Слава богу, с появлением деспота планы насчет моего одеяния не изменились, и я застала в спальне Лугуса с относительно простым платьем в руках. То есть в основном оно все же состояло из ткани, а не из миллионов каменьев, его сплошным слоем покрывающих. И, само собой, оно было белоснежным. Сначала меня немного подмывало спросить у Лугуса, всегда ли Грегордиану нравились женщины в белом, но потом пришла к выводу, что плевать я хотела на это. Просто отметила для себя, что еще совсем недавно решила бы, что нужно как-то использовать любимый цвет деспота, дабы удерживать его внимание, а сейчас я просто хотела нравиться ему. Притягивать его взгляд так же, как он мой. И я прекрасно отдаю себе отчет, что вовсе не в одежде тут дело, а в нашем бесспорном взаимном влечении, но и упускать ни единой детали я не собираюсь.
– Монна Эдна, асраи Сандалф просит о разговоре с тобой, – с поклоном сообщил один из брауни, пока мои волосы, по обыкновению, подвергались уклад
Рассаживание за столом было отдельным, почти театральным действом, не говоря уже об остальной трапезе. Хлопотливые брауни пытались усадить принца Раффиса ближе к середине стола, но он, словно и не заметив их приглашений, занял место рядом с Илвой, то бишь как раз на противоположном конце стола от нас с Грегордианом. И это наконец привлекло внимание деспота. Мне прямо послышался отдаленный гром, и запахло грозовым электричеством. Деспот перевел тяжелый взгляд с принца на свою невесту, а потом повернулся ко мне и вопросительно едва заметно приподнял одну бровь. Я ответила ему настолько невозмутимым взглядом, насколько была вообще способна. Если что и происходит между этими двумя, то это не моя вина или заслуга, это как посмотреть, а их так почитаемой фейринской судьбы. Я сама-то еще не определилась, является ли эта… ну, скажем, инициация Раффиса как мужчины событием к худу или к добру, а может, и вовсе мимо. В чем тут вообще можно быть уверенной? Наклонивши
Первым желанием деспота было рассмеяться издевательски и торжествующе в лицо тому, кого он отказывался называть единокровным братом. Ведь совершенно очевидно, что тот окончательно выжил из своего проклятого ума. Повредился головой от бесконечных обдумываний интриг и построения безуспешных планов получить как можно больше власти и влияния. Но что-то в ненавистных глазах напротив насторожило Грегордиана, подсказало, что если Хакон и рехнулся, то не без основания. Вопреки его всегда низкому мнению о брате, деспот свято верил в мудрость и острый ум монархов, и в его голове не укладывалось, что они могли бы поручить хоть сколько-то значимую миссию безумцу. – И, конечно же, у тебя есть этому доказательства, королевский посланник, – Грегордиан не позволил насмешке прорваться. Удовольствие открыто выплеснуть свое презрение могло и подождать. Его прежние обиды были давно отомщены, а попытки нанести новые оказывались пока слишком ничтожны,
Боже, как же я в последнее время часто жалела, что у меня нет какой-нибудь суперсилы, чтобы шарахать ею Грегордиана периодически! И да, я на самом деле совсем не хочу причинить ему боль, даже в ответ на ту, что получаю от него, хоть «подставь вторую щеку» – это далеко не мое жизненное кредо. Просто иногда так хочется в чувство привести этого проклятого мужика, когда его подклинивает и глючит в образе архонта Приграничья! И опять же в данной конкретной ситуации я поняла, что тоже была не права. Пытаться что-то от деспота потребовать в таком его состоянии – ошибка, учитывая, что и в нормальном расположении духа он абсолютно не склонен идти на компромиссы или позволять помыкать собой. Но и ответная его реакция… Короче, я злилась. Очень. Хотя и не позволила себе скатиться до глупой обиды. А еще мне было страшно. Очень сильно, примерно так, как в первые сутки после пересечения Завесы, когда я была шокирована, дезориентирована и понятия не имела, что происхо
