Шмелиное жужжание в голове встряхнуло Охоса от немощного сна. Или это был петушиный крик? Он открыл глаза и почувствовал холод. Не то чтобы он никогда не чувствовал по утрам озноба, но то был холод во всем теле, в костях и даже в желудке. Холод витал над ним, сжимал тело в клубок, тряс и кололся… Кололся? Охос встрепенулся, приподнялся и огляделся. Это была не его постель, собственно, вообще не постель! Он валялся в стогу сена. Над головой – низкий свод из деревянных досок с зазорами, набитыми пенькой, и с тельцами сушеных рыбин, болтающихся там уж который год. Но не рыбий душок был столь отвратителен, а дух навоза. Хлев, амбар?!! Охос медленно соображал. Как он попал сюда?!! Последним вспоминался вечер, стайка прелестниц в цветнике Дома во главе с графиней Хилковой и баронессами Шуваловой и Конски. Они его и пригласили куда-то… он не помнил куда, пили чай… Что же это за место? Напрячься бы, припомнить, но перед глазами начало вырастать… Что же это было? Голова, плечи… ввалившиеся г
– С полной уверенностью заявляю, что все ваши подозрения – возмутительный вздор! – воскликнул господин Тильков, когда в полдень на пороге его обители появился маркиз в сопровождении двух гайдуков. – Не сомневаюсь в вашей непричастности к делу, уважаемый Петр Георгиевич, – улыбнулся де Конн. – Мне нужно лишь взглянуть на то место, где хранятся яды. – Все, чем смогу помочь! Все к вашим услугам! – затараторил врач. – Прошу пройти со мной. Надо сказать, что из-за отдаленности пансиона от города дом врача был и аптекой. В просторной лаборатории размещалось несколько жестяных шкафов с выдвижными ящиками. В отдалении стоял железный сейф, всегда запертый. Ходили слухи, что врач хранил там заспиртованные головы убитых им младенцев. А в лоханках под лавкой он якобы держал вытопленный из тех же младенцев жир, необходимый для составления особой мази на шабаш. Отчего домочадцы так ненавидели Петра Георгиевича, можно было понять, едва взглянув на полки у входа, наполненные
– Вы не можете применить ко мне пытки, – кокетливо дернула плечиком мадемуазель Конски. – Я дворянка. А так я вам ничего не скажу! Она была приглашена во дворец маркиза и знала зачем, а посему накинулась первой. Де Конн приподнял брови. – Разве я способен дать приказ о нанесении на эту чистую кожу шрамов и порезов от розг, допустить слезы на столь прекрасных глазах и дрожание голоса от страха или боли? – голос его был мягким и вкрадчивым, словно сидели они не за столом в гостиной, а на скамеечке под цветущим вязом в тихом летнем саду. – Но, по моим данным, вы использовали микстуру доктора Тилькова не по назначению, а этого я никак не могу простить даже дворянке. – На что вы намекаете? – Лаура легким движением пальцев убедилась в том, что плечики платья достаточно приспущены. – На то, мадемуазель, что мне лишь остается наказать вас заключением в темной до утра. – Ох, ваша милость… Разве иного пути нет? – Боюсь, нет. Но перед этим я реши
После обеда в Доме поднялась суматоха. К парадным дверям беспрерывно подъезжали повозки, бегали лакеи, перетаскивая коробки, кульки и всевозможные чемоданы. На крыльце толпилось множество молодых дам и кавалеров, в которых без труда можно было узнать свиту Камышихи и графини. Целое полчище приживалок и дармоедов с воем, шумом и плачем покидало покои владык Дома. За ними из окон классов безмолвно наблюдали воспитанники, а с седла вороного рысака присматривал маркиз де Конн. Камышиха была вне себя от самоуправства бурмистра. Она нахохленной индейкой носилась за ним, точнее за его конем, трясла в воздухе кулаками, возмущалась и задыхалась. Конь же, не без помощи седока, медленно вращался в плавном пируэте. – Что вы себе позволяете?! – изо всех сил выкрикивала Камышиха, догоняя хвост коня. – Я вам этого так не оставлю!.. Я вас уволю!.. Я вас на конюшню… плетьми!.. В оковы!.. Ах, мерзавец!.. Увы, для маркиза дочь торговцев была неровня. Он не слушал ее. Природное отвращен
