Они уже, наверное, час молча прогуливались в то ли сквере, то ли парке, раскинувшемся неподалеку от скученных в большой жилищный симбиоз девятиэтажек, гаражей и детских площадок. Этот сквер – небольшой оазис, в котором можно на время спрятаться от слившихся в единый шум звуков повседневной жизни, где можно, прогуливаясь по безлюдным тропинкам, говорить о самом сокровенном либо просто молчать. Прогуливаться и молчать. Молчать и мерить шагами проклюнувшиеся в сходящем снегу асфальтированные тропки.
Неторопливые шаги. Сорванная тонкая ветка. Чуть прищуренный глаз, взгляд в подернутое легкими сумерками небо, взгляд – на склонившиеся в молчаливом почтении липы и клены, взгляд – на притихшую Нику, идущую рядом, на ветку, которую машинально, то связывая в кольцо, то развязывая, теребят ее пальцы. И снова взгляд в небо – легкий, быстрый, чуть обвиняющий и чуть виноватый. И молчание, в котором, как в основной, базовой субст
Старый «уазик» стонал и кряхтел, словно больной старик, на каждом ухабе, и Ника всякий раз, когда машину встряхивало, испуганно замирала, всерьез опасаясь, что древние механизмы не выдержат разбитой дороги и рассыплются. Сквозь пыльное и заляпанное грязью стекло она тревожно рассматривала унылые пейзажи, тщетно пытаясь избавиться от гнетущего ощущения ненадежности. В этом забытом богом уголке на всем, казалось, лежала печать тлена, и достаточно было любого неосторожного прикосновения или даже легкого дуновения ветра, чтобы всё – голые деревья, почерневшие и покосившиеся избы, обветшалые заборы (где они еще присутствовали) – развеялось прахом.–Отжила свое бабка. Упокой господь ее душу…– Водитель «уазика», мужичок без возраста, вздохнул и торопливо перекрестился – скорее потому, что так положено, чем всерьез огорчаясь смерти старухи.Машину в очередной раз тряхнуло, и Ника вцепилась пальцами в жест
Все началось с Эдички, вернее, с отрывков из его рукописи.Эдуард был бывшим сокурсником Ники. Можно было обмануться невысоким ростом и субтильным телосложением и принять Эдичку за подростка, однако дрябловатая, болезненной желтизны кожа с унылыми складками возле губ выдавала его истинный возраст. Непривлекательная внешность породила глобальные комплексы, и Эдуард избегал общения не только с девушками, но и с сокурсниками, преподавателями и уж тем более – с незнакомыми людьми. Многие недоумевали, почему он выбрал журфак – с его‑то патологической стеснительностью и неумением кратко и емко излагать информацию. Учился Эдуард неплохо, но статьи у него не получались, а получались пронзительные, наполненные вселенской грустью стихи. И еще романы – фантастические, буйный мир которых был так не похож на нежный и ранимый внутренний мир автора. Эдичка куда уверенней чувствовал бы себя в литературной среде, чем в журналистике, но упрямо продолжал тянуть лямку выбранног
Как бы Нике ни хотелось поскорей попасть домой, ей пришлось задержаться в районном городке еще на ночь: когда закончились все неприятные беседы с местной полицией, выяснилось, что на Москву уже нет рейсов и ближайший автобус отправится только утром.Уснуть она не смогла и всю ночь проплакала от страха и от жалости к Стасу и к самой себе, брошенной одной в этой страшной глуши. И едва забрезжил серый, словно покрытый толстым слоем пыли рассвет, торопливо собралась и почти бегом кинулась на вокзал.В Москву Ника прибыла лишь к вечеру. Шагнув на грязный, но после всех приключений показавшийся самым родным и прекрасным на свете асфальт столичного автовокзала, она достала мобильный и набрала номер подруги.–Оль, ты дома? Я к тебе приеду. Скоро. Можно?Ольга ожидаемо ответила, что да, конечно, и, встревоженная ее расстроенным голосом, поинтересовалась, что случилось.–Потом расскажу.– Ника не стала вдаваться в подробнос