Учитывая запрет Грегордиана покидать свои покои, мне только и оставалось, что мерять отведенную жилплощадь шагами, предаваясь размышлениям, и злиться от плодящихся с огромной скоростью вопросов. Пока у меня было две основных версии событий прошлого и будущего. Первая: Беленус и Дану и в самом деле поддерживали свои отношения в состоянии перманентной вялотекущей вражды с редкими обострения просто ради процесса как такового. Возможно, когда-то и была некая причина для ее начала, но, очевидно, она больше не являлась основной движущей силой их поведения. Почему они так себя вели? Вот и заморачиваться на анализ не буду. Судя по Эбхе, мерить мышление этих двоих привычными мне категориями не стоит. Среди богов в мире Младших ведь тоже было нечто вроде этого, хотя и без местного размаха. Насколько мне помнится из мифологии, Зевс-громовержец постоянно ходил от жены налево и плодил внебрачных детей, а сама супруга, вместо того чтобы разбираться с ним, обрушивала свой гнев
Не утруждая себя стуком, в роскошные гостевые покои проскользнула великолепная Сайв, покачивая бедрами, грациозно и дразняще подошла прямо к Хакону и, прижавшись своим гибким телом, потянулась к его губам. Но королевский посланник отвернулся, презрительно скривив свой красивый рот, и поспешно отстранился. Очень давно эта женщина перестала быть для него по-настоящему желанной. Ее бесспорная внешняя привлекательность, выделяющаяся даже среди их народа, стала для него будто прозрачной. Слишком часто Хакон наблюдал, как Сайв использовала ее просто как некий инструмент манипулирования. Да и сам занимался тем же, подкладывая любовницу в чужие постели ради информации и в любых других целях. Поэтому утратил способность видеть в этих изгибах и идеальных линиях что-то кроме рычага воздействия в определенные моменты. Если что и способно было его по-прежнему заводить в этой зеленоглазой стерве, так это циничность, коварство и подлость, почти приближающиеся к его собственным. Но и
Зная ненасытность Грегордиана, я уже была готова к тому, что он станет выматывать меня до тех пор, пока я буду не в состоянии и слова промолвить. Хотя наш секс перестал быть взаимным выжиганием дотла сразу после пересечения Завесы, менее выносливым деспот от этого не стал. Изменилось качество, а не количество, и на это мне бы и в голову не пришло пожаловаться. Даже если я ощущала полное изнеможение, засыпая, то после пробуждения все это исчезало бесследно. Не считая сладко-болезненных отзвуков глубоко в теле, которые мне так нравилось смаковать, любое утомление пропадало, и я себя чувствовала новехонькой батарейкой «Энерджайзер». Но, как ни странно, устроив мне транспортировку в купальню и обратно, деспот улегся, расположив меня поверх своего горячего твердого тела, и затих. Его дыхание было спокойным, в отличие от члена под моим животом, однако Грегордиан был совершенно неподвижен, хотя я точно знала, что он не спит. Какое-то время я лежа
С каждой минутой мое настроение стремительно становилось все лучше. Даже не знаю почему, ведь от Грегордиана не было новостей, и понимания ситуации больше не стало. Я, выходит, просто скинула ответственность на деспота, предоставив ему разбираться, а сама без всей этой напрягающей мозг белиберды наконец ощутила себя легче воздуха. Выйдя на балкон, с наслаждением потянулась, подставляясь под ласкающие теплые лучи. Солнце уже нечужого мира сияло удивительно ярко. Небо, далекая зелень в долине, спокойное море с разномастными пятнами парусов бирем и даже сами камни Тахейн Глиффа поражали умопомрачительной насыщенностью цветов и богатством оттенков. И, кажется, ничто во мне больше не отторгало всю эту окружающую красоту. Губы сами собой расползались в улыбке, а в теле будто всю кровь заменили на некую искристую щекотную субстанцию, от которой я чувствовала себя беззаботной, легкой и пропитанной чувственностью как никогда в жизни. Даже прикосновение к коже
