Я отвернулась к окну и пыталась судорожно придумать план побега. Всю дорогу до особняка Рамзин беспрерывно говорил по телефону и меня как будто и вовсе перестал замечать. Побуксовав минут сорок по пробкам, мы въехали снова в уже успевший осточертеть мне двор. Без особых церемоний Игорек вытащил меня из машины и втолкнул в дом. Я пока не возмущалась и не сопротивлялась, решив изображать смирившуюся.
– Мне нужно срочно уехать, – с порога заявил мне он. – Надеюсь, ты найдешь, чем себя занять.
Рамзин, нахмурившись, пошел в глубь дома. Я от нечего делать потащилась следом. Он что, думает, что я удовольствуюсь ролью домашней зверюшки, которую хотят – с собой таскают, а нет – так запирают в четырех стенах?
– Послушай, Игорек… – очень ласково начала я, но в этот момент мужчин
И в следующий момент очутилась лежащей на спине, изумленно пялясь в потолок. Похоже, я просто упала. Приземляться на мягкий ковер было не слишком больно, но все же чувствительно. Поднявшись с почти старческим кряхтением, я недоуменно прислушалась к своему самочувствию. Как это вышло, что я упала и даже не знаю как? Неужто Рамзин довел меня до каких-то провалов сознания. С него станется с его-то ненасытностью.Вернулась к подоконнику и в этот раз, когда попыталась сунуться в окно, ощутила некую тугую волну уже сразу в проеме. Так, словно там была натянута невидимая мембрана. Она была вроде мягкой и податливой поначалу, но стоило нажать сильнее, и она жестко пружинила, отталкивая меня обратно.Озадачившись, я толкнула ее еще раз и еще, но с каждым разом она будто становилась жестче. Распсиховавшись, я схватила со стола какую-то декоративную фигню и швырнула в эту
Рамзин выглядел так, как если бы просто чудом вырвался из лап какой-то когтистой и зубастой твари. Его лоб и правую щеку пересекали очень глубокие параллельные царапины, пара из которых начиналась прямо у нижнего века. Под левым глазом огромный фингал и здоровенные синяки на скуле и подбородке. Так офигенски сидевший на нем комбинезон напоминал сейчас скорее уж бомжатские лохмотья, изодранные, в кровавых разводах и местами пропаленные. В прорехах одежды отчетливо были видны еще более глубокие длинные царапины и раны, как от зубов. Шагнув ближе, я скривилась от жуткой вони. Собственный, так сильно действующий на меня аромат Рамзина был полностью забит запахом горелой плоти и еще чем-то невыразимо отвратительным, от чего сводило живот.Но, несмотря на весьма плачевный внешний вид, мужчина не производил впечатление ни измученного, ни усталого и даже не думал кривиться от боли, хотя наверняка все эти отметины
Рамзин прерывисто дышал мне в затылок, и я, протянув руку, огладила его бедро, желая ощутить, как напряжение уходит из наших тел. И тут поняла, что мужчина нисколько не расслабился. Едва я дотронулась до него, он дернулся и вдруг укусил за плечо, а потом резко отстранился, выходя из меня, хотя оставался по-прежнему твердым.– Этого ни хрена недостаточно, – прорычал он и открыл дверцу душевой кабинки так резко, что она с грохотом врезалась в стену.Обхватив меня за талию так, что его рука показалась железным обручем, выволок наружу и, оглядевшись, рванул с держателя банный халат и полотенца и швырнул их беспорядочной кучей на пол. Изящный золоченный держатель при этом оказался вырван из стены и со звоном запрыгал по плитке ванной. А в следующий момент я уже стояла на четвереньках, а Рамзин опять прорывался в меня, твердый, как камень, и горячий, будто и не кончил пару минут назад.– Рамзин, ты озверел, что ли? Дай дух перевести! – Я дернул
В глазах Рамзина я на долю мгновения увидела что-то похожее на нежность и уязвимость. На какую-то миллисекунду мне показалось, что он сейчас откроет мне другого себя. Того, кто, как и я, прячется за некой маской. Что ответом на мой вопрос будет пусть не объяснение его происхождения и способностей, но некое откровение о глубинной сути, о том, что наполняет душу, скрытое ото всех. И меня это вдруг напугало. Разве я хочу знать такое? Ведь я знаю, что, если он откроется, я тоже не смогу устоять. Не сейчас, когда тело измождено и дрожит, одновременно и вычерпанное до дна, и наполненное через край, а разум словно обнажен, беззащитен перед любыми эмоциями. Я сейчас так же уязвима и бессильна, а я ненавижу и боюсь быть такой. Не могу даже вынести мысли о сближении, не в виде грубого физического акта, а того, что пробирается вглубь, просачивается в душу. Ведь единожды попав туда, это чувство близости тут же пускает корни, врастает, отравляет и подсаживает на с
