Главным камнем преткновения меж нами оставался ошейник. Она всерьез переживала из-за украшения, которым я ее наградил. На мой взгляд, совершенно напрасно - штучка де Бриена смотрелась одновременно возбуждающе и пикантно. Ну, мне, по крайней мере, трудно было удержаться от мыслей определенного содержания, когда я останавливал на нем взгляд.
Он ее совершенно не портил. Напротив, придавал очарования. Приковывал взгляд к тонкой шее, подчеркивал бледность кожи. Делал сеньориту как-то уязвимее, мягче.
Но Франческа считала само существование ошейника неимоверно унизительным и постоянно просила снять. Намеками, жестами, взглядами…
Я бы снял, честное слово, раз это для нее так важно. Но она же тогда уйдет!
Или не уйдет. Не знаю. Главное - сможет уйти. Я не хотел рисковать.
Не мог потерять ее.
Дурак. Даже не дурак - идиот. Снова по тем же граблям. С разбегу. Не я ли любил повторять “Никаких привязанностей к человекам”. И вот…
ФранческаЯ запуталась.Знаю, что должна ненавидеть своего тюремщика, но пламя ненависти нужно кормить, иначе оно гаснет.Элвин не делает ничего, чтобы поддержать мою ярость. Мне иногда даже хочется, чтобы он был груб - накричал, применил силу. Начни он меня сечь розгой, как грозился, я бы знала, что чувствовать.Наверное, я заслуживаю презрения со стороны более стойких духом. Так быстро сломалась, уступила. Стоило бы проявить выдержку и непримиримость: не отвечать ему, надменно отворачиваться, встречая улыбку, всячески показывать, как мне противно его общество.Стоило бы. Но я так не могу.С ужасом вспоминаю первые недели в Рондомионе - одиночество, озлобленность, беспросветная тоска. Я хотела наказать Элвина, но наказала и себя не меньше.Не хочу повторения. Презираю себя за слабость, но я слишком люблю жизнь. Между гордостью и радостью я выбираю радость.“Мудрое решение”, - сказал как-то Джанис.
ЭлвинВ дневное время Арена производила странное впечатление. Рассеянный серый свет проникал сквозь щели и узкие оконца под потолком, ложился на грубо сколоченные лавки. Площадка казалась заброшенной. Не было беснующейся толпы, выкриков букмекеров, отсветов факелов на песке.Мы спустились по выщербленным ступеням навстречу холодной тьме и острому звериному запаху. Вызванный мною светильник повис в воздухе, освещая проход меж клеток. Большинство из них были пусты.Ринглус поежился:- Неуютно как-то.- Что, навевает воспоминания?Он кивнул со смущенным смешком.- Куда дальше?- Прямо.Справа раздалось жалобное поскуливание, ему вторил рык - не столько грозный, сколько испуганный. Прилетевшее с другого конца загона ответное ворчание - низкое, страшное, заставило зверя замолчать.Из любопытства я отклонил факел немного в сторону. Свет скользнул по припавшему к полу силуэту - волк. Молодой, облезлый и
Его звали Зигфрид. Слишком грозное имя для такого заморенного щенка. Фэйри на три четверти. Мать - монгрел без особых способностей, отец - фэйри из клана Седых Волков. Мальчишке достался талант отца к обороту. Можно сказать, “повезло” - он превращался в по-настоящему жуткую тварь. Сильную, быструю, способную мгновенно залечивать раны.Везение было с изрядным душком – обернувшись, Зигфрид терял себя. Не способный контролировать свою дикую половину, он целиком превращался в монстра, единственным желанием которого были кровь и убийство.Седые Волки - ребята суровые и помешанные на самоконтроле - убивали таких еще в детстве. Как только выяснялось, что детеныш безнадежен и не способен сдержать зверя в себе.Мальчишку спасло все то же сомнительное, гнилое везение. Талант проявил себя поздно, куда поздней, чем у чистокровных собратьев.Все эти факты, щедро присыпанные душераздирающими подробностями, мое новое приобретение поведало уже на кухне,
Несмотря на весь спектакль, он все-таки был жертвой своего опасного таланта. Но жалеть его я не собирался.Так же, как не собирался вышвыривать за дверь, чего Зигфрид, похоже, всерьез опасался после своих откровений.- Мальчишке нужна дисциплина, - сказал я Ринглусу, после того, как отнес осоловевшего от сытного ужина малолетнего убийцу в кровать. - Пусть учится владеть собой.- Это возможно?Я пожал плечами:- Подчинить свою тень? Не знаю. У меня получилось. У других Стражей тоже. Хотя насчет Фергуса еще вопрос, кто кого подчинил.Легкий скрип половиц со стороны двери заставил обернуться. Ну, точно - как и думал.- Франческа, хватит подслушивать. Иди сюда.Она приблизилась крадучись на мягких лапах. Готовая в любой момент сорваться и выскочить. Как будто ее кто-то собирался гнать или бить.Кошка…- Что для этого нужно? - спросила Тильда.- Понятия не имею. У всех было по-разному.- А у тебя?
