5

ГЛАВА 5

- Что думаешь делать дальше?

- Ничего.

- Менять планы не будешь?

- Нет.

Михаил попросил Игната посидеть с ним. Они остались в городской квартире, что находилась в пятнадцати минутах езды от клиники, где лежала Настя. Врачи заверили его, что они окажут самую необходимую помочь и самый лучший уход. Михаил знал – так и будет.

- Мы вам сообщим сразу же, как она придет в себя.

- Её бессознательное состояние никак не влияет на ребенка?

- Мы наблюдаем, Михаил Николаевич.

Черт!

Если что-то случится с ребенком…

Зареченский гнал от себя дурные мысли. Оставаться одному не хотелось. До теракта и несчастья с Анастасией на душе было паршиво, теперь втройне.

Сначала Игнат отнекивался и не хотел пить.

- Я отвечаю за твою безопасность.

- Даров, я снимаю с тебя сегодня все твои полномочия. Расслабься и давай уже… разливай.

Игнат, покачав головой, открыл коньяк и молча разлил. Мужчины выпили, не поморщившись и не закусывая.

Они сидели на большой веранде, закрытой с трех сторон огромными панорамными стеклами. Архитектор постарался на славу – создавалась иллюзия, что находишься на веранде загородного дома: уютный столик с садовыми креслами, несколько карликовых кустарников, посаженные в кадушки вьюны.

Квартира Михаила занимала весь этаж, балкон был достаточно большим и просторным. Учитывая, что она располагалась на предпоследнем этаже, вид открывался шикарный.

Мужчины не спешили говорить и изливать душу. Порой посидеть в тишине, в обществе друг друга куда полезнее и значимее.

По молодости, когда кровь бурлит, и адреналин хлещет во все стороны, хочется музыки, драйва, ночных тусовок, клубов и разговоров до утра.  С возрастом предпочтения меняются и зачастую хочется тишины. Молчаливых взглядов, которые скажут больше любых слов. Слова обманут, ускользнут. Глаза врут куда реже.

Но и они могут.

Игнат разлил по второй, мужчины снова выпили.

- Тихая ночь. Спокойная.

- Теплая.

- Когда ты сидел последний раз вот так на балконе, Зареченский?

- Кажется сидел с Настей как-то.

- Как-то или реально сидел?

- Отвали, Игнат.

Безопасник усмехнулся.

- Чего скалишься? Сам-то помнишь себя? Когда отдыхал душой?

- Работа не позволяет.

- Ну-ну. Или сам себе не позволяешь?

- Я – другое.

- Скажи это кому-то ещё, не мне.

Игнат налил третью.

Когда пьют, не задают вопросов. Не философствуют. Не поднимают темы, которых нельзя касаться.

Совпало, что им обоим необходимо было помолчать в компании. Михаил с Игнатом идеально понимали друг друга, не даром столько лет жили и работали бок о бок.

Мысли Зареченского снова вернулись к жене. И Игнат поинтересовался, что он собирается делать. После случившегося кто-то изменил принятое решение. Он – нет.

Ни к чему…

Когда Настя говорила ему, что любит, он ей верил. В ответ он ей никогда не признавался, потому что считал, что любовь между мужчиной и женщиной не доступна. Да, он относился к числу тех пресловутых циников, для которых отношения между полами строились на доверии, комфорте и приятном сексе. То, что было более – это уже «клиника».

Хватит, насмотрелся он на «любовь» в детстве.

Так насмотрелся, что до сих пор оскомину во рту ощущает.

Их отец любил мать той самой клинической любовью. Сходил по ней с ума. Жить без неё не мог в прямом смысле этого слова.

Михаил с раннего детства знал, что между родителя не всё так просто. Перед ним и позже, когда родилась сестренка, они делали вид, что у них всё хорошо. Шикарно. Что они самая счастливая семья: мама, папа, сын и лапуля-доча. На людях так и было, но когда взрослые оставались одни… Михаил слышал, как родители часто ссорятся, закрыв двери. И иногда они забывали, что в доме не одни.