Пришлось мне протопать примерно километр, когда позади появилось наконец жутко дребезжащее и ревущее чудо отечественного автопрома с одной фарой, явно антикварного возраста. За рулем был дедуля-пенсионер, который добирался ни свет ни заря на городской рынок, чтобы немного подзаработать на домашних яйцах и молоке. Он добросил меня до города, всю дорогу рассказывал мне о своей молодости, и каким он тогда парнем был, перед которым девки сами в штабеля укладывались. Я щедро вознаградила его рамзинскими деньгами, хоть он и старался всячески отказаться. От рынка я доехала до отцовского дома на первом полупустом трамвае. Наверное, лет с тринадцати на них не ездила, так что, типа, почти аттракцион для меня.Но настоящее «веселье» началось тогда, когда охранник дядя Ваня, который знал меня уже черт-те сколько лет, наотрез отказался пускать в дом. Оказывается, такие указания он получил и от отца, и особенно на этом настаивала Эллочка. Пожилой мужчина прятал от меня глаза, к
– Ну, как бы доброе утро, – прерывисто от дрожи сказала я.Парень моргнул еще пару раз и сделал гримасу, отражающую, скорее всего, титаническую работу мысли. Но потом, видимо, смирился с тем, что его мозг пока отказывается сотрудничать, и просто прислонился к стене, освобождая мне вход.– Заходи! – голосом Джигурды в момент обострения ангины просипел он.– Да мне как бы бабу Нину увидеть, – решила для начала сообщить я.– Бабу Нину? – парень соображал с полминуты, а потом, раскрыв пошире глаза, нахмурился и прошелся по мне уже внимательным взглядом.– Ну да, конечно, – вздохнув, пробормотал он. – Мне же ни при каком раскладе не могло так повезти.
Рамзин сидел, вальяжно развалившись за столом в библиотеке. Я бы, может, и купилась на обманчивую расслабленность его позы, если бы не тлеющий бешенством взгляд, которым он буквально резал меня на куски. Я стояла около его стола, как чертова облажавшаяся школьница перед директором.– Не хочешь мне сказать, где ты? – зарокотал его голос, отдаваясь во всех чувствительных уголках моего тела как эхо.– С чего бы мне этого хотеть? – нагло вздернула я подбородок.– С того, что если ты вернешься сама или скажешь, где тебя забрать прямо сейчас, то я, так и быть, не стану тебя наказывать, – уголок красивого рта вздернулся, будто он сдерживал желание оскалиться.– Ну, допустим, пока ты меня не нашел, мне никакое наказание вообще не светит,
С кухни по квартире разносился умопомрачительный запах жаренной картошки, а из комнаты были слышны взрывы и стрельба. Явно Сема вел какую-то эпичную битву на он-лайн просторах.Я вошла на кухню и помешала шкворчащую картошку с колбасой, и мой желудок зашелся в радостном урчании.– Эй, не переживай, у меня все под контролем! – услышала я позади голос Семена.На его лице уже совершенно не наблюдалось следов вчерашней попойки, крашеные волосы походили на стоп-кадр взрыва, как, видимо, и было задумано, а одет он был в черную футболку с какой-то наводящей дрожь образиной и черные джинсы, поддерживаемые массивным ремнем.– Да я и не переживаю. Просто пытаюсь поучаствовать, – отозвалась я, продолжая его рассматривать.– Что, тебе больше прилизанные парни в костюмчиках нравятся? – усмехнулся Сема, поймав меня за изучением его внешнего вида.– Вот уж поверь, я ценю в мужчине совсем не прикид.– А
