В кабинет князя, привычно тихий и затхлый, как покойницкая, ворвался неподражаемый аромат маркизовых духов. Сочетание импозантного туалета бурмистра и провонявшего серой старья князя, ветхим тряпьем расползающегося на существе, не способном ни к самостоятельному передвижению, ни к мышлению, могло оставить ярчайшие впечатления у присутствующих.
– Сударь, я не помню! – раздраженно отвечал Аркадий Дмитриевич на расспросы де Конна. – Кха, спросите моего поверенного…
– Вашего секретаря я спрашивал, но он понятия не имеет о ваших внебрачных детях, – маркиз расхаживал по кабинету князя, как по собственному. – Ваша светлость, поймите, кто-то истребляет жителей пансиона, и одна из причин, возможно, заложена в наследстве. Кому-то, вероятно, известно ваше завещание, указывающее на одного из тех, кто ныне здесь проживает. У вас оно есть?
– Нет, кха. Но бумаги о наследниках я доверил господину Подольскому, моему поверенному.
– Вы сказали Подольскому? Мартыну Валуе
На собрание, созванное маркизом, прибыли граф Саблинский, следователь Брехтов, врач Тильков, и дворецкий Бакхманн. Старый князь дремал. Саблинский ходил из угла в угол, нетерпеливо теребил снятые перчатки и покашливал. Де Конн устроился на козетке, врач Тильков сел у ног князя на низком, набитом соломой табурете, остальные устроились у камина. – Господа, нам следует обратить внимание на то, что творится в Доме, – обратился к собравшимся граф. – Я при министерстве полиции лишь год служу. Что делать с вашими волками или сектами, не знаю! – Судя по представленным мне спискам, – вступил в разговор маркиз, – за последние десять лет здесь погибло более трехсот человек. – Так точно-с, ваше сиятельство, – закудахтал дворецкий. – Невероятно! – маркиз откинулся на спинку диванчика. – А сколько нападений было совершено здесь, в Доме? – То было первое-с. На Разуева. – На каком основании вы утверждаете, что это было нападение волка?
– Чем топят в этом доме? – де Конн недовольно поморщился. Брехтов, Бакхманн, воспитатели Ливазов с Богомольским и гайдуки маркиза стояли у входа в кадетский корпус. Брехтов пожал плечами, удивляясь тонкому обонянию бурмистра. Кроме него, запах никого не беспокоил. – Дуб или береза. Какая еще древесина может использоваться для розжига печи? – Судя по запаху, навоз! – брякнул маркиз. – Будете добры, Владимир Касимович, проверить нижние покои. Я так понимаю, вторые этажи топятся снизу? Мы подождем здесь, благодарю вас. Следователь спустился вниз. Работа в качестве мальчика на побегушках его мало занимала, но начальству перечить он не привык. Прошел в топильную – туда, где ночной сторож поддерживал жар в печи до утра. Открыл топку, принюхался. До гадливости сладкий запах… Сухой навоз. Закрыл топку, задвинул заслонку, осмотрелся. Вещей в топильной мало. По сути, это была чистая маленькая комнатка для печи с лежанкой, на которой в дневное время спал сторож Антипыч.
Часы ударили полдень. Изморозь. В холодном воздухе веяло запахами кухни, прачечной и конюшен. На дворе пасмурно, но в служилой избе ярко горела лампа, бросая на стены комнаты две беспокойные тени. – Клим! Что же это ты намерился делать, милостивый государь? – возмущенный и просящий голос Алены бросил Тавельна в краску. – Собираюсь, Алена, уезжаю. – Ты намереваешься меня оставить? Что с тобой?!! – Не знаю, как объяснить, но увидел я изнанку жизни и устыдился себя. – Какую изнанку? – драматично усмехнулась графиня. – Опомнись! – Пока я был в летаргии, то пребывал в доме без конца и края, наполненном не людьми, но их тенями, а живое мог видеть только через окна. Никто не замечал меня, и только сестра приметила меня во мраке трепета и ужаса моего. Она меня и вызволила, и, представь себе, Алена, на столе в комнате меня ждало от нее письмо! – Письмо? – О да. От любезной моей сестрицы! – Клим вынул из внутреннего кармана сюрту
Понедельник для бурмистра начался с новости о том, что его экипаж не готов к поездке Бакхманна в острог. – Я, ваша честь, распорядился экипаж ваш разобрать и на кузне починить, – мялся Митрофан. – По какой причине? – маркиз поднял тяжелый взгляд на камердинера. – По причине ослабления оси, ваша честь, видимо, встряска по деревням не по плечу ей оказалась. – Не по плечу? Что вы несете? – без всякого изменения в тоне холодно отчеканил маркиз. – Я купил этот экипаж месяц назад у Иоахима, лучшего мастера каретных дел, по совету самого обер-полицмейстера Петербурга! В чем она может ослабнуть? Губы Митрофана задрожали. Маркиз махнул рукой. – Ладно, я сам выясню, что там неладно. Митрофан засуетился. Горячая вода для бритья, начищенные высокие сапоги для похода барина в мастерскую часть имения… Михайло послан к дворецкому оповестить о задержке. Госпожу Мариам велено не будить, но горячий шоколад держать наготове… Пять часов утра. Двор
