В ночь на среду снова выпал снег, и природа смягчилась. Морозы отступили — с улицы, но не от сердца. Я вздохнула, поправила шляпку и застегнула накидку. К счастью, у меня было время обо всем поразмыслить, потому удалось немного остыть и больше не хотелось трясти Себастьяна, как грушу, пока правда не посыплется переспевшими плодами. Справедливо рассудив, что попасть к нему без скандала не светит — женщинам на территорию Мэйсфорда так просто было не пройти, я написала братцу записку с просьбой о встрече, и он ответил согласием.
Собираясь выходить, я крутилась перед зеркалом, а на душе скребли кошки. Во-первых, теперь за домом постоянно следили двое представительных господ. Только на таких условиях мне было позволено остаться в Лигенбурге и избежать очередного переезда к дружелюбно настроенному Гиллу. Во-вторых, отношения с Винсентом оставляли желать лучшего. К счастью, я не заболела, исцеляющая сила узоров армалов сразу заставила позабыть и про режущую боль в горле
Мы договорились встретиться в Милуотском парке. Раскинувшийся в самом сердце столицы, он представлял собой одно из самых красивых мест Лигенбурга. Центральная аллея широкой расчищенной лентой расстелилась между припорошенных снегом газонов. Скамейки, столь востребованные в теплое время года, сейчас пустовали, но здесь все равно было людно, даже несмотря на будний день. В конце аллеи уже установили огромную ель, разукрашенную домиками, шарами, колокольчиками, игрушечными полосатыми леденцами, гномами, блестящими бусами и разноцветными переливающимися гирляндами.Настроение у меня было отнюдь не праздничное. Я заметила дожидающегося меня братца и поспешила к нему. Он зябко кутался в пальто и выглядел очень недовольным.— Как тебе удалось вернуться в Лигенбург? — Он никогда не отличался загаром, но сейчас даже привычный румянец не заливал его щеки. — Неужели его светлость тебя отпустил?Искушение выложить все и сразу было велико. Все дело в наслед
Центральный вокзал Лигенбурга по красоте заметно превосходил Северный. Сквозь огромные арочные окна и высоченный стеклянный потолок лился солнечный свет. Южные растения в кадках были разбросаны по всему зданию: они стояли у касс, у фонарей, даже у газетных киосков и кафе. Лестницы с коваными решетчатыми перилами уводили на второй этаж, где стояли диванчики для желающих отдохнуть в ожидании поезда.Мы приехали, когда поезд уже был подан, поэтому я успела лишь мельком взглянуть наверх, направляясь под руку с де Мортеном к вагону. Паровоз застыл внутри вокзала исполином: черное чудовище со вздымающимися ввысь трубами, за ним растянулись темно-синие вагоны — если пробежать от начала и до конца состава, можно запыхаться. На каждом — золотая эмблема стрелы, пронзающей кольцо с драгоценным камнем, символ богатства и роскоши.— Говорят, на этом поезде едет загорский князь, — донеслось до меня. Молоденькая леди шла под руку с какой-то представительной ос
Я впервые ночевала в поезде, потому даже не надеялась заснуть. Как ни странно, под мерный стук колес меня сморило быстро. Я сама не заметила, как провалилась в сон, а проснулась от того, что вагон сильно дернуло во время остановки. Не желая открывать глаза, повернулась на другой бок, уютно зарываясь лицом в подушку, но тут по комнате будто порыв ветра пронесся. Колючего, обжигающего. Злого. Ветру было взяться неоткуда, но это ощущение шло изнутри.Приподнявшись на кровати, я заморгала: ручку двери окутало голубовато-серебристое мерцание, напоминающее целебное зелье в прозрачной банке. Ну или те странные чернила, которыми де Мортен рисовал бабочку. Прежде чем я успела додумать, раздался легкий щелчок, и в купе стремительно вошел мужчина.Быстрое движение со стороны постели миссис Эпплгейт, вспышка, звук выстрела. Купе вспорол вой и стремительный поток злой силы. Меня ослепило ярко-синим светом, взорвавшимся перед глазами адским огнем, а затем раздался жуткий хруст и кри