– Итак, учитывая все вышеозвученные обвинения, я считаю, что брат Игорь должен понести более чем строгое наказание, нежели чисто формальное порицание и необходимость принести устные извинения. На самом деле, его проступок – это вообще нечто неслыханное, и я считаю, что прощения ему нет.Худой мужчина с желчным лицом замер в театральной позе перед длинным столом на постаменте в большом орденском зале собраний. Он явно ожидал реакции от членов Совета, игнорируя перешептывания остальных присутствующих членов Ордена. Но они сидели со скучающими лицами, а Глава вообще был занят внимательным рассматриванием собственных коленей под столом.– Брат Деклан, вы поднимаете этот вопрос уже в какой, третий? Четвертый раз? И каждый раз Совет выносит решение о помиловании. Вам еще не надоело? – равнодушным тоном, так и не поднимая глаз, ответил Глава. &
В считанные секунды весь пляж вокруг нас оказался усеян телами бесчувственных людей. При виде них всеобъемлющая печаль омыла меня, словно я могла слышать отзвук боли тех, кому их потеря нанесет удар в самое сердце. Но это ощущение было сдвинуто в сторону резко нахлынувшей волной мощного дискомфорта, ударившего меня в спину. Взгляд соскользнул к Амалии, и я поняла, что она неотрывно смотрит куда-то за меня с выражением огромного облегчения на измученном лице. Обернувшись, в полном офигении увидела, как в нашу сторону уверенно движется нечто вроде массовой гламурной тусовки. Десятки шикарно одетых, эффектных, молодых женщин решительно вышагивали по песку, утопая в нем каблуками, как если бы здесь проходили съемки Fashion TV на «натуре», а не сражение насмерть. Возглавляли это сюрреалистичное пляжное дефиле Роман и тот самый брат, из которого мы с малышом недавно выжгли паразита. И, похоже, «наконец-то» Амалии относилось именно к
Я шагала по пляжу так быстро, что даже в боку кололо, позволяла ярости уже свободно изливаться в окружающее пространство. Даже не пыталась сейчас о чем-то думать, а топала босиком по песку и размахивала руками, подвывая и бормоча. Не хочу, не хочу! Почему так, почему я, почему нельзя просто открыть некую заветную дверь и выйти вон из этого затянувшегося психоделического кошмара в обычную, самую заурядную человеческую жизнь? Что за лабиринт какой-то гадского, мля, Минотавра, из которого нет ни одного по-настоящему хорошего и окончательного выхода? И самое главное, кто в этом виноват? Ведь должен быть хоть кто-то крайний, потому как мне жизненно необходимо прямо сейчас сконцентрировать на ком-то конкретном все кипящие внутри эмоции. Найти чертову мишень для своей злости, обиды и отчаяния. И спалить на хрен, разорвать, развеять по ветру, пусть даже только в своем воображении. И наплевать сейчас, что разумом я осознаю четко, как никто, что за силища залож
РамзинЯ отказался выбирать для встречи любое место, которое располагалось бы более чем в часе пути от виллы, которую мы снимали с Яной. Потребность находиться неподалеку была просто непреодолимой, к тому же, обладая силовым козырем, я мог позволить себе подобный диктат. А отец даже не стал возражать. Въехав на территорию старого поместья, позволил автомобилю медленно катиться по усыпанному гравием огромному двору, скользя безразличным взглядом по сверкающим белизной стенам бывшего плантаторского дома. Эта недвижимость, как и прилегающие акры земли, уже лет сорок принадлежала Ордену, с того времени, как прежние владельцы, потомки обнищавшего благородного семейства, решили, что содержать этот гигантский памятник колониальной архитектуры слишком дорого для них во всех отношениях. Хранить и гордо нести память о прежнем величии рода, нажитом потом и кровью невольников, стало не только дурным тоном, но чрезвычайно обременительно п
Я с нарастающим раздражением смотрела сквозь распахнутые двери холла на приближающуюся по подъездной дорожке Амалию. На улице нещадная жара, солнце буквально глаза выедает, да и топать ей пришлось больше пятисот метров от ворот виллы, но посмотрите-ка – как всегда, просто идеальна! Темные волосы, сверкая, струятся по обнаженным гладким плечам, оливковая кожа сияет, ослепительно-белое длинное платье слегка трепещет под морским бризом при движении, любовно облизывая ее потрясающее тело. Долбаная мисс Совершенство!– Зачем она здесь? Разве она не считается представителем… э-э-эм-м… вражеского лагеря? – проворчала я, покосившись на Рамзина. Да, мы собирались вступить в переговоры с Орденом, точнее, с тем, что от него осталось – Главой, Романом и командой из Дарующих, но пока этого же не случилось. Или сейчас будет правильнее говорить, что Орден – это Рамзин с его руч
