ГЛАВА 1

Кай

Египет, 2027 год (после событий романа «Демон внутри меня» прошел год, который Кай провел сначала в Штатах, потом в Египте и на острове Бали)

Мне слишком хорошо знакомо это чувство. Я прожил с ним всю жизнь.

Давление на виски до разрыва вен на лбу, перекрытие кислорода в легких.

Мне приходится прикладывать все свои силы, чтобы двигаться вперед. Несмотря на мою физическую подготовку и форму, мне действительно тяжело. Баттал — наш гид, предупреждал об этом.

Мы все должны пройти через муки, подобные тем, что испытываем, когда рождаемся, чтобы получить шанс на отпущение грехов.

Лишь бы успеть до рассвета.

Периодически оглядываясь назад, я вижу позади себя вереницу из задыхающихся и запыхавшихся людей. Мы поднимаемся к звездам почти в кромешной тьме.

Взойти на гору Синай высотой 2285 метров не было моим спонтанным решением. Я всегда знал об этом месте. Согласно Библейским рассказам именно здесь Бог явился Моисею и дал Десять заповедей.

По преданию тот, кто сможет взойти на вершину, получит отпущение всех грехов с рассветом.

Я думал о всех этих людях, что плетутся позади меня и гида. Паломниках, глубоко верующих и просто туристах.

Что гложет их настолько сильно, что они по своей воле взбираются на гору, чтобы просто встретить рассвет? Свято верят в то, что Бог отпустит им все грехи?

Я думал не конкретно об этих людях, а о том, что едва ли среди всей этой толпы здесь есть тот человек, который не в курсе, сколько непростительных грехов он совершил. Они по крайней мере отдавали себе отчет в своих действиях.

Деймон совершил много ужасных поступков. Я совершил. Но я… «настоящий я» бы никогда не лишил человека жизни. По крайней мере, очень на это надеялся.

Бывало, в порыве гнева я часто хотел причинить боль, истязать. Но не перейти за грань.

Единственный человек, которому бы я пустил пулю в висок, был Деймон. Демон, что сидел внутри меня всю жизнь и питался моими самыми яркими эмоциями, оставляя в душе лишь ненависть.

Иногда я думал о том, чтобы это было бы единственным верным решением. Лучше бы я дал тот пистолет в руки Леа и позволил бы ей убить меня.

Я бы хотел прикоснуться к ее губам вместо последнего слова, а там уже и умереть не жалко.

Но все изменилось. Я бы мог убить. За Леа. Если бы этой девочке угрожала опасность, я бы уже не рассуждал здравым смыслом.

И этого молокососа Кристиана. Одного кадра из воспоминаний хватит мне, чтобы представить, как холостая пробивает его узкий лоб.

Гребанный придурок. Воспользовался Леа. Воспользовался моей девочкой, моей игрушкой.

Только я могу причинять этой девочке боль… И я уже причинил. Придет время и мне придется ответить за каждый свой поступок и поступок Деймона, чтобы вернуть ее.

Мои чувства к Леа были монетой, что крутилась и падала вверх то одной, то другой стороной — иногда светлой, когда мне казалось, что я беззаветно влюбился в нее, как обезумевший подросток.

Да. Полюбил одну из своих экспериментальных девочек, кукол, на которых годами отрабатывал техники программирования.

Порой сторона выпадала темная, и мне хотелось вцепиться зубами в ее нежную шею и растерзать, при этом приговаривая, как сильно я ее ненавижу.

Как хочу наказать за то, что ее губы вытворяли с другим…

Но нет. Я, конечно, ублюдок, но в состоянии осознать, что у девушки не было выбора. Я хочу побороться. Слишком поздно понял, что мне не нужна запрограммированная кукла, жаждущая меня только потому, что я внушил ей желать. Я хотел быть ее осознанным выбором. Ее настоящим выбором.

Почему понадобилось столько времени, чтобы прийти к такому выводу? Я не знаю. Мы часто совершаем ошибки. Говорим, не думая. Делаем, рубим с плеча. Я был одержим мыслью подчинить ее, но она все переиграла. Наверное в тот момент, когда я увидел ее крылья на дне ванной, в моем мозгу что-то переключилось. Перемкнуло.

Мне искренне хочется верить, что в тот момент все изменилось: моя душа приостановила свое разрушение, которое длилось многие годы. Возможно даже, начала постепенно становиться цельной.

Я ухватился за канат, который Леа, сама того не зная, бросила в мою яму с демонами, и собирался любой ценой выползти наружу.

Желательно новым, полноценным человеком.

Но едва ли я исправим. Искреннего раскаяния здесь мало. Леа нужны поступки.

Я не знаю, КАКИЕ поступки смогут перечеркнуть все, что я сделал с кисой. Я могу сделать только хуже.

