Часам к семи вечера салон графини Алены открыл двери гостям. Антипыч бегал по крыльцу при каждом звоне бубенчиков или окриков лихих кучеров. Экипажи прибывали, веселая толчея в вестибюле и гостиной, радостные приветствия графини Алены и ее управляющего Лаврентия не стихали.
Но маркиз де Конн с Шарапой шли в ином направлении. Ночные воспитатели, уже осведомленные Антипычем о визите бурмистра, бесшумно открыли им дверь на центральную площадку кадетского корпуса. Тихие шаги в коридоре старшей части восточного крыла никого не побеспокоили: в салоне уже началась вечерняя возня. Гости прошли в комнату, что значилась за Старцевым и Макелеем.
– Через полчаса вернемся, – шепнул маркиз.
Он плотно закрыл дверь. Господин Ливазов перекрестился и щелкнул замком коридорной двери.
Гости остались одни. Пустая келья. Шарапа потянул носом и указал на кровать справа.
– Здесь спит Старцев.
Де Конн поднял подушку, глубоким вдохом втянул ее запах, бросил обр
После полуночи маркиз де Конн пришел по тайному приглашению молодой графини. Алена отворила не сразу. Она нервничала, поскольку, в отличие от своих подружек, никогда не то что не была любовницей, но на эту роль даже и не напрашивалась. Между тем, по наблюдениям Камышихи, маркиз де Конн во время обеда и сиесты выказывал явный интерес к девушке: подливал вина, пытался услужить, несмотря на явную неприязнь той к гостю. Самой Алене показалось, что тот больше интересовался чернилами, которые производились княжескими мануфактурами – все его вопросы сводились только к какому-то купоросу в чернильном составе. Вопросы те очень раздражали княгиню, но вселяли надежду в Алену… Увы, ночной гость стоял у дверей. Она повернула ключ и быстро отбежала в дальний угол своего небольшого будуара. Тот молча вошел, на секунду встал у дверей, проверил плотно ли они закрыты. За дверью остался его верный гайдук Шарапа. Остальных дворовых, включая наставницу и горничных, де Конн настоятельно попросил
– Никого за ворота не пускать! – маркиз прорвался к конюшне через растущую толпу зевак. Раннее зыбкое утро. Серость, сырость и безветрие. Здание было буквально забито воспитателями и слугами во главе с Прасковьей Никаноровной, сбежавшимися на крик конюха Вермана. Он первым увидел его. Висельника. Шарапа лишь посмотрел на толпившихся, как тех и след простыл. Помещение опустело. Остались лишь Шарапа с Барыгой, Камышиха, которая в ужасе таращилась на бурмистра, и конюх Верман с парой слуг. Маркиз обошел вокруг покачивающегося тела. – Клим Тавельн, – наконец промолвил он, – что ж, видимо, самоубийство мы можем считать маловероятным. Я-то думал, он уехал в столицу еще неделю назад. – Как же так? – робко поинтересовалась Камышиха, – а лавочка, вон, откинутая… – Его задушили, а потом аккуратно подвесили, – сухо прокомментировал жуткое зрелище маркиз. – Верман, милейший, снимите его. Конюх рубанул французским палашом по веревке, слуги подхвати
Хорошо освещенный погреб проходил через несколько арок, располагавшихся под низкими сводами. Бесконечно тянувшиеся коридоры и переходы, казалось, выходили за пределы основания самого дворца. Они шли минут десять, пока не остановились у окованных железом дверей. Маркиз без усилий толкнул створку, и в ту же секунду свет лампы выхватил монументальное полуржавое сооружение. – Котел? – разочарованно буркнул Брехтов. – Как он здесь оказался?!! – Его сюда перенесли, – сухо ответил де Конн. – Сдвиньте крышку. Следователь не понимал, причем здесь собственно котел, но просьбу маркиза исполнил. Поднатужился, приподнял, толкнул чугунное творение и… замер. – Фонарь! Как?!! – не мог прийти в себя Брехтов. – Как он оказался внутри котла?!! – Его туда положили, – маркиз усмехнулся. – Не желаете заглянуть в него? Минуты две молодому и достаточно сильному следователю пришлось повозиться с мастерски устроенной конструкцией весом пуда в три. Труднее всего
Маркиз попробовал вина из черепа-кубка. – Позаботьтесь о том, чтобы никто это вино не трогал, – объявил он. – Что-нибудь не так? – следователь Брехтов растерянно озирался, стоя посреди подземелья, усеянного обломками черепов, костями и прочими атрибутами темного культа. Воняло серой, в горле першило, глаза слезились. Винный погреб с множеством комнат между полукруглыми сводами и арками был похож на жуткий лабиринт. – Эти вина не просто сладкие, – пояснил маркиз, – мало того, что бочки окурены серой для лучшей сохранности содержимого, так они еще и настояны на одурманивающих травах. Древние называли подобные напитки «непенф» – от древнегреческого «не грусти»… Вкус их напоминает вкус сладкой крови. – Колдовская трава! Вот и повеселились! – следователь глянул на деревянного истукана с рогами. – И кто бы мог подумать? Люди из высшего общества такой дребеденью занимаются. – Так что же случилось, господин Тильков? Маркиз со следователем возз