Теперь путь де Конна лежал в Дом. Он вошел в вестибюль, как до его слуха донеслись голоса из арсенальной. Кто мог в полседьмого утра упражняться в зале с рыцарскими доспехами, если не молодые задиры? Маркиз вошел на полуосвещенное ристалище кадетов – арену юношеских амбиций. Арсенал являлся самой большой залой замка. В старые времена здесь хранились оружие, латы и порох, тренировались офицеры, проходили дуэли между дворянами и их компаниями. Вытянутый, с двумя пролетами, разделенными рядом деревянных колонн с подвесными капителями, зал светился изнутри благодаря высокому полукруглому своду. Деревянный потолок, изъеденный временем, казалось, впитывал все звуки и, приглушив, возвращал их тихим надтреснутым эхом. Именно эхо любили молодые посетители древней обители войны. Каждый удар шпагой возвращал мелодичный перезвон, каждое слово многократно повторялось в альковах под окнами, и ни один шаг не оставался без перекликающегося внимания каменных крестовин. Де Кон
Компания Алены собралась в гостиной графини после утренней службы. Оркхеим, Старцев, Викель, Макелей и сама хозяйка с шумным роем подружек. – Наша божественная Алена Венедиктовна расстроена, – объявил Оркхеим собравшимся. – Нас предал Клим Тавельн. Более того, этот бурмистершка довел ее светлость до слез тем, что проведал, где находится наше потайное место. Кто ему это место выдал, мы узнаем и жестоко отомстим, – при этих словах Оркхеим сделал паузу и окинул присутствующих гневным взглядом. – Кто бы ни был предатель, он или она, тяжесть расплаты будет сокрушительна! Гостиная заполнилась перепуганным лепетанием собравшихся. Оркхеим распрямил плечи. Его фехтовальное фиаско с маркизом хоть и было засвидетельствовано всем Домом, трепетное уважение он к себе вернул. – Сейчас вопрос в том, как проучить маркизика, – в завершение произнес он. – Поперек дороги встанем, ежели всерьез до него дотронемся, – пробубнил Осип Старцев. – Он здесь такой властью наделен
Шмелиное жужжание в голове встряхнуло Охоса от немощного сна. Или это был петушиный крик? Он открыл глаза и почувствовал холод. Не то чтобы он никогда не чувствовал по утрам озноба, но то был холод во всем теле, в костях и даже в желудке. Холод витал над ним, сжимал тело в клубок, тряс и кололся… Кололся? Охос встрепенулся, приподнялся и огляделся. Это была не его постель, собственно, вообще не постель! Он валялся в стогу сена. Над головой – низкий свод из деревянных досок с зазорами, набитыми пенькой, и с тельцами сушеных рыбин, болтающихся там уж который год. Но не рыбий душок был столь отвратителен, а дух навоза. Хлев, амбар?!! Охос медленно соображал. Как он попал сюда?!! Последним вспоминался вечер, стайка прелестниц в цветнике Дома во главе с графиней Хилковой и баронессами Шуваловой и Конски. Они его и пригласили куда-то… он не помнил куда, пили чай… Что же это за место? Напрячься бы, припомнить, но перед глазами начало вырастать… Что же это было? Голова, плечи… ввалившиеся г
– С полной уверенностью заявляю, что все ваши подозрения – возмутительный вздор! – воскликнул господин Тильков, когда в полдень на пороге его обители появился маркиз в сопровождении двух гайдуков. – Не сомневаюсь в вашей непричастности к делу, уважаемый Петр Георгиевич, – улыбнулся де Конн. – Мне нужно лишь взглянуть на то место, где хранятся яды. – Все, чем смогу помочь! Все к вашим услугам! – затараторил врач. – Прошу пройти со мной. Надо сказать, что из-за отдаленности пансиона от города дом врача был и аптекой. В просторной лаборатории размещалось несколько жестяных шкафов с выдвижными ящиками. В отдалении стоял железный сейф, всегда запертый. Ходили слухи, что врач хранил там заспиртованные головы убитых им младенцев. А в лоханках под лавкой он якобы держал вытопленный из тех же младенцев жир, необходимый для составления особой мази на шабаш. Отчего домочадцы так ненавидели Петра Георгиевича, можно было понять, едва взглянув на полки у входа, наполненные