Ведь не могу, не умею любить и проявлять свои чувства так, как нормальные люди.

Я пытался лечиться, вернувшись в Штаты, и кое-что удалось прояснить: обрывки воспоминаний из детства стали более яркими и живыми. Но как только я начинал подбираться к разгадке, голова отключалась. Провал в памяти за провалом.

Сидеть в психушке или тюрьме я все же не собирался. Все, что у них есть на меня, это записка с угрозой, которую Деймон оставил Лейле. Это был еще один кусочек распавшегося пазла.

Записку «другой я» положил в цветы и наверняка добавил яду в виде фотографий, которые довели Лейлу до попытки самоубийства. В глазах Леа я — безумец с тягой к извращенным удовольствиям. Представляю ее состояние, когда она поняла, что я занимаюсь подобным бля*ством, а сам прошу жить, дышать мной, и боготворить меня. Она просто не выдержала такого предательства. Этот кошмар достоин более грязных ругательств, но правда в том, что не я управлял своим телом во время подобных фотосессий. Я, конечно, не святой, но не заводят меня предпочтения Деймона.

Гребанный извращенец.

Экспертиза показала, что подчерк на записке не мой, поэтому с меня сняли все обвинения. Еще бы. Это был подчерк Дейма.

Лидия убила себя сама. Вот что я точно вспомнил на последних сеансах психотерапии. Это был настоящий прорыв. На какое-то время я будто соединился со вторым своим «я» и все вспомнил. У нас с женой намечалась горячая ночка, и мы всегда любили ролевые игры. Она умоляла связать ее, более того, она сама звала Деймона, потому что была одержима им.

Но даже Дей бы не убил Лидию. И он этого не делал. Я вспомнил, как Лидия шептала в порыве страсти, чтобы он пообещал…пообещал больше не возвращаться в свой злачный клуб. Обещала ему, что заменит ему ВСЕХ этих девушек, от чего он разозлился и наговорил ей грубостей. И чтобы не придушить ее в порыве ярости, Дейм вышел из номера.

Эти воспоминания были невероятны. Даже у Деймона, как оказалось, есть сердце. Пусть дохлое и безобразное, но хоть наполненное какими-то чувствами к человеку. Понятия не имею, почему он так проникся к Лидии.

Она покончила с собой даже не из-за ссоры и его грубости, а потому, что просто не выдержала. Устала бороться с моими демонами, да и со своими тоже.

У Лидии было слишком тяжелое детство и жизнь. Она стала психиатром, чтобы понять проблемы в своей душе, но в итоге сделала себе только хуже.

Любовь к Деймону ее добила.

Но не я ее задушил.

Я продолжал лечение, понимая только то, что не могу даже думать о Лейле, пока хоть немного не соберу свое сознание. Нельзя подвергать ее новому риску.

Но никогда не переставал за ней наблюдать. Многое из ее поступков расстраивало меня, но у нас еще будет время обсудить это…Она и Аксель Честер.

Хм, серьезно? Девочка моя. Серьезно думаешь, что сможешь быть с другим?

Оставался только вопрос: хватит ли жизни на то, чтобы стать цельным?

Могу ли я полностью понять свое «я», пока мое подсознание упорно не хочет принимать то, что случилось со мной в далеком детстве?

Годами я строил догадки. Пытался найти ответы, зная, что они лежат на поверхности. Отец сделал что-то ужасное в ту ночь в террариуме. Я помню запах крови.

И только я знаю о своих шрамах, которые пришлось закрыть татуировками крыльев. На руках, на лопатках и шее. Когда краска начинала слезать, я корректировал татуировку, чтобы никто не догадался.

До этого все девушки доставали меня с вопросами о них. Это раздражало.

Я думал о той ночи в амбаре спокойно и трезво, сохраняя здравый рассудок.

Но одно дело — лишь представлять то, что отец совершил, и другое дело вспомнить все до конца. Полностью погрузиться в тело пятилетнего мальчика и увидеть все своими глазами до мелочей.

Лидия считала, что, только приняв это воспоминание, я смогу отчасти побороть Деймона. Она никогда не скрывала от меня, что он едва ли когда-нибудь покинет мой разум. Но изменить ход его мыслей, сделать его мысли своими, синхронизировать и убрать его склонность к насилию…это возможно.

Нужен якорь, чтобы постоянно удерживать свое сознание в необходимой мне форме. Это как причалить на корабле к одному берегу, осознать, что тебе там понравилось, и остаться там навсегда.

Голубая лагуна. Думая об острове и голубой воде, я не могу не вспоминать о глазах Леа и не размышлять о том, что бы я делал с ней долгие длинные ночи напролет, зажимая под собой на песке под размашистой пальмой.

Баттал поглядывает на меня с осуждением: я свернул с дороги и едва ли добьюсь отпущения грехов. Поднимаясь на гору, я должен молить о прощении и искуплении грехов, а никак не думать о том, что буду совершать новые.

