать два голливудских импланта. – Умница! А ты знала, куда ехать – в самую красоту из нашей ростовской слякоти. Такой кайф вокруг: горы, парапланеристы... Лучше могут быть только горы, там наверху. Поехали?«За каким лешим его сюда принесло?» – подумалось мне, но вслух я сказала:– Ага, и тебе не хворать. Нет, я уж лучше тут. Я только учусь.Даха удивлённо воззрилась на меня, потом на лысого, идентифицируя в нём владельца бизнес-центра.– Здравствуйте, Егор Дмитрич, – обозначила себя Даха.В его лице мелькнуло недоумение, потом он узнал в раскрасневшейся от морозного солнца весёлой блондинке офисную мышь из
Мы с Мишей сидели оба, блаженные и пьяные, глядя друг на друга влюблёнными глазами. Кажется, никого на свете не существовало красивей него... Судьба подкралась незаметно в виде Дахи со стаканом воды. Бамц донышком о тумбочку рядом. Словно цунами в мир с сердечками.– Товарищи, я, конечно, всё понимаю, – сказала подруга. – Но полчаса целоваться без остановки – это даже по меркам Маню перебор. А он француз, между прочим. Поцелуи у них придумали. И я уже устала стоять на кухне, Вика, пей воду.Маню вошёл следом со смущённой улыбкой, словно извиняясь перед нами за свою femme1, ибо по его французистому мнению ничего, более святого, ч
В квартире на улице Грёз пахло грозой и мужским парфюмом от Булгари.– Мне всё равно, с кем ты спишь, – продолжил свою тираду отец. – Но мне не может быть безразлично, кого ты приведёшь в семью. И что потом эту семью перемажут грязью.Во мне всё вскипело: это он о Вике так?!– Ты сам не слишком церемонился с выбором, оттого и подобные страхи, – отрезал я.– Ни одна из моих женщин не светилась в прессе! – парировал отец. – Сошлись-разошлись, и всё. Как в воду канули. Личная жизнь моей семьи была, есть и останется за семью замками для всех, кто снаружи. Она – табу! С твоей Викторией Ивановой такого не будет! Она уже тебя прилюдно оскорбила. И ты проглотил. А знаешь почему? Потому что она перед этим очень хи
– А почему я удав? – спросил я.Вика чуть не поперхнулась кусочком ароматно-пушистой сдобы, свёрнутой в круассан. Закашлялась. Я поднёс к её губам чашку с латте.– Запивай скорее.Она послушалась.Вокруг нас курлыкали французы. Кафе было мелкое, обычное – деревянных столиков натыкано по три на квадратный метр, стулья толпой, запах кофе и ванили, на полу – чёрно-белая плитка. И при всём том уютно и празднично. И постоянно так хорошо, что смеяться хочется или целовать её. Может, над Парижем распыляют что-то такое, из серии веселящих афродизиаков?На розовых губах Вики осталась нежная белая пенка. Съел бы.– Так почему я удав?Вика, кра