Первый раз маленький Миша услышал их разговор, проходя мимо отцовского кабинета.

- Коля, нет…

- Лида, черт побери, сколько можно…

Злой, агрессивный голос отца удивил Мишу. Он никогда не разговаривал в подобном тоне ни с ним, ни тем более с мамой. Поэтому маленький Михаил и притормозил, он с детства отличался любопытством.

- Коля, я не хочу.

- А когда ты хочешь?! Скажи, когда?..

- Коля…

Послышался шум, напоминающий легкую борьбу.

- Лида, я люблю тебя, ты это знаешь… Я схожу по тебе с ума! Подыхаю без тебя! Да я как подросток каждую ночь дрочу, вспоминая, как ты прикасаешься ко мне своими пальчиками! А что в итоге?

Далее следовал всхлип, напугавший не на шутку Мишу. Но и слова отца врезались в сознание. Миша был достаточно взрослым, чтобы понимать значение слова «дрочу».

- Хорошо, Коль, давай здесь. Только, прошу, по-быстрому. Ладно?

- Маленькая моя…

- Коль, по-быстрому, прошу…

Мама Михаила, потрясающе красивая, всегда ухоженная женщина с мягким взглядом оказалась абсолютно холодной в отношении секса. Подобные разговоры будут всплывать не раз в их доме, разбавленные обвинением Лидии в измене мужу. Тот будет вспыхивать и кричать: «Если бы ты со мной спала, подобного не было бы!»

В какой-то момент скандалы родителей выйдут за пределы спальни и кабинета, и упреки будут сыпаться при взрослеющем сыне.

Михаил видел, как отец относился к матери. Как он смотрел на неё. Как сдувал пылинки.

Порой его взгляд напоминал взгляд безумца, одержимого одной единственной женщиной.

- Я жить без неё не могу, сын… Подыхаю…

Михаилу исполнится шестнадцать, когда отец, получив очередной отказ от матери, напьется.

- А другие? Секретарша Вика… модель Надежда…

- Другие… Нет других, сын. Нет. И никогда не будет. Запомни, любовь – это яд. Это – проклятье. Не дар, как пытаются нам его преподнести и навязать. Нет ничего хуже в жизни, чем эта долбанная любовь. Зависимость от другого человека. Необходимость видеть, чувствовать, быть рядом. Не влюбляйся, сын. Не позволяй яду проникнуть в кровь и отравить твою жизнь. А мама… Мама у тебя потрясающая. Самая лучшая…

Отец говорил противоречиво. Надрывисто.

А потом Михаил помогал ему дойти до спальни, потому что тот был не в состоянии передвигаться самостоятельно.

Михаил запомнил его слова, да и они полностью совпадали с его взглядом на мир и на женщин в частности.

К тому же он точно знал, ПОЧЕМУ погибли его родители в один из дождливых осенних вечеров…

Поэтому он даже не спрашивал себя: а что он чувствует к жене. Любит или любил ли Настю? Когда он задавал себе подобный вопрос, то всегда вспоминал Дину, родную сестру: «Задаешься подобным вопросом, значит, не любишь. Это аксиома».

Кого-кого Зареченский любил, так это свою немного сумасшедшую младшую сестренку, увлеченную лженаукой – парапсихологией. Они остались сиротами, когда ему только-только исполнилось восемнадцать, ей – восемь. Лишь благодаря связям, и тому, что он всё же оказался совершеннолетним, ему позволили взять опеку над Диной.

Да, нелегкие были времена. Смутные. Его становление, как личность. Похороны родителей. Переосмысление жизни и приоритетов. Маленькая растерянная сестренка с вечно влажными от непролитых слез аквамариновыми глазками.

Они остались вдвоем.

И да, восемнадцатилетний Зареченский точно знал, любовь – яд. Она не делает человека счастливым. Она его убивает.