Она почувствовала, что ее тормошат за плечо, открыла глаза и увидела перед собой Ольгу. Выражение лица подруги было встревоженным. Ника, хмурясь со сна, поморгала и подняла вопросительно брови.–Ты уснула…– Ольга сделала паузу и тоже нахмурилась.– И закричала во сне. Я испугалась и…–Закричала? Надо же… Я разбудила Дашу?–Нет.–Хорошо,– ответила она и, морщась, словно от головной боли, потерла пальцами виски. Приснившийся мальчик был персонажем из рукописи Эдички, и Ника будто в него перевоплотилась. И хоть в тех отрывках, которые у нее были, Эдуард не дал подробного описания героя, Нике казалось, что приятель списал бы его внешность с нее. Просто в каждом его романе один из персонажей обязательно походил внешностью на Нику.–Ну, как, решила остаться у нас?– вклинился в ее мысли голос Оли.–Не знаю. Ско
Всю дорогу в машине Ника промолчала, упрямо отвернувшись к окну и страдая от своей неразговорчивости. Андрей, утомленный рабочим днем, тоже отмалчивался. Тишину в машине нарушали лишь иностранные баллады, тихо льющиеся из автомагнитолы. Вслушиваясь в знакомые песни, Ника с легкой грустью думала, что им с Андреем нравится одинаковая музыка. И вздрогнула, когда неожиданно (а может, и ожидаемо) зазвучала песня Duran Duran «Como Undone». «Ты помнишь?..»– чуть не спросила она, поддавшись порыву, у Андрея, но вовремя остановилась. Нет, вряд ли он помнит. У него эта баллада не ассоциируется с вечером, который для нее стал поистине волшебным.…В тот год, когда Ника с Ольгой оканчивали школу, Андрей переходил на последний курс военного училища. Учился он не в Москве и домой приезжал лишь на каникулы. С Никой за эти четыре года его учебы в училище они виделись раза три, и то мельком. Она всегда немного робела перед старшим братом своей подруги
«… – Не бойся…Голос стал более различимым. Мальчик приоткрыл глаза и увидел старца, лицо которого было настолько испещрено морщинами, что напоминало высохшую кору многовекового пня. Однако пальцы старика, ощупывающие мальчика, оказались ловкими и живыми, будто у молодого. От них исходило приятное успокаивающее тепло, и мальчик, доверившись их бережным прикосновениям, закрыл глаза.–Жив‑то, и ладно, а остальное поправим,– приговаривал старик, укутывая замерзшее тело ребенка в какое‑то тряпье.– Обмерз… Сколько же ты в снегу пролежал?Мальчик почувствовал, что его подхватили и куда‑то понесли. Руки у деда, как и пальцы, оказались сильными и молодыми.По дороге старик бормотал себе под нос, гадая, каким образом мальчуган мог оказаться в безлюдном месте, на окраине леса, в сугробе. Мальчику хотелось рассказать, что его выгнал
Когда Ника, опоздав на добрых два часа, влетела в редакцию, то застала там не привычную ежедневную суету, а незнакомую нелепой здесь тишиной обстановку. Нет, работа продолжалась: так же спорили в кабинетах, бегали по коридорам, а в воздухе витал неистребимый кофейный дух, но только все это казалось сегодня другим – не настоящим, а будто декорациями к пьесе под названием «Все нормально. Ничего не случилось». Случилось. Умер первоклассный фотограф Стас, и сотрудники, занимаясь своими повседневными делами, не могли об этом не думать. Сбивались в кучки, сокрушенно перешептывались, вновь возвращались к своим делам и через короткие промежутки времени опять отправлялись небольшими компаниями в курилку или заваривали кофе, чтобы поговорить о неожиданной смерти коллеги.Ника прошла к своему рабочему месту и, делая вид, что не замечает ни внезапно наступившей при ее появлении тишины, ни любопытно‑настороженных взглядов сотрудников, наклонилась, чтобы включить компьюте
Домой возвращаться не хотелось. И не было для этого какой‑то особой причины, просто руки как‑то сами вывернули руль, игнорируя нужный поворот, ведущий к дому, а нога сильней нажала на педаль газа. Андрей Никитин, отмахнувшись от здравого смысла, запротестовавшего против полуночного вояжа, покрутил колесико автомагнитолы, делая звук громче, и вытащил из полусмятой пачки сигарету.Жена звонила полчаса назад и сообщила, что сегодня тоже задержится. Какая‑то важная встреча… Очередная. Три месяца назад Лилька перешла на новую работу – более успешную и хорошо оплачиваемую. Но в жертву карьере принесла домашние вечера, которые они раньше проводили вместе.–А что делать, если твоя работа совершенно безденежная?– в запальчивости спросила она Андрея, выразившего недовольство такими частыми сверхурочными.– С голоду дохнуть?С тем, что они «с голоду дохнут», Андрей не был согласен категорически, однако скрепя серд