Алена с трудом, словно погруженная под воду, открыла глаза. Соленой тряпки во рту уже не было, но лицо пылало и болело. Тусклый свет от пеньковых свечей освещал низкий потемневший от времени деревянный свод. Изба? Осмотрелась. Она лежала на узком топчане. На стенах висели веревки, плети и нелепая картина с нагими, похожими на куски сырого мяса девками. Сон ли это? Она попыталась встать, но поняла, что была привязана за руки и ноги к краям топчана. Еще пара напрасных усилий освободиться… – Эй, кто-нибудь! За дверью послышались торопливые шаги. Ключ повернулся, дверь распахнулась. Возникшая в темной комнате фигура, слегка сутулая и до боли знакомая, присела на край кровати. Светлые кудрявые волосы, серые холодные глаза. – Вы?!! – Я, бесценная моя! – лицо племянника Камышихи Михаила Николаевича Савина растянулось в желчной улыбке. – Что вы здесь делаете? Почему я здесь? – О, милая графиня, то, что я здесь делаю, называется завершением сде
На ужине в большой зеркальной трапезной дворца стол занимали тридцать шесть человек. Приглашены были родственники княгини Камышевой во главе с самой светлейшей, врач Тильков и друзья Алены во главе с молодой хозяйкой. Возвратившийся Бакхманн поразил гостей прекрасным знанием придворного этикета – абсолютным молчанием. Камышиха, сидя напротив Алены, тараторила без умолку. Лицо светлейшей ясно выражало желание обратить внимание девушки на то, что она должна веселиться. Но графиня всеми мыслями погрузилась в густой белужий суп, уже остывший и превратившийся в рыбный пудинг. Она чувствовала на себе взгляд де Конна. Его мысли явно были заняты ею. Темные глаза маркиза изучали бледное лицо графини уже более десяти минут. Чувствовал этот взгляд и Яков Оркхеим. Он сидел рядом с де Конном и не мог остановить чувства отвращения к потиравшему подбородок хозяину дворца. Все остальное проходило, как обычно: слушали трескотню Камышихи, умеренно ели, почти не пили. – Дамы и господа, – након
Воскресным вечером в изоляторе врача было тихо. Участники храма Оркуса после тихой беседы с бурмистром покинули территорию имения, сердечно уверив того, что никогда не переступят порог Дома. Сверх того, они единодушно приняли предложение де Конна о ежегодном пожертвовании двадцати тысяч рублей серебром в счет оплаты долговременного обучения представителей бедных дворянских семей. В приемной доктора остались лишь двое воспитанников, Осип Старцев и Алекс Викель. Обледеневших и перепуганных молодых людей нашли в часовне кладбища. При них оказались несколько черепов и лопата с ломом. Барчуков собирались отправить в город для разбирательств, из-за чего они сидели на лавочке со своими пожитками, словно на похоронах – молча и печально. Де Конн вышел в сени, увлекая за собой проспавшегося следователя. – Что с ними будет? – спросил маркиз. Брехтов поморщился, разглаживая ладонью помятое лицо. – В лучшем случае отправят по домам, но на приличную карьеру
Следующим утром за Брехтовым заехала двуколка, чтобы отвезти его на завтрак к бурмистру. Стол маркиза был обилен, а запах прекрасного кофе приятно пробуждал. – Как сообщил мне господин Ласкин, – с ходу начал доклад следователь, – Тавельн покинул гостиницу в шесть вечера на следующий день после того, как отошел от летаргического сна, – в воскресенье шестого октября. Вернулся вчера рано утром, помылся, побрился, оделся, как обычно на прием к графине Алене, и ушел. С графиней я побеседовал сегодня после заутрени, и она сказала, что секретаря не видела. Что скажете? – Не поздновато ли он покинул гостиницу в первый раз? – Поздно, и даже очень, – кивнул Брехтов. – Значит, он намеревался остановиться на ночь неподалеку, скажем, в трактире. – Под сосенкой, – следователь усмехнулся на удивление собеседника. – Это ближайший трактир к землям князя. – Я вижу, вы знакомы с прилегающими окрестностями. – Пришлось останавливаться пару раз. Это