Устраивало ли его такое восприятие мира и отношений? Абсолютно. Комфорт и удобство – вот главное, что должно быть. Остальное – выдумка, иллюзия.

Болезнь.

Кстати, про Дину. Черт, он, кажется, забыл сообщить ей о случившимся.

Выругавшись вслух, потянулся за айфоном.

- Что?

Игнат мгновенно почувствовал изменение в настроении Зареченского. Иногда начальник службы охраны Михаилу напоминал зверя. По крайней мере, чутье у него было точно звериное. А ещё взгляд – недобрый, опасный, сканирующий. Он прекрасно владел множеством психологических техник, в том числе и нейролингвистическим программированием и, по мнению Зареченского, был одним из самых опасных людей, которых он знал.

Иметь такого врага – врагу не пожелаешь.

- Забыл позвонить Дине.

- Где она сейчас у тебя?

- Где-то в Калмыкии.

- Там связь есть?

- Сейчас узнаем.

Он набрал вызов и принялся ждать ответа.

- Да, Мишунь, привет.

Только сестре позволялось называть его разными уменьшительно-ласкательными именами, и, в зависимости от настроения сестренки, он мог быть Минькой, Мишей, Мишуней, Мишаней. Иногда его подобное злило, чаще забавляло.

Дина… Она же такая мелкая. Забавная. Родная. Смешная. Она его семья.

- Привет. Не спишь?

- Разбудил, - сонный девичий голос вызвал легкую улыбку на лице Михаила.

Он скучал по своей немного сумасбродной сестренке.

- Извини. Я с не особо хорошими новостями. Слышала, возможно, у нас теракт в Москве. Пострадала Настя.

Тишина в трубке неожиданно насторожила Зареченского. Он ожидал более активной реакции сестры.

- С ней всё хорошо?

- Уже да.

- А с ребенком?

- По нему у врачей нет нареканий. Ни разу мне не сказали, что с ним плохо или происшествие как-то могло отозваться на его развитии. Зато меня удивляет твоя реакция, Дин. Я ожидал охов и ахов.

И снова в трубке образовалась недолгая тишина.

- Миш, я тебе ничего говорить не буду. Уже говорила… Настя и ты… Ваши судьбы вроде бы и соединены, но…

Она замолчала, а Зареченский откинулся на кресло и закатил глаза. Всё-таки его сестренка сумасбродка. И откуда в ней взялась вся эта паранормальная чушь? Нет, чтобы окончить приличный университет, подтянуться к бизнесу или хорошо, он даже согласен на другой сюжет. Пусть она, как и большинство девушек её положения, сутками бы пропадала по бутикам да ночным клубам с элитными тусовками. Так нет же, повело её в какую-то непонятную степь.

И в Калмыкию она подалась тоже за специфическими знаниями.

- Дина, не хочу об этом, - он дотронулся пальцами до переносицы и потер её. Усталость, как обычно, накатила неожиданно. – Сама как?

- Ты где? В больничке сейчас?

Она проигнорировала его вопрос.

- В городской квартире.

- А почему не в больничке? – в голосе сестренки послышались недовольные, осуждающие нотки.

- Настя под присмотром врачей.

- Ты должен быть с ней.

Дина ещё не знала, что они находятся на стадии развода. Михаил ничего не говорил. Ни к чему раньше времени расстраивать сестру.

- За ней приглядывают врачи.

- Миш, - она сделала очередную паузу, которая очень не понравилась Зареченскому. – Я прошу тебя – поезжай к ней. Ты ей сейчас очень нужен.

- Она спит.

Он соврал и глазом не моргнул.

Меньше всего ему нравилась перспектива провести ночь у кровати предательницы-жены.

- Поезжай, пожалуйста. Сделай это ради… меня.

- Дина…

- Миш.

- Черт!

- Не ругайся.

- Да я…

Он оборвал себя, проведя рукой по волосам.