– Бу-бу-бу… – Р-р-р-р-р… Под аккомпанемент этих звуков мое сознание навестило меня впервые. Но ненадолго. Пребывание в реальности было столь неприятным, а явно агрессивно спорящие поблизости так напрягали, что возвращение в темноту, лишенную чьего-либо раздражающего присутствия, оказалось несказанным облегчением. Но, конечно же, находиться в свободном небытии спокойно никто позволять мне не собирался. – Эдна, ну давай же, соберись! – прорезался в блаженной темноте голосок Эбхи. – Ты должна объяснить все этим мужикам, пока они не наделали неверных выводов!&
– Почему ты не хочешь мне рассказать, как все было на самом деле, Грегордиан? – Если бы кто-то другой проявил такую настойчивость, деспот наверняка был бы по меньшей мере раздражен. Но не на свою будущую жену, нет. Конечно, у нее была потрясающая способность пробуждать его гнев, и делала она это довольно часто. Грегордиана временами просто из себя выводила эта ее парадоксальная манера видеть все под совершенно иным углом зрения. И самое поразительное – каким-то непостижимым образом и транслировать это ему, не давая игнорировать и заставляя переосмыслять некоторые вещи и реакции. Поступки, свои и окружающих, которые ранее, казалось бы, укладывались в правильный, накатанный годами сценарий, часто теперь не выглядели однозначными благодаря иногда всего паре замечаний, ввинченных Эдной в самый «подходящий» момент. И именно от этого его всегда с легкостью вспыхивающая ярость почти мгновенно оседала. Грегордиан все чаще поступал совсем не
– Только не вздумай в воду полезть в одежде! – Первый же возмутительно-краткий поцелуй по пути сбил дыхание и подхлестнул ритм сердца. – Потом ее мокрую целую вечность стягивать придется. И вообще. Почему не постель? – Без разницы, – проворчал Грегордиан, позволяя в двух словах всему сжигающему его плотскому голоду прорваться наружу, и тот потек дразнящим шелком по мне, свиваясь спиралями предвкушения в голове, в груди, внизу живота. – И то верно! – засмеялась я, откидывая голову и упиваясь тем, как беспечно, счастливо прозвучала даже для собственных ушей. Но Грегордиан тут же пресек мое веселье, заграба
– Вот только не делайте вид, будто вы не в курсе, что Раффис признал в Илве свою единственную! – предупредила я возражения, видя, как пренебрежительно скривился Грегордиан. – Могу поспорить, что ради шанса получить ее, он пойдет на многое. Даже на временную помощь худшему своему врагу.Ни за что не поверю, что Сандалф или Хоуг уже не донесли о случившемся хотя бы Алево. А что знает Алево, то так или иначе дойдет и до архонта. – Может, и так, – Грегордиан посмотрел на меня исподлобья, словно пытался разглядеть нечто раньше не замеченное. – Но не ты ли здесь искрила совсем недавно, доказывая, что Илва – человек и не мое право – принуждать ее к чему-то или решать за нее? – Я. И от своих слов не отказываюсь. Ты пообещаешь отдать Раффису Илву, но это совсем не значит, что она ему достанется. У нее-то никто не собирается отнимать возможность уйти, когда вздумается. Даже более того. Я нам
– Это полная чушь! – рявкнул Грегордиан, и требовательно позвал меня: – Эдна! Но мои мысли уже понеслись с бешеной скоростью, и я была немного недоступна для общения сейчас. Я человек? То есть да, собственно, никем другим себя никогда и не считала, сколько бы мне ни тыкали этим пресловутым «голем». Просто вроде как смирилась с тем, что на свет появилась отличным от всех остальных людей образом. И что же теперь? Выходит, все это неправда? Я всегда была человеком? Или стала им по какой-то причине? Такое вообще возможно? Но если я не копия Илвы, то кто тогда? И если никогда не была големом, чем тогда заслужила похищение, унижения, практически лишение собственной личности. За что? Тут же пришло на ум: Грегордиан сказал мне, что я уйду с ним в его мир еще до того, как объявил големом. Могло ли все это изначально быть какой-то коварной интригой, чтобы подвести меня к тому, что я добровольно захочу оставаться с ним, потому что якобы никако