Франческа- Элвин - сложный человек, - сказала Тильда мне на прощанье. - И… он не такой непробиваемый, каким кажется. Будь с ним помягче, Фран.Куда уж мягче? О видят всемогущие, всеблагие боги, мне иногда кажется, что Элвин вытесан из цельного куска камня. Пытаться ударить его, все равно, что лупить по мраморной статуе - только себе сделаешь больнее.И винить некого - сама напросилась.Его забота смущает. Не могу ни понять, ни предположить, что кроется за ней. За ней и за подарками, которые он привозит каждый раз, как возвращается из города. Ничего серьезного или слишком дорогого, милые безделушки: черепаховый гребень, вырезанная из кости статуэтка кошки, невероятно похожая на Маленькую Фран, кулек тянучек «от личного повара княгини»…Нет, он не пытается добиться моего расположения, не пробует поцеловать или соблазнить, лишь иногда позволяет себе якобы случайные, невинные прикосновения. Придерживает за ру
ЭлвинЯ проводил с Франческой много, очень много времени.Мне нравилось наблюдать, как она сидит, небрежно поджав ногу - поза, мало допустимая для воспитанной леди, но у нее получалось даже изящно - и вышивает или увлеченно листает книгу. Как откидывает назад тяжелые, густые локоны - приходилось бороться с желанием дотронуться до них, провести рукой по каштановым волнам в золотистых искрах, пропустить пряди меж пальцев. Я помнил какие они на ощупь - не струящийся шелк Исы, скорее уж мягкое руно…И эти ямочки на щечках… Я специально смешил ее, чтобы лишний раз их увидеть.И взгляд снизу вверх сквозь полуопущенные ресницы. Притворно-смиренный - горе тому, кто поверит его обманчивой кротости.Проклятье! Мне не надоедало смотреть, как она делает самые простые вещи. Прихлебывает из кружки отвар. Расчесывается. Грызет кончик пера, перед тем, как выплеснуть на чистый лист бумаги очередной поэтический эксперимент, чтобы чуть
Томас милый, а я - эгоистичная дрянь. Совсем задурила мальчишке голову.Странно, он старше меня на девять лет, а кажется, будто наоборот. Должно быть, испытания и страдания, что выпали на мою долю за последние полгода, состарили меня.В зеркале это, впрочем, совершенно не отражается.Я придирчиво изучаю себя в маленьком, карманном зеркальце и одобрительно киваю.Неплохо!Если бы могла, всегда смотрелась не в зеркала, а в глаза Томаса. Ох, как приятно ловить на себе подобный мужской взгляд.Вот бы Элвин посмотрел на меня так - с восхищением, с безмолвным обожанием, как на богиню. Хоть разик.Я бесстыже кокетничаю со стряпчим всякий раз, когда удается выбраться в город без мага. Это маленький кусочек моей жизни, который не принадлежит никому, кроме меня.Уверена: Элвину, если он про него узнает, это ну очень не понравится. Но ему ведь необязательно знать?С Томасом легко. Рядом с ним я чувствую себя в безопасности. Чувству
- Эти балы увлекают первые раз двадцать, потом приедаются. Одно и то же. А когда мне скучно, я становлюсь просто очаровашкой. Ну, ты знаешь. Так что пропустил праздник из уважения к княгине, - в его голосе звучит неприкрытая насмешка. - Она устала разбирать последствия моих попыток развлечь себя самому.- Могу представить, - я и правда представляю себе это мгновенно и в красках. Становится смешно. Все-таки Элвин неисправим.- А… какая она? - решаюсь я задать вопрос. - Красивая?- Княгиня Иса? Красивая. Очень. Одна из самых красивых женщин, что я встречал. И самая величественная…Значит, правда… Княгиня и Элвин…- Ею нельзя не восхищаться, - задумчиво продолжает маг. С такой интонацией на прошлой неделе он восхищался чучелом тамерской кобры. - Иса никому и никогда не позволяла указывать себе, что делать. Ни в чем. Ты слышала ее историю? Нет? Очень поучительно. За долгую жизнь чадолюбивый Трудгельмир наплодил штук тридцать