Воздух полоснул горло тысячами лезвий.Я захожусь в кашле, а в следующий миг надо мной склоняется Винсент. У него безумный взгляд: такой был у Себастьяна, когда мы с ним наткнулись на гнездо диких пчел. Странно сравнивать Винсента с Себастьяном, но именно братец приходит мне в голову, потому что в потемневших до черноты глазах я впервые вижу ужас. Отчаянный — такой ни с чем не спутаешь, это инстинкт, и мне в голову приходит смешная мысль: что это так напугало де Мортена? Додумать я не успеваю, потому что сознание начинает ускользать.— Луиза, не смейте закрывать глаза!Вспышка: кто-то зажег светильник в купе, теперь надо мной плавает перекошенное от страха лицо проводника.— Что вы встали, как вкопанный?! — Резким окриком де Мортена можно стадо зомби поднять, не прибегая к помощи некромантов. — Помогите женщине. Ее зовут миссис Ровена Эпплгейт.Проводник исчезает из поля зрения, а де Мортен взбивает подушку, укладывая
К тому времени, как мы двинулись в сторону вагона-ресторана, уже рассвело. Новость о происшествии растеклась по вагонам, постоянно хлопали дверки купе. Пассажиры выглядывали в коридоры, словно их постигла массовая бессонница, делали вид, что хотят позвать проводника, перешептывались. Версия взорвавшегося газового светильника взбудоражила всех, до меня то и дело доносилось взволнованное: «Кто-нибудь пострадал?..» — «На перроне стало светло, как днем, а потом этот жуткий грохот…» — «Ох, это было так ужасно!..» — «С газом такое бывает, вот у моей сестры…» — «Меня больше беспокоит, на сколько задержится поезд. Мы уже больше часа стоим в Болдшире…»Миссис Эпплгейт двигалась стремительно и вела меня, я же просто шла за ней, как девочка, вцепившаяся в руку матери. Не знаю, как называется это состояние. Первый этап — когда я мало что соображала и качалась в руках Винсе
Из-за задержки мы прибыли на станцию на несколько часов позже полудня. Дальше поезд шел через горы — их белоснежные вершины высились вдалеке, и пересекал границу Энгерии. Специально для «Стрелы» был построен тоннель, благодаря которому попасть в Загорье стало значительно проще. Миссис Эпплгейт осталась в городке Хоуэл, чтобы присоединиться к нам на обратном пути, мы же с Винсентом тронулись в дальнейший путь.До Вайд Хилла был час езды. Де Мортен словно чувствовал мое напряжение и не пытался разговорить. Там, в Лигенбурге это были всего лишь жестокие слова отца и ложь Себастьяна, наверное, я до конца не осознавала, что действительно могу не успеть, но здесь каждая минута казалась вечностью. Я скрестила руки на груди, смотрела в окно и молила Всевидящего о том, чтобы дедушка оказался жив.Вайд Хилл был моим любимым местом в детстве. Летом холмы напоминали дремлющих зеленых великанов, а сейчас их словно укутали белым бархатом, сверкающим на солнце
Время шло, словно в тумане. Винсент не выходил от деда больше суток. Временами по замку прокатывались волны такой силы, что мне становилось не по себе. Спасало только данное ему обещание верить. Я бродила по галереям между комнатами деда и отведенными мне покоями, спускалась вниз и снова поднималась, так намозолила глаза прислуге и Россу, что дворецкий при каждой встрече уговаривал меня то поесть, то пойти отдохнуть.Я рассеянно кивала, но по пути к себе снова сворачивала в другой коридор, ноги сами несли меня все ближе и ближе к комнатам, в которых бились сердца дорогих мужчин. Иногда я садилась на один из многочисленных диванчиков, чтобы отдохнуть, но потом поднималась, и какая-то неведомая сила вела меня по тому же замкнутому кругу. Я бы в жизни не прошагала столько, подремав всего несколько часов, сейчас же не чувствовала ни усталости, ни голода. Если вчера за ужином мне еще удалось нормально поесть, то обед и завтрак прошли мимо.Сюжеты давно знакомых картин пестр
— Сколько можно кормить меня водицей! Этак я никогда не поднимусь.Недовольный голос дедушки ничем не напоминал тот слабый шелест, который я слышала по приезду. Горничная в светло-сером форменном платье и накрахмаленном переднике едва успела отскочить в сторону, когда я резко распахнула дверь.Служанка мышью шмыгнула из спальни, а я прошла в комнату и остановилась, не зная, куда деть руки. Солнечный свет расплескался по стенам и по ковру, рисуя причудливые картины с помощью теней, на зеркале играли блики. Дед же хмурился и молчал. Он сидел, опираясь на подушки, длинные седые волосы отброшены за спину. Бледный, но лицо больше не напоминало предсмертную восковую маску с заострившимися чертами. Я видела перед собой перенесшего тяжелую болезнь человека: измученного, но готового жить дальше. Меня затопила радость — всепоглощающая, светлая и естественная, как пробуждение ребенка утром в день своего рождения.— Доброго дня, дедушка.— Пок