Этот смуглый, молодой парнишка, который взбирается на гору легко и быстро, чувствует себя здесь, как рыба в воде. Знает каждый камень даже в темноте.

Синай — место, которое невозможно забыть. Стоит всего один раз взглянуть на мириады звезд над головой, и понять: может, поднявшись на гору, ты не обретешь Бога внутри себя, но этот вид запомнишь на всю жизнь. Это точно. Звезды здесь падали каждую минуту — пролетали в плотном скоплении за одну секунду и навсегда исчезали.

Мертвые звезды.

— Боже! — ломанный английский резанул по ушам. Женский истошный крик пронзил мой слух, и я обернулся, ища источник паники. — Помогите! Она упадет! Моя девочка.

В полной темноте, не разбирая дороги, огибая попадающихся мне на пути людей, даже не задевая их, я прибыл к источнику криков. Горел слабый свет от фонариков, что некоторые путники несли в руках.

— Derjis, Veronika…derjis! — шептала женщина, глядя на то, как ее дочь отчаянно хватается за выступ горы, норовя вот-вот сорваться в бескрайнюю и темную бездну.

Спасать девочку сродни самоубийству, но мне плевать. Она в панике и может в любую из секунд потянуть меня за собой, к тому же здесь настолько темно, что я едва вижу дрожащие руки ребенка.

Осторожно ступаю по камням, что мешают спокойно вытащить Веронику.

Это самый край бездны. Сколько раз мы с Леа ходили по краю? Балансировали на самом краю бездны и астрала?

Тысячи.

Но я не собирался падать туда без нее.

— Держись, Вероника, — о черт. Девочка отпустила одну руку. Я не видел лица, слышал только то, что она плачет. Почему ребенок вообще стал подниматься на гору?!

Я схватил ее за запястье и, не разбирая ничего перед собой, едва не упав сам, вытянул Веронику наверх.

— Mamochka! — запищал маленький комок в белом пуховике. Ночью в горах было холодно. — Mamochka! Ya lublu tebya!

— Боже, я так испугалась за тебя, детка, — я не понимал, о чем, говорит женщина. Но она явно говорила на русском языке — грубое произношение, как будто она произносит слова не любви, а ругательства.

— Спасибо. Вы спасли нашу жизнь. Мою жизнь, — прошептала женщина на ломанном английском. Наши взгляды лишь на мгновение встретились, я только кивнул в ответ и снова прикрыл голову и лицо широким капюшоном.

Мне часто приходилось скрываться в последнее время. У меня было десятки врагов, и передвигаться без охраны, пусть даже по Египту, совсем небезопасно.

Хотя вряд ли кто-то знал, что я здесь.

Я поборол искушение заглянуть в телефон и посмотреть, где находится ОНА. В последний раз, когда я делала это, Лейла была в Бруклине. Наверное, рада радешенька вернутся в свою развалину, где ее снова изнасилует один из дружков брата.

Это то, чего ты хотела, киса? Чтобы тебя насиловал не я, а провонявший травой бедный хмырь или Аксель Честер? Готова отдаваться за бесплатно? Только попробуй развести перед кем-то свои стройные ножки…

Закипаю.

Я со злостью поморщил нос, сжимая кулаки до боли. Каждый шаг превратился в настоящую муку, будто сам Бог добавлял мне камни на плечи. Будто напоминал, насколько чудовищны и греховны сейчас мои мысли.

Еще две минуты назад я думал о Леа совсем в другом ключе.

Если бы она была для меня дыркой, шлюхой, прохожей…одной из тех девчонок, на которых я проводил свои эксперименты со времен колледжа.

Мне всегда было интересно, насколько сильно они падут к моим коленям. Насколько сильно станут Боготворить меня, благодаря воздействиям на их нежный и наивный мозг.

Каждый раз я выбирал себе более непонятную и труднодоступную жертву. Жертву, способную отвечать и бороться, и в то же время быть податливой и стать украшением моей коллекции.

Мой отец коллекционировал пауков, скорпионов и змей.

Я коллекционировал девушек. Но ни одну из них я не мучал…против их воли. Они влюблялись в меня, желали. Сходили с ума и сами умоляли о том, чтобы я творил с ними все, что угодно.

Я никогда не переходил черту. Это делал за меня Деймон.

Поэтому, когда в моей коллекции появилась Леа, угомонившийся Дей ожил вновь.

Мой падший ангел. Леа Харт.

Но даже у самого опытного коллекционера есть «венец», украшающий всю коллекцию, и годы, что он потратил, собирая ее. И когда ты знаешь, что тебя лишили любимой игрушки, пойдешь на все, чтобы вернуть ее.