ФранческаЯ не знаю, что нужно делать, чтобы быть якорем. Поэтому просто каждый день молюсь о его возвращении.Я не считаю дни. Стараюсь не впадать в тоску, говорю себе, что все в порядке. Я встречаюсь с друзьями, вышиваю, учусь играть на лютне, занимаюсь своими делами. Я спокойна и весела. Убираю подальше календарь, чтобы не заглядывать в него каждые полчаса.Проходит неделя. Другая. Оговоренный месяц. Я каждый вечер приказываю готовить праздничный ужин, чтобы позже отправить его в урну, не притронувшись.Элвин обещал, значит – вернется. Я верю. Верю и жду.Он появляется ближе к вечеру на исходе второго месяца. Входит в дом, и я срываюсь, бегу ему навстречу. Он подхватывает меня на руки и кружит, целует. Крепко держит обеими руками. У него измученный, но счастливый вид.- Получилось? - выдыхаю я и смеюсь, как в детстве.- Не совсем. Показать?- Конечно!Снимает камзол, перчатку, закатывает рукав р
ЭлвинСеньорита была права и не права одновременно. Я хотел подчинить себе силу горна. И я боялся возвращаться в туманное ничто, где нет красок, вкусов и запахов, а от скрипа весел можно сойти с ума. Возможно, именно из-за этого страха мне так важно было туда вернуться.В этот раз не было никаких островов и бессмысленных скитаний. Мы шли уверенным курсом. Туман сменился зеленоватой дымкой, и в воздухе повис душистый аромат яблок.Востроглазые птицы, что стерегут покой Яблоневого острова, заметили мой корабль издалека. Когда мы пристали к берегу и кинули сходни, на меня смотрели сотни натянутых луков в руках подтянутых, нечеловечески красивых воинов армии ши.- Не думаю, что сестры будут счастливы получить мой хладный труп, - с раздражением бросил я, спускаясь на берег.На лице предводителя туатов отразилось изумление. Он оглядел тающий за моей спиной корабль-призрак, снова перевел взгляд на меня.- Лорд Элвин?- Да, э
- Спасибо.Я не уточняю за что «спасибо», но он все правильно понимает.- Пожалуйста, и… Франческа! Не называй имя Гайлса в присутствии других Стражей, ладно? Мы все слишком хорошо его помним.Он целует меня в висок и шлепает по попе:- Подъем, леди. Впереди целый вечер, и у меня были на него планы.Я вскакиваю, с притворным возмущением потирая ягодицы:- Не сяду к тебе больше на колени!- Трагедия, - соглашается мой мужчина. - Даже не знаю, как я это переживу. Остается только и правда уйти в пираты. У меня и кнорр есть. Причем ровно такой, как требуется - с полосатым парусом, набитый головорезами и клятвопреступниками, способный появляться из ниоткуда и исчезать в никуда. Крюк и кнорр – с такими данными сами боги велели грабить кораб…Он осекается и молчит так долго, что я пугаюсь.- Что-то случилось?- Случилось… Слушай, Франческа! Ты же мой якорь, правильно?Я сразу
Я тоже молчу, прильнув к его груди. Слушаю, как стучит его сердце.- Вот демоны… не знаю с чего начать. Это вообще история не про меня. А про одного парня по имени Хаймлад. Я с ним, кажется, знаком… был.- Хаймлад Скъельдингас?- Ага, - он криво ухмыляется, перебирая мои волосы. – Целый принц, смешно, да? Сын короля Аурвендила… был такой. Правил аж три года. После него осталась одна строчка в летописях…Я слушаю его голос – насмешливый, подчеркнуто равнодушный. И понимаю… просто все понимаю.- …тайник в кабинете Хаймлад обнаружил случайно. Что-то вроде сейфа, взрослый не поместится, а для ребенка в самый раз. Иногда получалось подслушать разговоры взрослых. Например, так он узнал, что первый министр – продажная скотина и взяточник. И еще… А, не важно! В тот день Хаймлад прятался от наставника. Он терпеть не мог уроки альбского…Его голос становится глуше:- &hel
Не знаю, почему я так поздно вернулся мыслями к этому вопросу. Нахожу только одно объяснение - воспоминания о схватке в библиотеке и последующем лишении руки были настолько жуткими, что я инстинктивно избегал их. О непостижимой утрате тени, что случилась как раз перед появлением мстителя, я вспомнил сильно позже, чем следовало бы.- Франческа, где тело Марко?- Я велела его сжечь.- Хорошо, а его вещи? Меч, все, что было в карманах, - пояснил я в ответ на ее недоумевающий взгляд.- Их сожгли вместе с ним, - у нее стал ужасно виноватый вид. - Прости, я сделала что-то не так? Подумала, лучше избавиться от улик, если кто-то придет расследовать его смерть.- Сожри меня гриски, сеньорита! Кто мог сюда прийти? Коронер*?- Он говорил «мы», значит, был не один.Более чем разумное замечание. За мстителем стояла неизвестная сила, не зря же он собирался отволочь куда-то мое бездыханное тело. Я заподозрил запоздалый «привет&raqu