Единственный человек, который без зазрения совести и без последствий мог манипулировать им и вить из него веревку, была сестренка. Эта мелкая заноза, упрямая до ужаса и настойчивая до беспредела. Если что-то вбивала себе в голову, всё, не отступиться, пока не добьется своего. Он был таким же, но их различие заключалось в том, что он порой не гнушался грязными методами игры, всё-таки большой бизнес налагал определенные правила поведения, Дина же, напротив, настаивала, но всегда руководствовалась моралью. Для неё мораль и человеческие принципы были на первом месте. И он считал, что это правильно. Пусть не он, так она в их семье будет правильной, хорошей и обязательно счастливой.

- Хорошо, я сейчас поеду к ней.

- Сам за руль не садись. По голосу слышу – выпил.

- Всё-то ты знаешь, сестренка.

- Я просто очень сильно люблю тебя, Минька. Утром позвоню.

- Когда в Москву?

- Пока не знаю.

- Давай возвращайся. Кто меня на путь истинный будет наставлять?

- Да ну тебя! Ты у меня самый лучший, добрый, потрясающий! Просто хорошо шифруешься!

- Спокойной ночи, малявка.

Игнат, пока они разговаривали, разлил ещё.

- Поедешь?

- Да.

- Возьми Артема.

- Возьму.

- В больнице дежурят ребята.

Михаил кивнул и потянулся за спиртным. На душе с каждым выпитым стаканом становилось всё тяжелее. События переплетались, накладываясь одно на второе.

- Кстати, Даров. Что там с этой мадам Мистерией?

Игнат недобро улыбнулся.

- Через два дня наша мадам прибывает в Москву.

- Организуй встречу.

- Естественно.

- И это… не переусердствуй.

- Как скажешь.

- Кто у неё в покровителях? Выяснил?

- Да.

Игнат назвал несколько знакомых фамилий.

- Никого, с кем бы мы не могли до этого иметь дело.

Михаил кивнул.

Он ещё не решил, что будет делать с мадам Мистерией. Не до неё как-то разом стало. Но то, что её бизнес закончился – это не вызывало сомнений.

- Мне нужна её картотека. Кому она ещё стала свахой, интересно же.

Ни для кого не секрет, что в их мире знание – сила. Что тот, кто обладает знанием, обладает и самим миром.

Михаил никого не собирался выводить на чистую воду. Многие предпочитают быть обманутыми. Он – нет.

Выпив и с шумом поставив стакан, Михаил поднялся.

- Даров, будь другом, свяжись с Артемом. Я спущусь через десять минут.

- Хорошо.

Походкой трезвого человека, Михаил покинул веранду, прошёл в ванную, где включил холодную воду, дал ей немного стечь и лишь потом несколько раз, зачерпнув полную пригоршню воды, плеснул себе в лицо.

Сна не было ни в одном глазу, но общее состояние оставляло желать лучшего, да и вообще попадало под характеристику «дерьмовое».

В голове – каша. Полнейший раздрай. Давненько жизнь не пришибала его так низко к земле.

Наверное, со дня смерти родителей и когда велись долгие переговоры с юристами и с органами опеки, которые не спешили оставлять ему на попечительство маленькую Дину.

Ничего, справился тогда, разрулит всё и сегодня.

Для Зареченского именно личные дела становились самыми сложными.

На хера вообще женился?

Детей захотел, идиот. Поступил бы, как западные, да и их российские звезды шоу-бизнеса. Заключил бы договор с суррогатной матерью, и все дела. Нет, ему семью захотелось. Настоящую. И что в итоге? Только пыль да прах.

Артем, немного заспанный, с помятым лицом уже ждал его внизу.

- Доброй ночи, Михаил Николаевич.

- Привет.

- Куда едем?

- В больницу, к Насте.

Рухнув на сиденье, Михаил пожалел, что не взял с собой спиртного. Желание напиться в хлам не пропало.

Они проехали квартал, когда Михаил сказал:

- Артем, остановись у любого магазина, сходи за виски.