После безуспешного обыска избы садовника Охапкина Брехтов постучал в дверь банного корпуса трижды, но никто не ответил. Он обошел бани с прихода. Там дверь оказалась незапертой. Вошел, окликнул хозяина. Тишина. Ну и ладно, в конце концов, он не воровать пришел. Через подсобки проник в чайную. Разжег лампу, оставленную на столе. Прошел в кладовую, открыл дверцы шкафчика и осветил полки. Блюдца с чашечками, пиалы для сладкого, чайник с сахарницей, сосуд для молока и ложечки. Все сделано из тончайшего фарфора, расписано глазурью с растительным орнаментом и золотым ободком по краю. Минутку… Брехтов присмотрелся. Ну, так оно и есть! Та пиала из печурки как раз принадлежала к тому же сервизу! Так вот, кто ее там оставил… Следуя внутреннему чутью, Брехтов протянул руку к чайнику. Аккуратно снял крышку. Вот они, родимые! Многочисленные стекляшки с каракулями врача на бирках. Брехтов торжествовал. Он нашел источник отравлений, галлюцинаций и беспамятства в Доме. Истопник. Банщик. Гавран. Вез
Ничто так не навевало тоску на жильцов Дома, как появление на их пороге врача Тилькова! Маркиз де Конн не был исключением, хотя тактично скрывал свои чувства. – Что у вас на сей раз? – протянул он, едва взглянув на кряжистую фигуру Тилькова, возникшую на пороге библиотеки. Тот помялся, переступая с ноги на ногу. – Я, видите ли, ваше сиятельство, кое-что еще обнаружил, – протараторил он, опустив глаза, – вернее, не обнаружил… Он умолк, украдкой поглядывая на маркиза. Тот понял, что случилось нечто серьезное. – Я надеялся, что мы вернули все ваши снадобья, – промолвил маркиз. – Так точно-с, – снова наступила пауза. Де Конн оторвался от бумаг, развернулся на круглом табурете и уставился на Тилькова. – Продолжайте. – Я время от времени готовлю лекарство от острого артрита для моих родителей… Один из основных компонентов снадобья я не нашел. – Вы используете пчелиный яд или… – …сок безвременника, ваше
К десяти вечера будуар графини осветился присутствием сиятельного гостя. Достаточно было вдохнуть терпко-сладкий аромат, испускаемый его вечерней одеждой, чтобы понять, с какой именно целью маркиз пришел к даме. – Как ваши ножки? – спросил он, едва за ним закрылась дверь. Алена сидела на софе, опустив ноги в лоханку с водой. По указу де Конна врач приготовил ванну из глины, вернее из грязи, от одного вида которой на графиню нападала икота. Маркиз был спокоен, не мельтешил, подобно слуге, не улыбался – как всякий, кто желал стать ей другом, не потирал руки – как те, кто от нее что-то хотел. Он просто стоял над ней и молча ждал ответа. Стало неловко. – Не знаю, – Алена пожала плечами. – Но сижу уже минут десять, как вы и велели… Де Конн встал на колени перед лоханкой, поставил рядом сосуд с приготовленной им мазью, выудил из воды правую ступню девушки. Приподнял, осмотрел. – Да, пяточка потрескалась. Нельзя так кожу запускать… Ал
Ночью после печальных размышлений маркиз прошел в свою спальню. Там в одном из светильников был встроен механизм, сконструированный еще при строительстве дворца. Он открывал тайную дверь, через которую можно незаметно удалиться в нижние покои, а оттуда, через тайные ходы, – в парк. Но его путь лежал еще дальше. Архитектор сего сооружения сделал несколько соединений между старыми и новыми туннелями. Особое ответвление в ходах вело в камеры, которые, по задумке князя, должны были стать катакомбами по примеру парижских. В одном из помещений даже выращивались шампиньоны. Князь не желал предоставлять пиршеству червей свое тело, а посему для грядущего погребения в одной из тайных камер был приготовлен каменный мешок. На площадке, которую уже занимал саркофаг князя Камышева, возвышался алтарь. Сам алтарный камень, вернее валун, испещренный множеством знаков, был воздвигнут на этом месте тысячелетия назад древними язычниками. Его после устройства тайных камер опустили вниз, дабы языческое к