Я стояла обнаженной перед огромным зеркалом и играла в ставшую уже привычной игру. Называлась она – найди в себе десять отличий по сравнению с вчера. Не то чтобы пока хоть раз нашлись все десять, но некоторые все же были. Скоро их станет на-а-амного больше, но пока я отодвигала эти мысли, им не место в почти раю.Последние шесть дней стали чем-то новым и особенным для меня. Ведь ничего такого не было в моей жизни. Нет, я, конечно, встречалась с парнями и ходила на, типа, романтические свидания, где они пытались мне пустить пыль в глаза, шикуя на деньги своих состоятельных папаш и точно зная, чья я дочь. Но ни с кем из тех павлинов я не проводила круглые сутки. Это было слишком скучно для меня. Никому из них просто не удалось бы удержать мое внимание так долго, а по-настоящему, так, чтобы хотеть быть рядом без причины, я не увлекалась никем. С Рамзиным же совсем другое дело. Да, мы уже жили в его Женевском доме и проводили тогда вместе 24 часа в сутки. Но тогда мы находи
Вскипевшая, было, злость мгновенно осела от одного только легкого утешающего касания малыша где-то совсем рядом с сердцем. От нее осталось лишь горькое послевкусие, как рваные куски желтоватой пены на берегу, когда волна откатит. И при этом у меня странным образом сместился угол зрения, а точнее, восприятия мужчины рядом со мной. Рамзин, нахмурившись и сжав челюсти, вел машину в общем потоке и явно избегал моего прямого взгляда. А я смотрела на него и поражалась изменениям, которые раньше то ли не видела, то ли не хотела замечать. От того ли, что основные из них были совсем не внешними? Дело было не в отросших волосах или в том, что его черты приобрели большую резкость. Лицо выглядело более загорелым и, я бы даже сказала, обветренным и огрубевшим. Визуально он стал заметно старше и еще более угрожающим, чем раньше. Более диким, что ли, на каком-то исключительно первобытном уровне. Но вот его прежняя властная, почти удушающая энергетика изменилась. Или
РамзинЯ вел машину по улицам Рио в плотном потоке в час пик, осторожно косясь на притихшую Яну. Она сидела, сжавшись, поставив босые ноги на сидение и опершись виском на стекло. Если на приеме у врача она казалась оживленной и вспыхивала счастливой и почти застенчивой улыбкой, когда слушала эти проливающиеся бальзамом на мою душу слова о сердцебиении, размерах плода и результатах экспресс-анализов, то потом ее настроение резко поменялось. И хотя с того момента, как мы покинули клинику, Яна не произнесла ни слова, ее рассредоточенный взгляд, направленный внутрь себя, заставлял меня напрячься гораздо больше, чем все наши прежние скандалы и бурные пикировки. Эта новая Яна, задумчиво хмурящаяся своим явно невеселым мыслям, была совсем иной, и я не знал, как себя с ней вести. Поэтому пока молчал, ожидая от нее если уж не дальнейшего разговора, то хоть какой-то привычной реакции: крика, возмущения или даже попытки совершить какой-нибудь демарш с побегом. Моя Яна не стеснялась, мяг
Свернулась в позу эмбриона на постели. Всего на несколько секунд, чтобы перевести дух. Ощутила, как сознание ускользает от меня. Я старалась зацепиться за отголоски контроля над телом и разумом, но это все равно, что хвататься за воду. Онемение полное и неодолимое сковывало меня, будто заключая в стремительно замерзающую корку. Прекрасно, Яна, ты – нечто в ледяной глазури! В этот момент словно обожгло воспоминание о пощечине Романа тогда, в первый раз.«Почини себя! – услышала в голове его властный, холодный голос. – Ну же, Яна! Не смей раскисать!»– Да что ж ты лезешь-то все время! – прохрипела себе под нос. – Нет у меня сил!Голос Романа начал перечислять все его «любовно» подобранные для меня эпитеты. Злость на его вечную правоту и всезнайство вспыхнула