– Господи, Грегордиан, дай мне хоть пару минут привыкнуть и порадоваться, что ли, – все еще чувствуя себя почти контуженной, пробормотала я, когда он потянул меня в гостиную. – У тебя еще целая жизнь впереди для этого, Эдна. Не знаю как насчет порадоваться, а вот пожалеть, что связала себя со мной навечно, точно успеешь, – ответил он, усмехаясь. – Но никакие твои сожаления теперь уже ничего не исправят, и от меня ты не освободишься никогда. Даже если дварфы или еще кто-нибудь умудрятся меня прикончить, я рядом с тобой вечной тенью останусь, и ничьей, кроме как моей, ты никогда не будешь. С тем же успехом он мог обрушить мне на голову ведро ледяной воды. Все буквально распиравшее изнутри ощущение быстро растущего бесша
Грегордиан тихо вошел в малый трапезный зал и с некоторым изумлением увидел Сандалфа, который, сидя за большим столом перед Алево, жадно и совсем не эстетично поглощал пищу со стоящего между ними серебряного блюда. Рыжий асраи не привередничал, выбирая что получше, а просто сметал все подряд. – Неужели все так плохо? – Алево пристально наблюдал за почти лихорадочным насыщением своего соплеменника и не сразу заметил появление деспота. – Даже хуже, чем можешь себе вообразить! – с набитым ртом ответил Сандалф. – Представь себе, все торговые пути с трех сторон словно вымерли, по ним не доставлено в последние дни ни крошки продовольствия! Единственное, что продолжает поступать, – это со стороны Тахейн Глиффа, и само
Сквозь сон я почувствовала рядом движение и инстинктивно потянулась к моему деспоту. Ощутила под ладонью гладкую жестковатую шкуру, под которой прощупывались каменно-твердые мускулы, и расплылась в улыбке, не открывая глаз. – Барха-а-ат! – протянула с наслаждением, оглаживая моего личного зверя, но привычного отклика нежности не было. Бархат вытянулся рядом и, кажется, даже не дышал, похожий больше на кусок неподвижного гранита, нежели на живое создание. Вместо привычного тепла от него исходили волны гнева, столь хорошо знакомые мне по его человеческой ипостаси. Мой зверь сердился на меня, причем очень сильно, настолько, что даже отказывался и взглянуть в мою сторону. Придется подлизываться.
Приходила в себя под охрипший от крика тихий голос Ерина. Очевидно, тратить время даром никто не стал, и сразу же приступили к расспросам парнишки. Все мое тело, от подбородка до ступней, было плотно спеленуто какой-то мягкой тканью, и, судя по всему, деспот держал меня на руках, прижимая к груди как большого младенца. И я была безумно благодарна за то тепло, что просачивалось от него ко мне, потому как мелкая дрожь так и норовила пробраться к поверхности кожи, словно внутри у меня еще оставался кусок льда, что не торопился растаять. Приоткрыв с трудом один глаз, я заметила напротив Ерина в таком же виде, что и я – завернутым в одеяло по самые уши, но в объятиях Алево. И с облегчением вздохнула, потому что та его часть лица, которую я могла видеть, имела нормальный, насыщенно-голубой цвет. – Прости меня за ослушание, мой архонт, – тихо говорил он. – Ты приказал мне лететь к Восточной гряде, и я честно был намерен выполнить твое повеление,
Как только несколько воинов, находившихся снаружи покоев деспота, пришли в движение, разобравшись в моих сумбурных воплях и требованиях, я помчалась обратно к Грегордиану. Он успел перенести Ерина в купальню, встал под «живой» душ, позволяя воде смывать кровь. Господи, как ее было много и, судя по всему, меньше не становилось. Красно-бурый поток лился вниз и вращался у ног деспота в каменной чаше, пугая меня с каждой секундой все больше. Наверное с минуту я так и стояла, ощущая себя совершенно бесполезной, и зачем-то натягивала обратно верх платья судорожными суетливыми движениями, будто все уже не успели увидеть меня полуголой. – Мне кажется, нужно нечто вроде жгута на его бедро до того момента, пока не придет врач и не зашьет рану. – Я никакой знаток медицины, но это представлялось мне хотя бы логичным, да и просто стоять,