Как бы мне не было больно это признавать, и как бы я не хотел исправиться, я, Я, а не Деймон, жаждет ее крови. И ее счастья одновременно.

Я не исправим.

Это была моя последняя мысль, когда Баттал в очередной раз поглядел на меня с презрением.

В дальнейшем на гору я поднимался, думая о том, что спас маленькую русскую девочку возраста Энджи.

Но это не повернет время вспять и не исправит моих ошибок. И даже поднятие на гору Синай не избавит меня от тяжести этого греха.

Да, Баттал сказал, что любые грехи будут прощены и отпущены. Не знаю, для красного слова он это сказал или нет, но это место действительно священно и удивительно.

Но я знал одно: этот грех не уберет и не простит никто. Даже Бог. Даже если ты сам считаешь себя Богом. Богом среди Богов.

Ничто не поможет.

Пока ты не простишь себя.

А я никогда не прощу Деймона, который является моей частью, клоном, отражением.

И никакие психические отклонения не способны оправдать эти поступки в моих глазах и в глазах Леа.

***

Мы едва успеваем подняться на вершину до рассвета.

Я смотрю, как солнце поднимается из-за линии горизонта и раскрашивает сумеречного цвета горы в красновато-желтый. Земля напоминает поверхность Марса.

И впервые…за долгое время я ловлю это чувство. Чувство, что я в гармонии. Я один в этом теле. Мое «Я» изначально, первозданно. Кажется, что нет прошлого и будущего.

Может, это и есть отпущение грехов.

Я просто стою на вершине, делая глубокие, жадные вдохи. Расправляю руки, забитые двумя крыльями, и чувствую…тепло в груди.

Прикосновение Бога.

И оно не разрушает меня.

Как только солнце полностью встает, мои руки опускаются. Я вновь чувствую приход тьмы, злости, ненависти…обиды на отца. Вспоминаю все самое ужасное и плохое. Вспоминаю лицо своей безумной матери, а точнее, то что от нее осталось. Она овощ, манекен, сбой в матрице. Не жива, ни мертва.

Вспоминаю Леа, что стоит на коленях. Осколки разбросаны по столу, а ее рот… губы отдают себя другому мужчине с похотливой и дикой улыбкой.

Как она могла…? Как могла. В ее глазах было столько похоти. Я ее научил?

Но я учил ее не этому. Она разрезала меня без подручных средств, одним чертовым выражением этой порочной похоти в глазах.

Она должна была давиться, рыдать, захлебываться. Все в ее организме должно было отвергать ЭТО. Она должна была умолять и плакать. Но она этого не сделала.

Помогла сдать меня копам.

Моя девочка.

Такая сильная. Не сделай она этого, я бы наверное давно на нее забил. Но Лейла всегда выкидывала что-нибудь в моем же духе, и мне это нравилось. Мои любимые американские горки. Я, как и любой человек, жаден, как черт, когда дело доходит до эмоций.

Леа была девочкой с характером, стержнем внутри. Я много раз пересмотрел видео от Деймона и каждый раз страдал и даже кайфовал от того, что способен на такую зверскую ревность. Но каждый раз я начинал видеть больше — Леа специально работает на камеру.

Нормальная защитная реакция на психопата. Как тогда в машине. Она не хотела распускать слюни, не хотела дарить слезы моему демону, который только этого и ждал.

Как бы мерзко это не звучало, выбора у Леа не было. Злость на нее постепенно начала рассеиваться, а желание реабилитироваться в ее глазах возрастало.

Если заткнуть голос своей ревности, произошедшее не самое худшее, что могло случиться. Судя по предпочтениям Деймона, он мог бы придумать более извращенную пытку.

Она была невинна, внутри Лейлы был только я. Пока…только я. Надеюсь, она не натворила новых глупостей, которые могут разбудить во мне зверя.

Потому что, если нет, я готов положить к ее ногам весь мир, чтобы быть с ней.

«Думал, поднятия на горку достаточно, чтобы изгнать меня, Кай? Как бы не так. Я твой вечный Демон. Я всегда ближе, чем ты думаешь.»

— Зато я всегда на два шага впереди, — бормочу под нос, любуясь видом в последний раз. Разворачиваюсь и иду в небольшой шалаш, где меня уже ждут остальные «грешники».

Может быть, Бог действительно отпустил мои грехи в тот момент, когда, стоя на вершине, я стал абсолютным светом. На доли секунд.

Не зря говорят, что Бог внутри нас. Кажется, во мне слишком много Дьявола, что даже Бог меня оставил. И я не виню его за это.

Но он отвернулся вновь, потому что мой разум снова посетили грешные мысли. И уже к вечеру, когда я спущусь с горы и буду засыпать в старом мотеле, на моем счету будут сотни грехов.

Ну, по крайней мере, не миллионы, сколько их набежало за тридцать пять лет моей жизни. Двух жизней.