Три дня спустяОни уже, наверное, час молча прогуливались в то ли сквере, то ли парке, раскинувшемся неподалеку от скученных в большой жилищный симбиоз девятиэтажек, гаражей и детских площадок. Этот сквер – небольшой оазис, в котором можно на время спрятаться от слившихся в единый шум звуков повседневной жизни, где можно, прогуливаясь по безлюдным тропинкам, говорить о самом сокровенном либо просто молчать. Прогуливаться и молчать. Молчать и мерить шагами проклюнувшиеся в сходящем снегу асфальтированные тропки.Неторопливые шаги. Сорванная тонкая ветка. Чуть прищуренный глаз, взгляд в подернутое легкими сумерками небо, взгляд – на склонившиеся в молчаливом почтении липы и клены, взгляд – на притихшую Нику, идущую рядом, на ветку, которую машинально, то связывая в кольцо, то развязывая, теребят ее пальцы. И снова взгляд в небо – легкий, быстрый, чуть обвиняющий и чуть виноватый. И молчание, в котором, как в основной, базовой субст
Его зовут Родион, ему тридцать три года. Я никогда не был женат на его матери, но сына после рождения видел. Мать его была замужем за другим, а ко мне пришла лечиться от бесплодия. С женщиной оказалось все в порядке, проблема была в муже. Я посоветовал ей привести ко мне мужа, но он наотрез отказался.Роман у нас с нею вспыхнул стремительно – и так же стремительно угас, но у нас родился сын. С мужем своим она прожила еще года три, потом развелась. Не знаю уж, что явилось причиной их развода; возможно, она призналась супругу в измене и в том, что сын ее – от другого. В подробности она меня не посвящала.Мы так и не поженились. У меня настали трудные времена. Как я уже говорил, меня не единожды старались очернить. Вышел у меня конфликт с человеком, который занимал важный пост в области медицины и имел влияние. Вот с ним мы и схлестнулись не на шутку. Кажется, я его чем‑то оскорбил: иногда я бывал несдержан на язык. В отместку тот человек обвинил меня в шарлат
Ника собралась ответить, что чувствует себя вполне сносно, но в этот момент дверь приоткрылась, и в палату вошла молодая женщина в белом халате, а следом за ней – высокий седой мужчина в круглых очках на крючковатом носу.–Осмотр,– сказал он, глядя на Нику поверх очков.Медсестра попросила Егора выйти, и он безропотно поднялся.Осмотром доктор остался удовлетворен, сказал, что опасность Нике не угрожает, но ей придется еще какое‑то время провести в больнице.После осмотра принесли на подносе ужин, и, пока Ника ела куриное филе с картофельным пюре, Егор молча сидел с ней рядом. А когда она закончила ужинать, сказал, что скоро вернется, и вышел.Ждать пришлось довольно долго, но, когда дверь снова открылась, на пороге возник не Егор, а незнакомый старик. Высокий, с не по‑стариковски выпрямленными плечами, с густой седой бородой и беспокойством в ярких голубых глазах.–Здравствуй, дочка,– ск
Ника собралась ответить, что чувствует себя вполне сносно, но в этот момент дверь приоткрылась, и в палату вошла молодая женщина в белом халате, а следом за ней – высокий седой мужчина в круглых очках на крючковатом носу.–Осмотр,– сказал он, глядя на Нику поверх очков.Медсестра попросила Егора выйти, и он безропотно поднялся.Осмотром доктор остался удовлетворен, сказал, что опасность Нике не угрожает, но ей придется еще какое‑то время провести в больнице.После осмотра принесли на подносе ужин, и, пока Ника ела куриное филе с картофельным пюре, Егор молча сидел с ней рядом. А когда она закончила ужинать, сказал, что скоро вернется, и вышел.Ждать пришлось довольно долго, но, когда дверь снова открылась, на пороге возник не Егор, а незнакомый старик. Высокий, с не по‑стариковски выпрямленными плечами, с густой седой бородой и беспокойством в ярких голубых глазах.–Здравствуй, дочка,– ск