- Михаил Николаевич, вы уверены?

Обеспокоенный взгляд водителя скользнул по работодателю.

- Да. Давай.

Пока Артем ходил за спиртным, Зареченский сидел в машине, откинув голову назад и закрыв глаза. В голове стояла звенящая тишина, когда нет ни одной толковой мысли.

И это было хорошо.

Очень хорошо.

Артем вернулся быстро. Протянул пакет и негромко проговорил:

- Я ещё нарезку взял.

- Спасибо.

Они тронулись, а Михаил открыл бутылку и сделал несколько глотков прямо из горла. Жидкость обожгла внутренности, но мужчина даже не поморщился.

Ничего. Вот так…

Ещё один глоток. И ещё один.

Он не закусывал. Ни к чему.

В клинику они прибыли далеко за полночь. Пошатываясь, Зареченский вышел из машины и, запрокинув голову, посмотрел на небо. Какую-то часть заволокли тучи, где-то пробивались звезды. Луны не было.

- Михаил Николаевич?

Артем оказался рядом.

- Подожди в машине. Не думаю, что я долго.

Поднимаясь по ступеням, Михаил задал себе вопрос – для чего он это делает? Для чего он приехал в клинику? Его мучают угрызения совести? Нет. Мужнин долг? Тоже нет. Ему вообще сейчас на многое по хер… Тогда что его толкнуло на то, чтобы сесть в машину и приехать ночью в клинику? Разговор с сестренкой? Да тоже нет.

Тряхнув головой, Зареченский прогнал не нужные сантименты. Приехал и приехал. Значит, так надо.

Он вошел в большой холл и огляделся. Стены выкрашены в приятный бело-серый цвет, кое-где переходящий в насыщенно серый. Несколько кожаных диванов расставлены по периметру холла. Черно-белые фотографии дополняли интерьер. Большая стойка ресепшена располагалась посередине холла.

- Добрый вечер.

К Михаилу подошёл охранник в черном.

- Извините, но у нас со спиртным нельзя.

Только тогда Михаил понял, что прихватил с собой виски. Недобро усмехнувшись, он всучил бутылку охраннику и молча двинулся по холлу.

Он знал, где находится палата Настёны. Сообщили. Пришлось подниматься по эскалатору на второй этаж. Что ж, вип-клиентам самое лучшее. Чтобы посторонние не беспокоили лишний раз.

Два парня из охраны сидели на диванчике рядом с палатой Насти и негромко о чем-то беседовали. Завидев Зареченского, мгновенно встали и поприветствовали. Тот махнул рукой.

- Всё нормально. Идите, кофе попейте.

В палате было просторно, приглушенный свет создавал иллюзию домашнего уюта. На стене висела большая плазма, по бокам снова фотографии пейзажей. Два кресла стояли у большого окна.

И только кровать с оборудованием выбивалась из общей картины.

Михаил некоторое время постоял в дверном проеме, не моргая глядя на кровать и на лежащую на ней Настёну.

Приглушенный свет не позволял рассмотреть малейшие нюансы произошедших с ней изменений, но и то, что он видел – было достаточно. Бледная кожа, синяк на скуле, несколько царапин, заклеенных медицинским пластырем. Хорошо, что уже без капельницы.

Михаил прикрыл за собой дверь и прошел в комнату. Оглядевшись, заметил стул. То, что надо. Ему же сейчас надлежит исполнять роль трепетного и заботливого мужа, так ведь? Поэтому да, переносим стул к кровати и садимся рядом.

На больничной кровати – пусть и удобной, вразрез отличающейся от тех сетчатых, что имелись в муниципальных – Настя казалась маленькой и трогательной. Реснички трепетали, рот чуть приоткрыт. Руки у неё лежали поверх покрывала, что бережно оберегал выпирающий живот.

Рот и живот привлекли внимание Михаила.