Ночью после печальных размышлений маркиз прошел в свою спальню. Там в одном из светильников был встроен механизм, сконструированный еще при строительстве дворца. Он открывал тайную дверь, через которую можно незаметно удалиться в нижние покои, а оттуда, через тайные ходы, – в парк. Но его путь лежал еще дальше. Архитектор сего сооружения сделал несколько соединений между старыми и новыми туннелями. Особое ответвление в ходах вело в камеры, которые, по задумке князя, должны были стать катакомбами по примеру парижских. В одном из помещений даже выращивались шампиньоны. Князь не желал предоставлять пиршеству червей свое тело, а посему для грядущего погребения в одной из тайных камер был приготовлен каменный мешок. На площадке, которую уже занимал саркофаг князя Камышева, возвышался алтарь. Сам алтарный камень, вернее валун, испещренный множеством знаков, был воздвигнут на этом месте тысячелетия назад древними язычниками. Его после устройства тайных камер опустили вниз, дабы языческое к
К десяти вечера будуар графини осветился присутствием сиятельного гостя. Достаточно было вдохнуть терпко-сладкий аромат, испускаемый его вечерней одеждой, чтобы понять, с какой именно целью маркиз пришел к даме. – Как ваши ножки? – спросил он, едва за ним закрылась дверь. Алена сидела на софе, опустив ноги в лоханку с водой. По указу де Конна врач приготовил ванну из глины, вернее из грязи, от одного вида которой на графиню нападала икота. Маркиз был спокоен, не мельтешил, подобно слуге, не улыбался – как всякий, кто желал стать ей другом, не потирал руки – как те, кто от нее что-то хотел. Он просто стоял над ней и молча ждал ответа. Стало неловко. – Не знаю, – Алена пожала плечами. – Но сижу уже минут десять, как вы и велели… Де Конн встал на колени перед лоханкой, поставил рядом сосуд с приготовленной им мазью, выудил из воды правую ступню девушки. Приподнял, осмотрел. – Да, пяточка потрескалась. Нельзя так кожу запускать… Ал
Ничто так не навевало тоску на жильцов Дома, как появление на их пороге врача Тилькова! Маркиз де Конн не был исключением, хотя тактично скрывал свои чувства. – Что у вас на сей раз? – протянул он, едва взглянув на кряжистую фигуру Тилькова, возникшую на пороге библиотеки. Тот помялся, переступая с ноги на ногу. – Я, видите ли, ваше сиятельство, кое-что еще обнаружил, – протараторил он, опустив глаза, – вернее, не обнаружил… Он умолк, украдкой поглядывая на маркиза. Тот понял, что случилось нечто серьезное. – Я надеялся, что мы вернули все ваши снадобья, – промолвил маркиз. – Так точно-с, – снова наступила пауза. Де Конн оторвался от бумаг, развернулся на круглом табурете и уставился на Тилькова. – Продолжайте. – Я время от времени готовлю лекарство от острого артрита для моих родителей… Один из основных компонентов снадобья я не нашел. – Вы используете пчелиный яд или… – …сок безвременника, ваше
После безуспешного обыска избы садовника Охапкина Брехтов постучал в дверь банного корпуса трижды, но никто не ответил. Он обошел бани с прихода. Там дверь оказалась незапертой. Вошел, окликнул хозяина. Тишина. Ну и ладно, в конце концов, он не воровать пришел. Через подсобки проник в чайную. Разжег лампу, оставленную на столе. Прошел в кладовую, открыл дверцы шкафчика и осветил полки. Блюдца с чашечками, пиалы для сладкого, чайник с сахарницей, сосуд для молока и ложечки. Все сделано из тончайшего фарфора, расписано глазурью с растительным орнаментом и золотым ободком по краю. Минутку… Брехтов присмотрелся. Ну, так оно и есть! Та пиала из печурки как раз принадлежала к тому же сервизу! Так вот, кто ее там оставил… Следуя внутреннему чутью, Брехтов протянул руку к чайнику. Аккуратно снял крышку. Вот они, родимые! Многочисленные стекляшки с каракулями врача на бирках. Брехтов торжествовал. Он нашел источник отравлений, галлюцинаций и беспамятства в Доме. Истопник. Банщик. Гавран. Вез
Маркиз попробовал вина из черепа-кубка. – Позаботьтесь о том, чтобы никто это вино не трогал, – объявил он. – Что-нибудь не так? – следователь Брехтов растерянно озирался, стоя посреди подземелья, усеянного обломками черепов, костями и прочими атрибутами темного культа. Воняло серой, в горле першило, глаза слезились. Винный погреб с множеством комнат между полукруглыми сводами и арками был похож на жуткий лабиринт. – Эти вина не просто сладкие, – пояснил маркиз, – мало того, что бочки окурены серой для лучшей сохранности содержимого, так они еще и настояны на одурманивающих травах. Древние называли подобные напитки «непенф» – от древнегреческого «не грусти»… Вкус их напоминает вкус сладкой крови. – Колдовская трава! Вот и повеселились! – следователь глянул на деревянного истукана с рогами. – И кто бы мог подумать? Люди из высшего общества такой дребеденью занимаются. – Так что же случилось, господин Тильков? Маркиз со следователем возз