Тени уже не плясали, они слились в единую, принявшую вновь силуэт старика. И нельзя было сказать, был ли этот силуэт просто тенью, шагнувшей со стены. Это было нечто материальное, хоть и бесплотное, как дым.Тень старика шагнула к Нике и, нависнув над ней, коснулась бестелесными, но холодными, как могильная земля, ладонями. Не тела, а души. Тень приблизила к лицу Ники серые губы, словно намереваясь поцеловать. И на нее повеяло запахом сырой земли и тлена. От холода и ужаса Ника совсем закоченела, но по‑прежнему не могла ни пошевелиться, ни закричать.А холодные ладони продолжали с вожделением трогать ее, но теперь гладили тело, волосы, лицо. И будто ледяной ветер облизывал те участки кожи, к которым они прикасались. Ника замерзала, и если ей не суждено было умереть от ужаса, то от холода – точно.Но в тот момент, когда тень собралась коснуться ее губ и оставить на них смертельный поцелуй, по избе волной прошелся ветер, от которого пламя задрожало
Он стоял в начертанном на земляном полукруге, воздев руки к дощатому потолку, и, представляя себе Мишель, мысленно твердил: «Все получится, все получится…» Дым от тлеющих сухих трав наполнял помещение, и от него слегка слезились глаза и щипало ноздри. Этот дым вызывал ассоциации с одним счастливым октябрьским днем позапрошлого года, когда они с Мишель забрались на чью‑то дачу и жгли костер прямо посреди грядок. И плели из золотых кленовых листьев венки, напоминающие короны, и потом, водрузив их на головы друг друга, скакали вокруг костра и пели песни без слов. И смеялись – беззаботно, заливисто, искренне – так, как могут смеяться только счастливые дети. А потом жарили сосиски, нанизав их на ветки, и пекли в углях картошку; иели эти обугленные сосиски между поцелуями; икатали в ладонях обжигающую картошку, пытаясь очистить ее от горелой кожуры, смешно пачкались золой и опять целовались.А потом они забрались в дом, в котором уютно пах
Егор, хоть и сердился на Нику, чувствовал неясную тревогу за нее. Интуиция болела, как застарелая язва, не давая уснуть. Егор встал с постели, вышел на просторную кухню и включил чайник. Но тут же его и выключил, решив, что заглушать беспокойство лучше чем‑нибудь покрепче. Он достал из холодильника бутылку водки, нарезал тонкими кружочками лимон, разломал на неаккуратные, но от этого еще более аппетитные куски плитку шоколада и плеснул себе в рюмку сто граммов.Водка теплом разлилась по телу, но тревогу не растворила. Егор опрокинул еще стопку, затем решительно поставил бутылку в холодильник, прошел по длинному коридору до комнаты, в которой спала сестра, и открыл дверь.Узкая полоса света просочилась из коридора в приоткрытую дверь и упала на Лерино лицо. Девушка тихо что‑то промычала во сне, но не проснулась.–Спи, спи, не буду тебя беспокоить,– пробормотал Егор и вышел. За сестру душа больше не ныла, а вот за Нику – да. И тревога
«…Когда он уже выходил из деревни, тишину нарушил протяжный вой деревенской собаки, и через мгновение к одинокому вою присоединился «хор» других тоскливых завываний. «Не к добру»,– подумал юноша и невольно поежился. Ему захотелось прибавить шагу и даже перейти на бег, но он одернул себя: старик учил его не поддаваться людским суевериям. Его жизни ничто не угрожает, значит, страху не может быть места. «Полнолуние»,– определил юноша причину собачьего воя и вспомнил о том, как старик однажды сказал ему, что некоторые травы стоит собирать при полной луне, ибо именно тогда полностью раскрывается их целебная сила. Подумав об этом, он изменил свое решение возвращаться домой и свернул с дороги, ведущей к полю, на узкую тропку, уводящую к лесу.Его путь проходил мимо деревенского сеновала. Уже почти пройдя мимо, он услышал доносившиеся из‑за забора голоса. Один из голосов был мужски
Праздник не задался. Его уничтожил звонок на мобильный и незнакомый женский голос, спросивший, кем приходится Ольге Андрей Никитин. Братом? Ваш брат попал в аварию. От этого сообщения, произнесенного будничным, даже скучающим голосом, Ольга онемела. Муж, который в это время чистил для салата огурцы, увидел побледневшее лицо жены, подскочил к ней и выхватил трубку. Что он говорил, о чем спрашивал, что ему отвечали – Ольга не слышала. Опустившись на стул, она в оцепенении смотрела на противоположную стену.–Оль, Оль, ты слышишь меня?– затормошил ее за плечо Володя, и Ольга, очнувшись, вздрогнула.–Андрей?..–Не переживай, ничего страшного с ним не случилось,– улыбнулся муж и похлопал Ольгу по плечу.– Помяло его маленько, но, по словам врача, нестрашно. Я сейчас поеду в ту больницу, куда его отвезли.–Я с тобой!– рванулась за ним Ольга, но Володя вновь полож