Свист прекратился, и он громко захлопал в ладоши. Эхо разнеслось под сводами дома и задребезжало у меня в ушах.
– Браво. Какой прекрасный подарок на День рождения. Позвольте присоединиться к поздравлениям невест…ке.
Зловещая, гробовая тишина все еще висела в воздухе и дребезжала мягкими, вкрадчивыми нотами в его бархатном голосе. Я была близка к обмороку и вцепилась в руку сына. Я понимала, что давлю ему пальцы, но ничего не могла с собой поделать. Я смотрела на лицо Сальваторе и задыхалась. Сколько раз думала об этой встрече, представляла ее себе, но и на секунду не приблизилась к реальным ощущениям, которые испытывала сейчас, пожирая его лицо, его фигуру, его всего. Изменился. Пятнадцать лет поставили отпечаток на нем, поцеловали седыми ниточками его виски, пролегли морщинками в уголках глаз, спрятались в сильном подбородке, под аккуратной щетиной, отразились в его фигуре. Он стал мощнее, больше…и намного опаснее. Я эту опасность ощутила каждой му
Это единственное место, где я могла укрыться, спрятаться от самой себя, от людей, от Марко. Моя мастерская, наполненная скульптурами, кувшинами, вазами и маленькими статуэтками. Все эти годы я находила отдушину здесь, наедине с глиной, гипсом или воском, когда мои руки ваяли, а мысли витали где-то далеко…где-то в прошлом, где-то, где нет боли и страданий.Когда-то, более десяти лет, назад я увидела, как посреди площади мастер в старой одежде, оборванном фартуке ваяет скульптуру парня. Я долго смотрела за ним. Приезжала туда и наблюдала, как постепенно комок глины приобретает человеческие черты, как из нее появляется лицо, туловище, руки и ноги, как губы статуи изгибаются в улыбке. Она оживает. Она напитывается душой художника.Мастера звали Джузеппе Веацо, и он согласился дать мне уроки по лепке. На самом деле он согласился не умирать от голода, так как жизнь в его маленьком сарае скорее походила на медленную смерть. Около трех лет он жил в нашем особняке и учил
В полумраке еголицо казалось очень бледным и вытянутым, а щетина отливала синевой. Волосыаккуратно зачесаны назад и больше не падают ему на лоб. Он похож и одновременноне похож на себя. И одно только присутствие сводит с ума, обжигает легкиеосознанием, что дышу с ним одним воздухом. Пытаюсь закрыть собой статую, чтобне видел, но он и не смотрит на нее. Он смотрит на меня. В упор, пристально,жадно.
Пятнадцать лет назад
Пятнадцать летназад…Заседание судаскорее походило на фарс. Ему не дали сказать и слова. Все это время он сидел сосвязанными руками с кляпом во рту и мог только бешено мотать головой, когданикто, ни одна сволочь не перевела ему ни одно слово. Он силился разобрать, чтоони говорят, уловить хотя бы тон, но китайский был слишком далек для него.Остав
Глава 9 – Познакомьтесь– это моя жена Елизавета.
Закрой глаза, почувствуй губыДа, я люблю тебя губами.Не нежно...Дико, алчно, грубоГлотаю жадными глоткамиТечёшь под кожей...Ядом, кайфом,Нечеловеческим экстазомЯ буду брать тебя словами.Сейчас, сегодня, всё и сразу.Сорвав последние покровы,Сминая кожу под одеждой,Себя...в твоих глазах огромныхИщу с проклятою надеждой...Живьем горю в твоем вулкане,В пьянящей дымке отражаясь,
– Все дотла.Ничего не осталось. – Вижу!
Чезаре былоскучно с гостями. Ему никогда не нравились толпы людей. Все эти родственники,друзья-прихлебатели, знакомые отца, его лизоблюды и подхалимы ужаснораздражали. Ни одной честной рожи. Сплошное лицемерие. И страх. Но иногдаЧезаре казалось, что они боятся не самого отца, а той власти, которую он имеет.На самом деле Марко трудно было испугаться. Очень худощавый, хромой, сперекошенной спиной и едва заметным нервным тиком левого глаза. Но дело не вовнешности…конечно, не в ней. Просто Чезаре казалось, что сила человеказаключается не так в количестве окружающих его шестерок и безопасников, как всиле духа, взгляда, чего-то, что делает его лидером. И до сих пор пареньсчитал, что
Старость меняетчеловека, не то, чтобы он становится хуже или лучше, он просто становитсядругим. Он шел к своему отцу с суеверным страхом. Шел, не зная, примет ли онего, не изгонит ли, не выплеснет ли на него всю ненависть. Сейчас спустястолько лет наконец-то решился его увидеть. Марко перевел отца из обычногопансионата в лечебницу, где условия содержания больше напоминали тюремные.
Кроваво-белыми штрихамиС любовью страшной, как цунамиНеобратимой...нежной, дикой
Я не писала так давноНе говорила, что я оченьШифруя чувства между строчекЧто я всегда и все равноЧто я отравлена, больнаДо безобразия безумнаКонечно это безрассудноЧто ты меня глотком до днаЧто я так дико и ужасноСовсем без гордости всегдаНо тешит, что не я однаПо краю бритвы так опасноЗлорадно ухмыльнется счастьеВедь шрамы-близнецы кровятНе только на моих запястьях
Одно дыханье на двоих у нас с тобой.Одно с тобой вдвоем сердцебиенье.Ты для меня сильнее вдохновеньяТы мое зрение, если б я ослеп.Мой кислород и ядовитый дымМоя агония и чудо-воскрешеньеЯ для тебя, как крест за прегрешеньяКоторые еще мы совершим.Дыши со мной, мне дорог каждый вздох,Который я глотаю вместе с болью,Пропитанный насквозь больной любовью.Дыши...я за один глоток скорей бы сдох.
Тебя сильнее, чем вчераИ меньше, чем случится завтраИ то что ей три года жить...Конечно не могло быть правдойТебя безумней, чем тогдаНамного ярче и больнееХотела бы еще сильнееНо я бы просто не смогла...Тебя грязней, чем год назадДо шрамов дикости на телеПрости, но чисто не умеюЗапачкать сотню раз подрядТебя и лишь тебя одну…(с) Ул
Нам дали войтив дом, из которого выносили вещи и мебель, грузили на огромные машины. Какие-тодвое людей с бумагами, фотоаппаратом и обычной шариковой ручкой осматривалиоставшуюся мебель, фотографировали и вносили в список. Вслух произносилипримерную стоимость для аукциона. Это было не просто больно слышать, это былосмертельно больно. Как будто от меня отрывали куски и уносили продавать подешевке.
Лихорадочнозастегивая платье, за ним следом, все так же босиком, чтобы догнать и впитьсяобеими руками, обхватить насильно, сдавить так, чтоб самой стало больно.– Не тронь их.Никто не виноват. Понимаешь? Никто! Тебя искали!
Снимая ложные покровыРисуя перышком узорыПо вскрытым венам осторожноСшивая очень нежно кожуЧтобы сорвать опять до мясаМоя любовь к тебе ужасно....Прекрасна...Лютой безнадегой....Где молятся уже не БогуДруг другу...С дьявольским цинизмом.Упав вдвоем безумно низкоТак низко, что спасаться поздноИ мы вдвоем рисуем звезды...(с) Вереск (
От Леонаосталось лишь обугленное тело, красиво разложенное на постели в обрамлении кучифальшивых документов.