Как только часы пробили два, дверь в будуар графини слегка скрипнула. Алена полулежала на турецкой софе. Высоко приподняв головку, она смотрела в открытую книжку. Возможно, она даже читала ее. Подле стояла наставница, мадам Бэттфилд. – Не поздно ли, маркиз? – не отрывая глаз от книжечки, спросила графиня. Этим она, безусловно, давала понять де Конну, что была не в духе. Маркиз остановился у дверей. Его глаза изучали хозяйку. – У меня к вам всего два вопроса, – сказал он с поклоном. – Если графиня удостоит своего слугу вниманием. Алена покровительственно взглянула на гостя. Покорный тон его после утренней встряски понравился ей. Конечно, он извинялся! – Ах, полноте! Я всегда рада развлечению, даже в виде вопросов. К тому же вы не оставили мне иных, – не вставая, она отложила на столик книжку и взглянула на неотступную наставницу. – Прошу вас, оставьте нас на полчаса. Мадам Бэттфилд окинула недоверчивым взглядом маркиза и прошла
Вечером того же дня, как только маркиз де Конн закончил с вечерним туалетом и готовился к ужину, Митрофан сообщил ему, что некий староста деревни Лупки ожидает барина в сенях. – Прикажете гнать? – поинтересовался Митрофан. – Пригласите… Едва войдя в кабинет бурмистра, Семен Хрунов повалился на колени, что-то лепеча о заступничестве и милости к рабам своим. Маркиз слегка приподнял брови. Бывало, люди падали на колени, прося помиловать, но с просьбой о помощи… То было впервые. Уже достаточно хорошо зная старосту, маркиз понял, что просить тот пришел не за себя, а за кого-то из своей деревни. – Что случилось? – тихо промолвил он. – Сядьте же! Во дворе Дома молодую крепостную оттаскивали от воза с двумя детишками, накрест обмотанными платками из грубой шерсти поверх толстых зипунов. Растрепанная и заплаканная, снова отброшенная в грязь, она поднималась на колени, в отчаянии хваталась за ноги приказчиков и беспомощно выла. –
По возвращении во дворец де Конн обнаружил, что в передней его ждал посетитель. Тощий низенький мужичок лет сорока, в посеревших лаптях с онучами, в потрепанном армяке, обмотанном цветастым кушаком, и в засаленной поярке. Несмотря на нищий вид, мужичок совершенно очевидно пользовался успехом у дам, что подтверждалось аккуратно напомаженными и расчесанными волосами и свежепостриженной бородкой. По запаху всей его домотканой одежки можно было понять, кем являлся тихий гость. Это был сторож Антипыч. Маркиз попросил гостя подождать и прошел в библиотеку. Там у секретарского столика работал Охос. Он стоял буквально окруженный кипами бумаг. Они лежали на столе, перед столом и горой возвышались за спиной. Тень холода покрыла лицо маркиза, как только взгляд светлых глаз Охоса оторвался от бумаг. – Вы выполнили мою просьбу относительно завтрашнего дня? – спросил де Конн. Молодой человек выпрямился, как на параде. – Да, хозяин. Все произойдет так, как вы задума
Четверг! Бальный день. Графиня Алена, по традиции, сама приветствовала гостей. Щечкой прикладывалась к личикам подружек, улыбалась знакомым кавалерам, подавала ручку остальным. Члены попечительского совета, пожилые вельможи и купцы, по указанию хозяйки бала сопровождались слугами в гостиную с ломберными столами. Проказливая приезжая молодежь громко бурлила в вестибюле, бросая шапки и пальто в руки еле поспевающих лакеев. Молодые воспитанницы крутились у окон. Они высматривали подъезжавших к Дому молодых кавалеров, столичных офицеров и городских барчуков. Некоторые из них узнавали «женихов» с прошлого бала и, вскинув руки, бежали к выходу в вестибюль. Играл клавесин, слуги расставляли цветы на столиках, дети сновали между парами, пока им было разрешено пребывать в зале. – Как красиво! – с искренним восхищением произнесла Мариам, войдя в зал в сопровождении маркиза. – Нравится тебе? – де Конн раскланивался на слова приветствия. – Очень, господин! Как ин
Два часа ночи. Шарапа сидел в приемной, в огромном кресле перед кабинетом своего хозяина. Скрестив руки на груди и откинув назад голову, он спал. Казалось, даже удары по ставням самого сильного в эту штормовую ночь ветра не могли разбудить огромного гайдука. Но это было не так. Вся его нервная система имела уникальный настрой: он просыпался даже на шепот, самый малый шум, если тот происходил поблизости от его хозяина. Вот и сейчас мерный стук сердец спящих людей и животных, колючее царапание лапок жучков, муравьев и мышей, шипение догорающих углей… – все это не беспокоило Шарапу. Он дремал, слушая то, что творилось вокруг, несмотря на дребезжащие окна и извергающийся с почерневшего неба грохот. Но вот тихий шорох шажков заставил Шарапу открыть глаза, которые лишь на долю секунды загорелись желтыми огнями и тут же приняли первоначальный карий цвет. Он повернул голову на звук. К нему в одной сорочке и вязаных тапочках шла Мариам. – Хозяин сказал, что занят, госпожа… – окликнул