Его рука опускается ниже, и все, что я могу – тихо стонать, подаваясь навстречу умелым пальцам.Он искушен в чувственных наслаждениях и не стесняется своих желаний. Должно быть, я порочна по натуре, потому что не вижу ничего оскорбительного в вожделении. Мне приятно ловить на себе жаждущий взгляд своего мужчины. Чувствую себя любимой и желанной.Кажется, он знает мое тело лучше, чем я сама. Играет на нем, словно музыкант – ласково, изобретательно, бесстыже - и одновременно нашептывает на ухо возмутительные, но возбуждающие непристойности. И становится необычайно довольным, когда я перестаю сдерживаться, когда мои стоны и крики разносятся по комнате.Я люблю прикасаться к нему. Прижиматься – кожа к коже, никакой одежды, никаких сорочек, никаких преград. Покрывать поцелуями, скользить ладонями по широким плечам, торсу, гладить мускулы, спускаясь к низу живота…Первый раз, наткнувшись на возбужденную плоть, я ужасно смутилась и отдер
А после мы лежали, обнявшись, и я чувствовал сумасшедшую нежность, желание защитить и сделать счастливой эту женщину. Возбуждение отпускало неохотно, звало повторить. Снова входить в нее, слышать ее крики, чувствовать, что владею ею целиком и безраздельно.- Ох, я никогда не думала… то есть я всегда думала: отчего мужчинам так важны эти смешные движения.Я почувствовал, как губы расплываются в самодовольной ухмылке.- Похоже, оба твоих мужа были неумелыми придурками. И если первого извиняет хотя бы неопытность, то второй…Теплая ладонь закрыла мне рот:- Ты обещал!Я приник губами к ее запястью. Туда, где под тонкой кожей часто, нервно бился пульс.- Не буду. И не собирался.Франческа прижалась чуть теснее и шепнула «Спасибо».- Эх, мне ужасно не хватало второй руки. Мне ее везде не хватает, даже в таком занятии, где, казалось бы, не руками орудуешь.Она сердито стукнула меня кулачком по
ФранческаЯ забыла, как это бывает, как это было у нас. Может потому, что с Джеффри никогда не испытывала подобного. С ним все было предсказуемо, понятно. Было много тепла и заботы. Но этого мучительно-приятного плотского голода - никогда.Мой муж был пуристом, строгим последователем священных Заветов. Правил, лежащих в основе основ. Он хорошо помнил, что постельные утехи для женщины – занятие гадкое и стыдное, поэтому старался лишний раз не докучать мне приставаниями.Пару раз я пыталась приласкать его, но тут же прекращала, наткнувшись на изумление. Чистая, непорочная, достойная обожания Франческа, которую он себе придумал, не могла получать удовольствие от всякой грязи – это удел шлюх. А приличным женщинам полагается лежать тихо и терпеть, позволяя мужчине утолить свою похоть.Мне было обидно, когда Джеффри с удивлением и даже некоторым негодованием отстранялся после моих ласк. И желание уходило.А потом оно прошло с
Франческа все так же смотрела на меня с улыбкой и молчала. Я тоже молчал - дурак дураком. Никогда никому не говорил подобного. Никогда не чувствовал подобного к женщине. Я играл в эти игры сотни раз, но сейчас все всерьез, и я вдруг понял, что позабыл правила.- И что теперь? – ее голос прогнал оцепенение. Я, наконец, догадался встать и обнять сеньориту. Неуверенно и неловко – память о том, как она десятки раз вырывалась из моих объятий, была слишком свежа. Но в этот раз все было по-другому. Она прижалась в ответ и спрятала лицо у меня на груди.Никогда не понимал, отчего женщины так любят «серьезные разговоры». Честное слово, проще уничтожить десять армий, чем пройти через подобную сцену.Мы долго стояли в обнимку. Я поцеловал ее в макушку, вынул шпильки из прически, выпустив на волю водопад каштановых волос, и теперь гладил их, пропуская пряди меж пальцами. Франческа прижималась ко мне и молчала. Странно, но я чувствовал не столько счас