Первый, потому что как бы он не относился сейчас к Насте, ему нравилось целовать её. А ещё нравилось видеть, как эти алчные алые губки смыкаются на его члене, который сейчас дернулся при восприятии в голове картины секса. Что-что, а секс с Анастасией ему нравился.

Второй вызывал прямо противоположные чувства. Нежность. Желание проявить заботу, погладить его, удостовериться, что человечек, живущий внутри, здоров и чувствует себя хорошо.

И снова ураган эмоций пронесся по душе Зареченского. Ярость и трепетность соединились воедино, вызывая целое цунами, будоража и раздирая внутренности в лохмотья.

К черту всё…

Настю. Их брак. Отношения с любыми другими девушками. Отберет у неё ребенка и будут они жить вдвоем. Воспитает. Без материнской любви тоже дети растут, и кто бы, что бы ему ни говорил о неполноценности, он даст ребенку всё, что требуется. И, судя по тому, как с ним торгуется Настя, как раз материнской любовью тут и не пахнет. Голый расчет и выгода. Всё как всегда.

Дрянь.

Руки сжались в кулаки.

И после этого Даров его ещё спрашивает, не изменил ли он своего мнения из-за теракта и то, что в нем невольно пострадала Настя. С какого перепугу он должен смягчиться?

Настя, как кошка, у которой девять жизней. Придет в себя, отряхнется и дальше будет его шантажировать беременностью, выбивая большую сумму, при этом её алый рот будут исторгать слова любви и клятвы верности. Придушить хочется эту вероломную суку.

Зареченский подался вперед, впитывая в себя черты лица жены.

А ведь красивая… Даже сейчас. С израненным лицом, с синяками. Одни ресницы чего стоят. Длинные, изогнутые. Трепещущие.

Мужской взгляд скользнул вниз.

Грудь. Шикарная. Такая, какая ему нравится. Не маленькая, но и далекая от четвертого размера. Он уже представлял, как она нальется за период беременности и станет охрененно аппетитной во время кормления малыша. Подумал и осекся.

Всё-таки, Зареченский, где-то глубоко в душе ты остаешься неисправимым идиотом. Какое к черту кормление грудью? Неужели ты на самом деле думаешь, что она будет рисковать формой и упругостью груди ради того, чтобы ребенок получил самые необходимые питательные вещества вместе с молоком матери? Ерунда. Примет какую-нибудь фармацевтическую херь, прекращающую лактацию, и дело с концом.

Это же… Настя.

Горечь прокатилась по горлу, застряв в области груди. Михаил пожалел, что отдал бутылку охраннику. Если бы он заартачился, его пропустили бы, никуда не делись.

Михаил ударил себя раскрытой ладонью по коленям.

Всё.

Мужнин долг он выполнил, у кровати больной жены посидел. Пора и честь знать.

Михаил уже начал вставать, когда на подсознательном уровне почувствовал какие-то изменения. Вроде бы и шума не было, ничего, что могло привлечь его внимание и заставить снова посмотреть на кровать.

Хотя…

Человеческий взгляд порой способен заставить другого человека обернуться, вызвав некоторые физиологические реакции тела. Мурашки, например, или просто неприятное покалывание.

Так и сейчас оказалась.

Видимо, своим не совсем осторожным и деликатным присутствием, он разбудил её.

Потому что сейчас Настя смотрела на него. Не отрываясь и не моргая.

Первой мыслью было: почему ему не позвонили и не сообщили, что она пришла в себя? Он же говорил врачу: будут изменения, сразу сообщать ему. Придется снова поговорить с врачом.

Второе. Взгляд Насти ему не понравился. Михаил в ту секунду даже не смог бы точно описать, почему. Возникло ощущение и всё.

Его губы медленно скривились в циничной усмешке, и он уже хотел съязвить, но Настя опередила его.

Практически не размыкая тех самых порочных губ, выдохнула:

- Кто… вы?..

Михаил на миг замер, а потом откинул голову назад и громко рассмеялся.